Однако и тут князь Андрей Иоаннович и боярин Воронцов стали противиться этому; тогда возмущенный Даниил обратился над самым телом умирающего государя с грозным словом к Андрею: «Не буди на тебе нашего благословения ни в сей век, ни в будущий; хорош сосуд серебряный, но лучше позолоченный» и затем стал поспешно постригать уже испускавшего дух Василия Иоанновича. «И положи на него, – говорит летописец, – переманатку и ряску; а манатии не бысть, занеже бо, спешачи и несучи, выронили; и вземь с собя келарь Троецский – Серапион Курцов манатию и положи на него, и схиму ангельскую и Евангелие на груди положиша… И абие причастиша великого Государя Василия Ивановича Святых Тайн – животворящего Тела и Крове Христа Бога нашего… И тогда просветися лицо его, яко свет, вкупе же и душа его с миром к Богу отъиде; и стояще же близ его Шигона, и виде Шигона дух его отшедш, аки дымец мал».
Скоро плач и рыдания наполнили все палаты. Смерть великого князя последовала в 12-м часу ночи с 3 на 4 декабря 1533 года. Он умер, едва достигнув 54 лет. Митрополит тотчас же привел в соседнем покое к присяге братьев покойного Юрия и Андрея служить великому князю Иоанну Васильевичу всея Руси, матери его, великой княгине Елене, и стоять в правде в том всем, в чем целовали крест покойному великому князю. Затем после присяги Даниил с остальными присутствующими отправился к великой княгине утешить ее в постигшем горе, но она, увидя их, упала замертво и два часа была без чувств.
Известие о кончине Василия Иоанновича произвело чрезвычайно глубокое впечатление: люди всех званий шли во дворец с великим плачем проститься с усопшим. Когда же вынесли его тело в Архангельский собор для погребения, то народный вопль заглушал звон кремлевских колоколов. «Лети хоронили своего отца, – говорит летописец, – называя его добрым, ласковым государем».
Действительно, память о Василии Иоанновиче не должна умирать в сердцах русских людей. Он до последнего своего часа был исключительно занят заботами о строении государства и о собирании Русской земли по заветам отцов и за свою сравнительно недолгую жизнь достиг многого: присоединил Псков и вернул Смоленск; смирил Казань, посадив там хана из наших рук, и выстроил для облегчения ее завоевания в будущем город Васильсурск; вместе с тем Василий сдерживал, насколько было сил, Крым и всегда держал себя с большим достоинством по отношению его ханов; он был грозой ливонских немцев, Литвы и Польши и с честью поддерживал отношения с папами и государями Западной Европы. Будучи горячо предан православию и древнему благочестию, он отличался и большой ласковостью к иностранцам.
В управлении государством Василий шел во всем по стопам своего великого отца; при этом самым тяжелым для него делом было подавление старых удельных стремлений у нового родовитого боярства, собравшегося в Москве.
«Василий, – говорит Н.М. Карамзин, – имел наружность благородную, стан величественный, лицо миловидное, взор проницательный, но не строгий; казался и был действительно более мягкосердечен, нежели суров по тогдашнему времени. Наказывал вельмож и самых близких, но часто и миловал, забывал вины. Снискав любовь народа, он, по словам историка Иовия, не имел воинской стражи во дворце, ибо граждане служили ему телохранителями».
Владея обширной державою и обладая огромной властью над своими подданными, Василий Иоаннович, величаемый иностранными государями императором и царем, довольствовался следующим титулом: Великий государь Василий, Божиею милостию государь всея Руси и великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новгорода Низовской земли, и Черниговский, и Рязанский, и Волоцкий, и Ржевский, и Вельский, и Ростовский, и Ярославский, и Белозерский, и Удорский, и Обдорский, и Кондинский и иных.
В титуле этом, так же как и в титуле Иоанна III, нет царского наименования, но в него уже включены все разновластные земли Северо-Восточной Руси, которые были собраны Москвой при четырех преемниках Димитрия Донского – при Василии Димитриевиче, Василии Темном, Иоанне III и Василии Иоанновиче.
Все эти государи были, конечно, людьми различных душевных складов, но они неуклонно шли, как один человек, вместе со всей народной твердью к единой великой цели – к собиранию родной земли под властью Москвы, несмотря на неустанную борьбу, которую им пришлось вести с многочисленными врагами.
В 1380 году после победы на Куликовом поле Москва стала близким и родным словом для всех обитателей различных отдельных владений Северо-Восточной Руси, а через полтораста лет, к концу великого княжения Василия Иоанновича, та же Москва образовала уже обширное государство, обитатели коего глубоко верили, что оно является Третьим Римом, который, по пророческим словам старца Елизарова монастыря Филофея, не «прейдет» вовеки и соберет под властью своих государей все остальные державы.
И вера эта укреплялась сознанием, что русские люди строят свое государство на незыблемых основаниях. Они строили его на самодержавной власти своих государей, почитаемых ими превыше всего на земле, на горячей приверженности к заветам отцов, «чтобы не перестала память родителей наших и наша и свеча бы не угасла», на своей крови, беспрерывно проливаемой ими.
До сих пор в Западной России сохранились потомки приведенных Тохтамышем татар: это так называемые литовские татары.
Дворянские гербы перешли в Польшу из Западной Европы; они означали как бы знамя известного рода; все принадлежавшие к одному гербу считались между собой родственниками и должны были оказывать друг другу поддержку. При этом за известные заслуги лицам безродным разрешалось приписываться к одному из существующих гербов, после чего они входили на равных правах в круг всех лиц, ранее принадлежавших к этому гербу, хотя бы и носили другое наименование или фамилию. Поэтому разрешение литовцам приписываться к польским гербам как бы роднило их со всем польским дворянством.
К этому времени он уже потерял свою супругу Анну, дочь Василия Димитриевича Московского.
В этом отношении, как и во многих других, московские князья составляли полную противоположность польским королям. Последние постоянно нуждались в деньгах и постепенно заложили и распродали немцам всю Силезию, составлявшую исконное их владение.
Исследованию вопроса о переводных сочинениях в XIV–XVII столетиях посвящен обширный труд академика А.И. Соболевского «Переводная литература Московской Руси XIV–XVII веков» в «Сборнике отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук» 1903 года.
Иоанн I – Калита, Иоанн II – Кроткий, или Добрый – отец Димитрия Донского.
В описываемые времена замужние женщины именовались девками при обращении к старшим в знак почтения к последним не только у нас на Руси, но, по-видимому, во многих государствах Западной Европы; так, во Франции одна только королева называлась замужней – «мадам»; остальных же женщин даже их собственные мужья именовали «мадемуазель» – то есть девицами.
Мы именуем иудеев жидами, а не евреями, как их часто называют многие русские писатели новейшего времени, и делаем это потому, что Евр, предок Авраама, считается родоначальником многих семитических племен, в том числе и арабов; иудеи же происходят от потомков Иуды, почему на всех европейских языках для них и имеются названия, происходящие от слова Иуда: юде (по-немецки), джю (по-английски), жюйф (по-французски), жид (по-польски) и так далее; наши летописцы, а также историки – Карамзин и Соловьев – тоже неизменно называют иудеев жидами.
В священники или дьяконы, по выбору мирян.
Этим внутренним значением титула православных русских государей-миротворцев он резко разнится от титула мусульманских завоевателей, турецких султанов, в числе почетных наименований которых в их титуле имеется также и название «убийца».
Ныне город Волоколамск.
