Весь зал поголовно спал! Сидящие впереди магистры еще старались делать вид, что они заинтересованы диссертацией. Один оперся головой на руки, так что глаз его не было видно и нельзя было с уверенностью сказать, спит он или нет. Другой раскрыл перед собой его диссертацию, склонился над ней и так увлекся чтением, что расплющил об ее страницы свой нос. Остальные магистры спали, непринужденно откинувшись в креслах; у одних отвисла челюсть и показались десны с редкими желтыми зубками, другие завалились на бок. Один спал, широко открыв глаза, – что он спал, можно было понять только по тихому храпу, доносившемуся из приоткрытого рта. А на «галерке» не стеснялись, вынули из дипломатов подушки и удобно развалились, сняв ботинки и закинув ноги на столы.
Илья вежливо кашльнул, стараясь привлечь к докладу внимание. Потом кашльнул посильнее, потом будто невзначай уронил на пол диссертацию. Никто не пошевелился. Илья посвистел в потолок, постоял, потом открыл окно. В то время на улице у грузовика лопнула шина, раздался звук, подобный выстрелу. Сидевший впереди старик ойкнул, – не открывая глаз, поднялся и чуть не повалился обратно, но Илья его поддержал, – он произнес речь:
– Ваша диссертация безусловно является новым впечатляющим вкладом в нашу науку. Вкладом безусловно является новым диссертация ваша впечатляющим в нашу науку. В науку нашу вкладом впечатляющим является ваша безусловно диссертация новым. Ваша в нашу впечатляющим является новым в науку безусловно вкладом диссертация…
Он говорил долго, – и постепенно магистры стали просыпаться, они пялили на диссертанта глаза, старались припомнить, а что они тут делают, некоторые вынимали из карманов паспорта, чтобы выяснить, кто они такие, как их фамилия, женаты ли, есть ли дети, и где они прописаны.
Наконец кто-то сказал:
– А не закрыть ли нам заседание? Темнеет уже, да и спать пора!
– Закрыть! закрыть! – поддержали эту идею остальные.
Все бросились к выходу, на ходу впихивая подушки в дипломаты. Лишь старик, начавший свою речь, решил сначала довести ее до конца.
– Вашу в нашу… впечатляющимся-являющимся… вкладом-докладом… диссертация-новация… безусловно!
Так благополучно закончилась защита.
…После защиты диссертация должна была пройти через Высшую Аттестационную Комиссию, которая находилась в большом сером здании за глухим забором, охранявшимся усиленными нарядами милиции (очевидно, от напирающих толп защитившихся диссертантов). Диссертация Ильи путешествовала с этажа на этаж, ее тщательно изучали, рассматривали со всех сторон – как спереди, так и с тыла. Она обрастала сопроводительными бумагами – их скоро стало больше, чем листов в самой диссертации, – на каждом листе стояли внушительные подписи и печати различных форм и размеров.
Так бы она и пришла к победе, но… Вдруг кто-то, по ошибке открывший его диссертацию, воскликнул: «По-о-звольте! Она полностью состоит из цитат! других!! авторов!!!» Посмотрели в диссертацию, охнули: правда! И – назначили специальную подкомиссию по изучению диссертации. Подкомиссия работала оперативно, – всего несколько лет ушло на то, чтобы разобраться – те авторы, на которых ссылается Илья, тоже на кого-то ссылаются, а те еще на кого-то, а те еще, и еще, и еще… Были перерыты, обработаны сотни трудов, изучены все ссылки и сноски. И, наконец, был сделан фундаментальнеший вывод: «Круг ссылок – замыкается. Если последовательно идти по сноскам, то можно прийти туда, откуда начали». Тут же встал вопрос: а кто же является первоисточником цитат? Были бурные дебаты, – одни склонялись к одному мнению, другие – к другому. Чтобы раз и навсегда решить проблему, поставить последнюю точку над i, в директивном порядке постановили:
«Считать первоисточником – Илью Ивановича Петрищева».
Так Илья стал звездой в научном мире, кандидатом. Но квартиру ему не дали, только переставили из очереди на жилье, где он как простой смертный дожидался светопредставления, и если действительно ключей, то разве что от райских врат, в очередь для олимпийцев, двигавшуюся необычайно быстро, – ожидалось, что всего через несколько лет он получит (тьфу! тьфу! тьфу!) заветные ключи от двери к поистине райскому блаженству.
Цикл работ по материалам диссертации появился при содействии и соавторстве Татева в ряде академических изданий. Потом вышел в свет сборник: «Экологические последствия строительства новых плотин на реках Волге, Ниле и Миссисипи».
