Во все время, пока гудели выстрелы на Черной речке, в Севастополе было тихо, казалось, обе стороны прислушивались к тому, что происходило в поле. В самое раннее утро 4 августа были присланы на батареи письменные приказания, в которых объяснялись наши намерения. В этих приказаниях говорилось, что в случае успеха сражения будет открыт огонь, причем указано каждому бастиону, против каких именно батарей неприятеля должны быть направлены выстрелы. В городе царствовала невозмутимая тишина, напряженный слух старался различать отдаленные выстрелы. В случае успеха предполагалось, независимо от открытия огня, сделать большую вылазку из Севастополя. Войска собрались и были наготове выступить и напасть на неприятельские траншеи по сигналу. С каким нетерпением ждали защитники города этого сигнала! Вдали виден был только дым, стлавшийся в направлении по Черной речке, но все стоявшие на батареях и укреплениях не спускали глаз с того места, где должна была решиться участь Севастополя. Все с нетерпением ожидали условного сигнала, но прошел час, и среди непрекращавшейся еще стрельбы неприятель стал пускать ракеты. Наступил полдень, а сигнала для вылазки из Севастополя не было. «Тогда уже, – пишет один из участников, – родилось сомнение насчет успеха, и, наконец, после больших надежд, мы впали в совершенно противоположную крайность. Понемногу канонада начала утихать, а к десяти часам совсем прекратилась».
В городе с грустью узнали, что наши атаки были отбиты французами…
Пятое бомбардирование Севастополя. – Геройская стойкость гарнизона. – Положение города. – Николаевская батарея. – Шестое бомбардирование Севастополя. – Штурм укреплений 27 августа
Под впечатлением успеха, приобретенного во время сражения на Черной речке, союзники открыли в пять часов утра 5 августа пятое бомбардирование Севастополя, направляя выстрелы преимущественно на Корабельную и на левую сторону 4-го бастиона. Канонада эта с небольшими только перерывами продолжалась в течение двадцати суток. Ежедневный урон наш простирался в этот период времени от 500 до 1500 человек.
Стояла жаркая погода, насыпи наших укреплений совершенно высохли, отчего неприятельский огонь действовал на них самым разрушительным образом: мерлоны, под жестоким огнем возобновляемые каждую ночь, рассыпались от нескольких снарядов, насыпи глыбами оседали в ров, и работы, стоившие неимоверных усилий и потерь, распадались в прах; валы укреплений, насыпаемые вторично из сухой и рыхлой земли, не имели никакой связи.
Окружив ожерельем батарей весь холм, на котором был прежде Камчатский люнет, французы громили ими преимущественно 2-й бастион и Малахов курган.
Застонал Севастополь под градом вражьих ядер. На всем пространстве укреплений, охватывающих Корабельную сторону, вплоть до 4-го бастиона разверзся ад.
С каждым мгновением бомбардирование все более усиливалось и, охватив значительное пространство, достигло ужасных размеров.
В это утро ветер был со стороны неприятельских батарей. Дым от выстрелов черной тучей тянулся на нас и мешал прицеливать орудия. Наши батареи отвечали сначала редкими выстрелами, но с наступлением дня, когда ветер переменился, дым потянулся вправо, по направлению к морю, и очистилось небольшое пространство, разделяющее двух противников, частые выстрелы посыпались с оборонительной линии. С бастионов стали видны неприятельский стан и его огнедышащие батареи, на которых не заметно было живой души. Под прикрытием небольшого траншейного караула стояли на неприятельских укреплениях одни артиллеристы и посылали к нам гранату за гранатой. Без устали они работали, потому что имели на каждое орудие по три и более смены. Союзникам не было надобности разбрасывать своих людей по всей линии траншей, потому что они сами избирали направление выстрелов; им не надо было держать большого числа войск в траншеях, потому что при тех условиях, в которых находился севастопольский гарнизон, им нечего было опасаться нападения с нашей стороны.
Совершенно в обратном положении находились обороняющиеся. Они не знали, против каких батарей неприятелю вздумается открыть огонь, следовательно, по всей оборонительной линии прислуга орудий должна была находиться на местах, всегда готовая отвечать на выстрелы врага. Нападающий скрещивал свои выстрелы с различных батарей на одну из наших, тогда как обороняющийся рассеивал свои выстрелы, отвечая на выстрелы противника. Обороняющемуся неизвестно было, когда противнику вздумается броситься на штурм, – следовательно, он всегда должен был держать на бастионах значительное число войск, которые, не принося никакой пользы при бомбардировании, несли значительные потери.
