В октябре Фридрих дал знать в Петербург о разговоре своего министра при венском дворе Роде с Кауницем. Австрийский канцлер говорил о равновесии, которое было бы нарушено Россиею, если б ей дать волю, и наконец сказал: «Если б Россия не иначе захотела кончить войну как с великими выгодами, то было бы справедливо, чтоб императрица-королева и прусский король получили столько же на свою долю для сохранения равновесия между тремя державами». Вслед за тем от Фридриха пришли новые увещания России отступиться от Молдавии и Валахии; а если бы венский двор захотел требования свои распространить, независимость Крыма и свободное плавание по Черному морю взять предлогом разрыва своего с Россиею, в таком случае король без затруднения войдет во все виды России по точной силе и содержанию сепаратного секретнейшего артикула русского контрпроекта, принимает в полном составе секретную конвенцию, определяющую взаимные приобретения в Польше и взаимную их гарантию, готов еще определить особым артикулом помощь, подаваемую друг другу в случае нападения Австрии из ненависти за приобретения в Польше. Но город Данциг с округом должен быть причислен к прусским приобретениям, причем король вполне согласен и на то, чтоб русский двор увеличил и. свою долю. Фридрих давал знать, что прежним союзным договором он не обязан давать помощь России против Австрии, ибо если венский двор теперь вооружится, то не за Польшу, а за Молдавию и Валахию; он, однако, не отказывается помогать России и в этом случае даст 20000 войска, но с тем, что может его отозвать, как скоро австрийцы объявят ему войну; тогда Россия посылает ему на помощь шесть тысяч пехоты и 4000 козаков, а по окончании турецкой войны помогает и всеми силами; но Данциг должен принадлежать ему. Фридрих сообщил также донесение своего министра из Константинополя о требовании Порты, чтоб Австрия и Пруссия подали ей помощь в случае несогласия России заключить с нею непостыдный для нее мир; по крайней мере пусть Пруссия останется спокойною зрительницею; прусский министр открыл, что это требование сделано было по наущению венского двора. При рассуждении об этих прусских предложениях в Совете граф Панин говорил, что так как польза России не позволяет уступать Данциг Пруссии, то, по его мнению, надобно предложить прусскому королю, чтоб он в случае войны с венским двором вознаградил себя за военные издержки австрийскими землями, которые Россия ему гарантирует; как будто Фридриху II можно было делать подобные предложения!
Условия мира между Россиею и Портою были давно уже постановлены прусским королем: Россия должна отступиться от Молдавии и Валахии, сохраняя остальные условия, на которые должна согласиться Австрия. Условие об архипелажном острове Фридрих отверг с самого начала, и об нем не было речи, особенно после возражений гр. Алексея Орлова. Кроме нежелания усиливать Россию Фридрих имел и другую причину настаивать, чтоб Россия отказалась от Молдавии и Валахии, ибо этот отказ прямо вел к участию ее в разделе Польши, к приобретению вознаграждения здесь. Фридрих должен был рассчитывать, что заключение мира с Портою на всей воле России может сильно охладить последнюю к соучастию в его планах относительно Польши, и ему было важно иметь Россию и Австрию соучастницами раздела, особенно первую: при таком соучастии он не боялся неудовольствия других держав и не боялся сопротивления внутри Польши, не боялся, наконец, вое же неприятных, если и не опасных, криков против прусского хищничества: увидят, что не одна Пруссия поступает бесцеремонно с чужими владениями. Поэтому Фридриху надобно было уладить польское дело как можно скорее прежде турецкого, чтоб последнее не затянуло первого и не повело к перемене отношений; Фридрих желал только, чтоб Австрия явно не мешала переговорам между Россиею и Портою, чтоб эти переговоры начались для успокоения России. В Петербург он давал знать, что Австрия только тогда согласится на выгодный для России мир с Турциею, когда сама вместе с Пруссиею получит такие же выгоды для сохранения равновесия; а в Вену давал знать, что Россия может отказаться от Молдавии и Валахии не иначе как получив себе вознаграждение в Польше; что же касается независимости татар, то Россия от этого условия не отступит, потому что от него зависит