План кампании, ка котором Петр на этот раз остановился, явился, по-видимому, плодом его собственного вдохновения. Не будучи большим специалистом, легко заметить главную погрешность этого плана. Предшественники великого мужа прекрасно знали, что делали, когда, обязавшись воевать против Турции совместно с поляками или имперскими войсками, они неизменно обрушивались на одних татар. Грозный остаток великого монгольского владычества, Крымское ханство составляло тогда авангард Оттоманской империи, и авангард, так расположенный, что, преграждая с одной стороны - с востока - путь к Константинополю, он, прочно основавшийся и словно сидящий в засаде а природной крепости Перекопского перешейка, должен был неминуемо напасть с тыла на врага, приближавшегося с запада вдоль областей по Дунаю, и отрезать ему пути сообщения и отступления. Великая Екатерина поняла это впоследствии и упорно стремилась покорить ханство, и сам Петр, по-видимому, это сознавал, напав на Турцию со стороны Азова, где линия отступления была для него обеспечена водным путем. Но нападение со стороны Азова требовало помощи флота, а построенный с этой целью флот в Воронеже не мог сдвинуться с места вследствие недостаточного подъема воды. Поэтому Петр остановился на Яссах, рассчитывая на господарей молдавского и валахского Кантемира и Бранкована и на богатства их страны; как Карл рассчитывал на Мазепу и Украину. Царь вел сорокапятитысячную армию и громаднейший обоз, переполненный бесполезными ртами. Екатерина сопровождала его с многочисленным гинекеем, и большинство офицеров, в особенности иностранцы, везли с собой жен и детей. Женщины эти ежедневно собирались вокруг будущей царицы, причем забывались заботы войны.
Однако забывать о них пришлось недолго. Кантемир принял гостей с распростертыми объятиями, но кормить их ему было нечем. Бранкован сначала колебался, затем принял сторону турок. Провиантские склады, устройством которых распорядился Петр, остались на бумаге благодаря стремительности похода, и не было более возможности наверстать в этом отношении потерянное время: татары исполняли свою роль, появляясь в тылу у русских, сообщение с севером было отрезано; царю сообщили о складе запасов и снарядов, устроенном турками в Браилове, на Сунже; и, уже менее заботясь о сражениях, чем о способах прокормить свои войска, он послал в Браилов генерала Рённа с отрядом кавалерии, назначая ему свидание на берегах Прута, вдоль течения которого он сам намеревался двинуться в том:ке направлении. Его предупредила другая неизбежная встреча, неожиданная только для него одного, потому что его штаб, говорят, ее предвидел и предупреждал о ней: 7 (_18) июля 1711 года вечером его армию, сократившуюся до тридцати восьми тысяч благодаря уходу Рённа, окружили татары и турки, занявшие оба берега реки с силами, в пять или семь раз большими, и сильной артиллерией, расставленной на высотах. Отступление было невозможно. Не видно было другого исхода, кроме плена или смерти.
Если верить словам очевидца, Петр и на этот раз подумывал о спасении среди общего бедствия собственной жизни. Он обратился с этой целью к казаку Ивану Некульжу, надеясь, что тот сумеет провести его и Екатерину сквозь вражеский стан. Другие свидетели, весьма многочисленные и вполне между собой согласные, хотя также оспариваемые, рассказывают, что, охваченный отчаянием, совершенно упав духом, он заперся у себя в палатке, отказываясь отдавать приказания или выслушивать советы и предоставляя Екатерине заботу о последних попытках к общему спасению. Известно, наконец, знаменитое письмо, будто бы адресованное государем Сенату в этот трагический час:
«Господа Сенат! Извещаю вас, что я со всем своим войском без вины или погрешности нашей, единственно только по полученным ложным известиям, в семь крат сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я, без особливыя Божией помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и п» сударем и ничего не исполнять, хотя бы и по собственному повелению от нас было требуемо, покамест я сам не явлюсь между вами в лице моем, но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собой достойнейшего мне в наследники».