Быстро организовалась научная школа под руководством Татева, выступившая за повсеместное строительство новых плотин, на всех реках и ручейках, – обсуждался также вопрос: не зарегулировать ли водопроводную систему, поставив небольшие гидроэлектростанции рядом с водонапорными башнями. Илья вернулся к прерванным когда-то по молодости опытам с банкой воды и доказал, что вода в банке становится свежее. Вскоре в одной из центральных газет появилось сообщение:
СЕНСАЦИЯ В НАУЧНОМ МИРЕ!
Недавно в НИИВоды к. ф-м. н. И. И. Петрищевым проведен блестящий эксперимент по доказательству непротухания стоячей воды. Сенсационное открытие подающего надежды ученого опровергает все существовавшие прежде теории. Проверка чистоты эксперимента еще раз продемонстрировала всему миру, каких высот может достичь наша наука. Вода в банке, которую показал И.И. Петрищев, действительно оказалась свежей. По свидетельствам коллег, Илья Иванович уже много лет каждый день поливает из этой банки кактус, стоящий на подоконнике, и за все это время не было ни одного случая, чтобы вода протухла и зацвела. Отсюда ученым был сделан вывод, что водохранилища, сколько в них вода не будет отстаиваться, никогда не протухнут и не зарастут ряской. А если все же и зарастут, то беды в этом никакой нет, – на образовавшихся болотных мхах можно будет собирать клюкву – потом продавать ее за рубеж на валюту, а на эту валюту покупать мощную строительную технику, с помощью которой осуществлять новые проекты, перегораживать все, что течет, и заставлять течь все, что этому противится.
В это время на Волге уже шли приготовления к торжественному пуску новой плотины. Как главный научный консультат по вопросам чего-то там связанного с экологией на сем пуске присутствовал и Илья.
Сама плотина была уже готова и красочно, со вкусом, отделана: по ее периметру были поставлены скульптуры трудящихся, с гаечными ключами и кирками, женщины с венками на головах, повешены барельефы с эпизодами строительства, – на одном барельефе был высечен в мраморе камаз, сбрасывающий землю, на другом – начальник строительства, указывающий собравшимся вокруг него рабочим генеральное направление, по которому все потом пойдут, – правая рука его была выброшена вперед, и так как на барельефе не хватало места, то казалось, что он задевает рукой впередистоящего, старающегося вникнуть в суть дела, передового рабочего.
Рядом с барельефом прохаживался живой начальник строительства и посматривал на свою мраморную копию, впрочем, без особого волнения, а с чувством достоинства и выполненного долга. Невдалеке сверкал на солнце начищенной медью духовой оркестр. Ждали первого камаза, который должен был сбросить первые бетонные блоки, чтобы укротить отведенную в запасное русло, строптивую Волгу.
В облаке желтой пыли показался камаз, заиграл и стал глушить, давить звуком пространство духовой оркестр; cтроители, стоявшие поодаль, яростно зааплодировали, – камаз с разгону разорвал красную ленточку, развернулся и медленно поднял кузов, – с грохотом, пререкрывшим траурный голос оркестра, более всего походившим на громыхание пустой канистры, бетонные блоки стали падать в темную, тут же побелевшую, вспенившуюся, гневную воду. Через несколько часов все было кончено, вода, встретив преграду, встала, начала прибывать, а камазы все шли и шли, поднимали плотину, все было завешено желтой и белой пылью; посмотрев издалека, можно было подумать, что здесь кипит сражение, – здесь действительно сражались, здесь укрощали, побеждали Волгу-матушку, здесь приносили ей дань, сбрасывали в нее, но не персидскую княжну, как бывало прежде, а бетон, гравий, каменные глыбы.
Илья бегал по плотине в облаках белой пыли, чихал, кричал, а что – было не разобрать, – может быть, он хотел все это остановить? Вряд ли, – когда он вернулся домой и переменил пыльный пиджак на полосатую пижаму, и уже собирался отходить ко сну, он вдруг сказал, хлопнув себя по колену:
– А лихо мы ее одолели! – Он явно чувствовал себя героем дня, причастным к обузданию древней первобытной стихии…
Волжская вода, поднявшаяся темной, грозной грудью, вздувшаяся, негодующая вначале, а потом привыкшая к своей больной участи, забывшая себя, как не помнит себя опухший, бредящий больной, разлилась и затопила все низкие пойменные берега Волги.
Она хлынула в притоки, сметая ветхие пристани, поднялась выше вершин самых высоких деревьев, загоняя на образовавшиеся острова зверей и птиц, оставляя лес гнить в темных, мутных своих водах, стала подмывать, отхватывать пласты земли с высокого обрывистого берега, где были деревенские кладбища. Она беспокоила, будила покойников, рушила старые погосты; падали в воду, раскрываясь, гробы… И долго потом выносила Волга на берег останки, кресты и гробовые доски.