будущая безопасность ее границ. «Это их государственный интерес, – говорил король фан-Свитену, – и очень возражать против него нельзя; я знаю, что вы мне станете говорить, знаю, что у вас есть свой интерес, противный русскому, я вижу ясно, к чему это поведет; это меня очень затрудняет; но эти люди не отступятся от независимости Крыма; и что тогда делать? Какая вам опасность от независимости татар или от их подчинения России, ибо я хорошо понимаю, что это одно и то же? Крымские гавани неудобны для постройки кораблей, они будут служить только для торговли; русские будут строить только торговые суда». «Кто поручится за это, – возразил фан-Свитен, – впрочем, свободная торговля по Черному морю уже одна равняется Перу». «Вы говорите, – продолжал Фридрих, – что Константинополь будет подвергаться постоянной опасности, но русские не начнут войны тотчас после мира». «Годы, государь, – это минуты в политике, и, когда хотят рассчитывать верно в этой науке, надобно считать веками», – возразил фан-Свитен. «Ну что же? – продолжал король. – Пусть они рано или поздно нападут на Константинополь, вы тогда и будете вести с ними войну». «Неблагоразумно позволить России увеличить свое могущество и тогда уже противиться ее намерениям», – отвечал фан-Свитен. Но Фридрих не отставал от своего. Он упрекал фан-Свитена в том, что венский двор так резко отозвался на русские предложения. «Надобно принять другой тон, – говорил король, – не думайте, чтоб эти люди побоялись вступить с вами в войну, они к ней готовы, и, скажу откровенно, если вы вооружитесь против них, то поставите меня в затруднительное положение: с одной стороны, у меня будет примирившийся враг (Австрия), с другой – союзник. Я от вас не скрою, я поручил Зегелину выведать в Константинополе, что там думают о русских условиях. Он мне отвечал, что на условие о Молдавии и Валахии турки никогда не согласятся по важности этих областей, но что касается Крыма, то Зегелин думает, что Россия не найдет выгоды в татарской независимости; что татары, как магометане, будут всегда привязаны к Порте, станут по-прежнему делать набеги на Россию, а когда их захотят за это наказать, то они бросятся в объятия Порты, сделают это также при первом разрыве между нею и Россиею. Взгляд Зегелина совершенно справедлив, русские составили насчет Крыма совершенно химерический план. Притом я знаю, что татары вовсе не хотят независимости и только палочными ударами заставили их принять дорогу в Петербург».
Итак, из двух самых важных условий одно прусский король совершенно отстранял, приводя это отстранение в связь с разделом Польши, другое представлял как невыгодное для России. Оставалась свобода плавания по Черному морю. «Что русские повезут в Константинополь?» – спрашивал он фан-Свитена; и когда тот отвечал, что повезут разные товары, между прочим меха, и распространят свою торговлю до Левантских островов, то Фридрих сказал ему: «О, это не ваше дело, англичане и французы этим распорядятся; я знаю, что первые вовсе не равнодушно смотрят на успехи русских; нам за этим нечего останавливаться, это интересует гораздо более англичан и французов, предоставим это им».
Фридрих брал верх в споре, противник явно ослабевал. Король видел приближение решительной минуты и был доволен. «Я сделал попытку, нельзя ли включить Данциг в нашу долю, – писал он брату Генриху 2 октября (н. с.). – Верно, что если мы не добудем этого города при настоящих обстоятельствах, то после нечего об этом и думать; теперь удобная минута окончить наши переговоры с русскими, потому что теперь очень сильны в Петербурге впечатления австрийских вооружений, да и приход 50000 русских в Польшу, вероятно, сделает австрийцев поосторожнее. Я прибавил к проекту конвенции, что каждая из договаривающихся сторон овладеет своею долею непосредственно по подписании договора, так что мы не рискуем ничем впоследствии, овладение обыкновенно решает судьбу подобных приобретений. Я думаю, Чернышев мог бы приехать сам сюда, чтоб сговориться насчет плана кампании, если австрийцы вздумают шевелиться. Я этому очень рад, тем более что это нисколько не испортит дела, хотя я и не могу вообразить, чтобы, узнав о прибытии новой русской армии в Польшу, венский двор захотел подвергаться страшным случайностям разрыва с Россиею».