Хотя впоследствии это письмо было помещено среди официальных документов, однако подлинность его весьма сомнительна. Оригинала не существует. Каким образом мог он исчезнуть? Первая известная передача текста встречается в анекдотах Штехлина, придерживавшегося устного рассказа Шереметева. Редакция «Полного Сборника Законов», т. IV, стр. 712, очевидно, почерпнута из этого источника. Стиль действительно напоминает Петра, а также радикальный способ разрешения без околичностей сложных вопросов, какие могут возникнуть благодаря возможному плену или исчезновению. Но забвение законного наследника в то время, как его разрыв с Алексеем еще был далек от своей развязки? Ведь как раз в эту минуту Петр помышлял о женитьбе сына для обеспечения наследника престола! Но избрание «достойнейшего» из среды сенаторов, тогда как любимые сподвижники царя, Апраксин, Головкин, Меншиков, не состояли членами Сената? И еще невероятная подробность: в остальных письмах, написанных несколько дней спустя, Петр ничего не упоминал об этом послании такой государственной важности. В одном из них он откровенно признавался в ошибках, «поставивших его и всю армию в безвыходное положение».
Что касается роли, приписываемой Екатерине, нам приходится выбирать между довольно сомнительным свидетельством самого Петра и словами некоторых второстепенных актеров драмы в двух лагерях. Последним совершенно неизвестно, чтобы она проявляла какое-нибудь деятельное участие. Понятовский просто упоминает, что Петр решил послать парламентера в турецкий лагерь. Брасей де Лион, который служил в это время бригадиром в русской армии, а жена его, весьма «ценимая и любимая в свите царя», по свидетельству Вебера, находилась в непосредственной близости к будущей царице, дает следующие точные подробности: «Его царское величество (Петр), генерал Янус, генерал-лейтенант барон фон Остен и фельдмаршал (Шереметев) имели продолжительное частное совещание. Все они подошли к генералу барону фон Халларту, находившемуся в карете по случаю раны, и там, между каретой генерала и каретой баронессы фон Остен, где находилась г-жа Буш (жена генерал-майора), было решено, что фельдмаршал напишет письмо великому визирю, прося у него перемирия». Дневник Халларта, подтверждаемый датским министром Юэлем, которому генерал сообщил эти же сведения, повторяет тот же рассказ. По словам Юэля, даже неверно, что Екатерина пожертвовала своими драгоценностями, чтобы содействовать подкупу великого визиря, она ограничилась их раздачей гвардейским офицерам, надеясь таким образом вернее сохранить эти драгоценности, и затем потребовала их обратно.
Тем или иным способом опасность была устранена. Отослав без ответа первого парламентера, визирь наконец согласился вступить в переговоры. Шафиров отправился к нему с условиями, находившимися в зависимости от взаимного положения обеих армий: возвращение Турции всех завоеваний предшествовавших войн, возвращение Швеции Лифляидии и даже других областей побережья, за исключением Ингрии и Петербурга (за Петербург Петр соглашался в случае надобности уступить Псков и другие города, даже в самом центре России!); возведение на престол Лещинского, уплата военных издержек, подарки султану. Шафиров возвратился и принес мир, доставшийся почти даром: очищение Азова, уничтожение некоторых соседних укреплений, обязательство не вмешиваться больше в польские дела, свободное возвращение шведского короля в его владения. По сведениям X. Хаммера, сверявшегося с турецкими источниками, и размер бакшиша, поднесенного по этому случаю визирю и разделенному им с киайей, не превышал 200 000 рублей. Немецкий историк верит во вмешательство Екатерины и действие, произведенное ее бриллиантами. Перстень, принадлежавший будущей царице, был впоследствии найден в имуществе киайя. Но визирь и киайя могли бы завладеть всем - Петром, его женой и всей его армией!
Подобная развязка может быть объяснена только общей историей турецких войн. Сыны Оттоманской империи, как явствует из этой истории, всегда торопились вернуться домой и склонны были удовлетвориться небольшими выгодами, чтобы избегнуть необходимости дальнейших усилий. Их лучшие войска, с янычарами во главе, были своенравны и недисцинлннированны. При настоящих обстоятельствах они вообразили, что победитель при Полтаве намеревается дорого продать свою жизнь или свою свободу, и Шафиров своим поведением И речами укреплял их в этом мнении. Почерпнутое в византийской школе, развившееся в школе бедствий, искусство притворства прочно привилось в России. Нисколько не заботясь о торжестве более полном, чем то, каким они могут воспользоваться, не пошевельнув ни одним пальцем, вполне равнодушные к участи Лещинского или Карла XII, турецкие войска не выразили ни малейшего желания драться. Зная по опыту, что значит им противоречить, визирь исполнил их желание. Мир был заключен.