Люди гибли в эти дни во множестве, но оставшиеся не унывали. Какое-то гордое сознание своего достоинства, отвага, удаль и молодечество видны были на всех лицах.
«В одной рубахе, с Георгием на груди, в широких парусинных шароварах, с черным галстуком, концы которого падают на грудь, в солдатской фуражке, стояла прислуга у орудий, закоптелая в дыму, замаранная порохом от выстрелов, облитая кровью и потом. В момент боя эти жители бастиона, постоянно борющиеся со смертью в самых разнообразных видах, казались теми неземными существами, “для которых кровавые свечи составляют райское блаженство”!..»
В течение целого дня неприятель усиливал огонь донельзя, сосредоточивая свои выстрелы преимущественно на тех амбразурах, которые были направлены на его подступы. Если ему не удавалось подбить стоявшие в этих амбразурах орудия, то он почти всегда сильно вредил нашим насыпям. Для этой последней цели союзники весьма часто стреляли залпами и, казалось, хотели забросать защитников снарядами. Попадая в насыпи по нескольку штук зараз, снаряды производили в них огромное сотрясение и разрушение. Залп – это ужасный способ наносить вред противнику. Трудно описать то впечатление, когда с батареи вылетает сразу ядер пятнадцать-двадцать, они сметают на своем пути все встречающееся. «Рев, который происходит при стремлении этой кровожадной стаи снарядов, потрясает самых отважных. В мире, кажется, нет предмета, который не сокрушился бы под этими страшными ударами, нет предмета, кроме мужества человека».
Около полудня 5 августа французы успели взорвать на 2-м бастионе пороховой погреб, на Малаховом кургане – два склада бомб, а к вечеру принудили замолчать оба укрепления. На левой половине оборонительной линии стреляли только 1-й и 3-й бастионы, последний чрезвычайно успешно. Огонь 3-го бастиона был так губителен для английских батарей, что многие из них были сбиты и несколько погребков взорвано.
Так, с 5 по 7 августа артиллерия 3-го бастиона успела сбить все близкие к нему английские батареи. На следующий день, 8 августа, бастион не только отвечал на выстрелы, направленные против него, но даже помогал 4-му бастиону. Таким образом, 3-й бастион, получивший между севастопольцами название Честного, держал англичан постоянно в далеком от себя расстоянии и не дозволял им иметь перевеса в огне, имел повреждения значительно слабейшие, чем все прочие укрепления Корабельной стороны.
С наступлением ночи неприятель, прекратив действие прицельных выстрелов, бросал бомбы навесно и открывал самый частый штуцерный огонь с целью воспрепятствовать исправлению укреплений. Штуцерные пули летели не только на батареи и бастионы, но они были направлены и на дороги, ведущие к укреплениям, чтобы воспрепятствовать движению рабочих, подвозу материалов и орудий. На бастионах снаряды ложились кучами: иногда сразу падало по 30 бомб на самом незначительном пространстве. В эту бомбардировку раненых было немного, потому что большей частью били наповал.
Под столь сильным огнем неприятеля не было уже возможности исправлять всех повреждений, а приходилось ограничиться только самыми необходимыми, тем более что ощущался недостаток в запасах леса, туров и земляных мешков.
Исправив насколько возможно укрепления, не спавший и не отдыхавший всю ночь гарнизон должен был выдерживать столь же сильное бомбардирование, открытое неприятелем с рассветом 6 августа. В этот день неприятельская артиллерия приобрела значительное преимущество перед нашей, так что к восьми часам утра одни из наших батарей Корабельной стороны ослабили свое действие, другие – вовсе смолкли.
Пользуясь превосходством своего огня, неприятель все ближе и ближе подходил к оборонительной линии, так что на рассвете 8 августа французы находились только в расстоянии 35 саженей от Малахова кургана. По неприятельским подступам был открыт тотчас же самый сильный огонь из всех орудий, которые только остались целыми и могли действовать. Этот огонь был поддержан и батареями 3-го отделения. Имея постоянный перевес над английскими батареями, укрепление 3-го отделения оборонительной линии благодаря хладнокровной распорядительности капитана 1 ранга Перелешина 1-го находило еще время поддерживать Малахов курган, на который направлены были все усилия неприятеля.