В Пруссии были довольны; в Австрии, понятно, не могли быть очень довольны. Здесь видели, что не достигли своей цели, отнесшись так резко к русским предложениям. Россия, вместо того чтоб испугаться, уступить, справедливо оскорбилась и замолчала; дело перешло в руки прусского короля, а у того свои виды. Правда, он приглашает Австрию делить Польшу; но что это будет за дележ? Как будет соблюдено равновесие? Возвратить при этом Силезию – это несбыточная мечта, по убеждению Иосифа, да и Кауниц не мог много надеяться на осуществление своего плана. Пруссия непременно будет всегда в выигрыше; да и хлопотать из одного равновесия неприятно; а тут еще посыплются упреки за раздел Польши. Разумеется, надобно будет взять как можно больше, когда Пруссия и Россия возьмут; но главное, чтоб Россия не взяла еще от Турции; войну вести с нею нет никакой возможности, да и грозить долее вооружением нельзя: она не пугается, а собирает войско; Лобкович давал знать, что Екатерина решилась скорее употребить самые крайние меры, чем возвратить Молдавию и Валахию Турции, что в Петербурге не сомневаются в помощи Пруссии, если действительно дело дойдет до войны между Россиею и Австриею. Надобно войти с Россиею в непосредственные сношения, принять участие в переговорах ее с Турциею, чтоб ей дать как можно меньше, а себе приобрести и от Турции добычу. Императрица-королева Мария-Терезия ускорила дело. Вот что писал сын ее император Иосиф брату Леопольду 25 сентября (н. с.): «Что касается политических дел, то они находятся теперь в необыкновенном кризисе. Нам должно отвечать России, и этот ответ будет решительный. Кн. Кауниц не подал еще своего мнения; а между тем ее величество сыграла с нами хорошую штуку. В разговоре с прусским министром Роде она разрушила всю нашу систему застращивания России и турок, она уверила его, что не хочет войны и никогда не позволит ее начать, что обладание Крымом она считает делом очень неважным, что ей мало заботы, оставит ли его Россия за собою или нет. Хороши же мы теперь вышли! Но надобно думать о том, что предпринять, чтоб выйти из этого положения; по-моему, надобно действовать с твердостию: или восстановить все, как было до войны, или, если одна из сторон выиграет, надобно и нам с королем прусским сделать также соответственное приобретение». Для первого, разумеется, надобно было решиться на войну с Россиею; но вот что писал Иосиф о войне: «Чтоб говорить о войне, не надобно быть в таких печальных обстоятельствах, в каких находятся наши области Богемия и Моравия. Прусский король может завоевать их без сражения с 20000 войска, и вся наша армия по недостатку продовольствия и по невозможности собрать его будет принуждена спасаться на Дунай; в таком положении не время громко разговаривать. Этот один риск стоит вреда, какой принесет нам приобретение Россиею Крыма. Таким образом, должен быть мир, если он возможен, и особенно, чтоб нам не воевать». По мнению Иосифа, было три исхода из настоящего положения дел: или Россия и Турция заключают такой мир, который не доставляет ни одной из них существенных выгод. Как бы это ни было желательно, однако невероятно, можно сказать невозможно, ибо Россия никогда добровольно не откажется от сделанных ею завоеваний и не останется при опасности новых нападений со стороны Порты. Второй и самый естественный способ, чтоб Россия приобрела некоторые умеренные выгоды, а Порта, спасенная единственно Австриею от погибели, получила сносный мир. Она должна исполнить свою конвенцию с Австриею, но в Польше все должно остаться по-старому; Ципс должен отойти к Австрии. Хотя таким образом Россия и приобретет некоторое приращение, но Порта подвергается исключительному влиянию Австрии и навсегда рассорится с Пруссиею. Австрия не только увеличит свое политическое значение, но получит Малую Валахию и другие выговоренные турецкою конвенциею выгоды; Польша возвратится в прежнее состояние; прусскому королю Россия не даст более увеличивать своих владений, и он один останется с пустыми руками. Третий выход состоит в том, чтоб при окончании войны все соседние государства получили одинакие выгоды. Если Россия получит значительное приращение, то Австрия и Пруссия должны получить такое же. Тут рождается вопрос, что для Австрии выгоднее: увеличить свои владения на счет Турции или на счет Польши. Если решиться на последнее. то нет другого средства, как прямо объясниться с Пруссиею и Россиею, вместе с ними составить формальный раздельный договор и соединенно предложить его полякам и туркам.
