Или, Пагануцци приходит к выводу: «Нет сомнения, что описанные в этой главе чудовищные преступления большевиков (Пермь и Алапаевск. – М. X.) были совершены по приказанию из центра, Москвы.» Далее: «Главная ответственность за них лежит на Свердлове на первом месте, а затем на Ленине, Крестинском и Зиновьеве». Почему Свердлов у него опередил Ленина? Почему Зиновьев и Крестинский приказывали нечто из «центра – Москвы», когда оба находились в другом центре – Петрограде? А ни почему. Потому что обвинение в цареубийстве разрешается сложившейся традицией предъявлять кому данному автору хочется, кто более неприятен историку среди действовавших в сюжете лиц. Так стало принято, и Соколов, кстати, был здесь не первым. Но и не последним, как видите.
Разрешено, например, тому же Пагануцци сопроводить фамилию «Зиновьев» справкой: «Он же Апфельбаум, Овсей Гершон Аронов», хотя Апфельбаум – фамилия матери Зиновьева, а настоящая фамилия обозначена во всех энциклопедиях – «Радомысльский». Но, согласитесь, Апфельбаум прозвучит ярче по-еврейски, почти так же соблазнительно, как Цедербаум (настоящая фамилия Юлия Мартова).
Или возьмите Марка Касвинова, который в идейном отношении выглядит как бы антиподом Соколова и Пагануцци, но методика его обращения с фактами и фамилиями совершено аналогична. В журнальном варианте «23 ступеней вниз» так описано убийство:
«Кому поручить исполнение приговора? Председательствующий говорит: возвратился с фронта Петр Захарович Ермаков, верх-исетский кузнец. Оправился от ран. Достойный, всеми почитаемый ветеран. Отец троих детей (sic! – необходимым условием для палача было являться примерным семьянином. – М. X.). Вызвали Ермакова. Спросили. Согласился. Попросил в помощь А. Д. Авдеева, бывшего коменданта Дома особого назначения, и Я. И. Юровского(sic!), коменданта нынешнего.»
Далее описывается, как в «комиссар юстиции Юровский выступил вперед… и объявил: «Внимание! Оглашается решение Уральского совета… Именем народа…
И сразу после этого загремели выстрелы.»
Перед Касвиновым заказчики ставили противоположную задачу, чем Дитерихс перед Соколовым (положительный факт истребления Романовых, врагов трудового народа, должны были исполнять, конечно, только русские люди – пролетарии). Но советский историк выполнил ее теми же приемами, что прото-нацистский публицист: «… некоторые западные авторы продолжают сочинять всякие небылицы по поводу казни Романовых. Утверждают, например, будто исполнители приговора Уральского совета были в подавляющем большинстве нерусские («мадьяры», «австрийцы», «немцы», «латыши» и т. д.) …»
А евреев, заметьте, у Касвинова вообще нет. Евреи не должны участвовать в положительном «акте революционного возмездия».
«…все участники операции были русские граждане (sic!), в основном рабочие и революционые активисты… Колчаковский следователь Соколов, ссылаясь на составленный им список участников охраны и исполнителей приговора (22 фамилии), признает: «Все это местные люди, русские жители.» Внизу Касвинов сделал сноску на источник: «Н. Соколов «Убийство царской семьи», Берлин, 1925, стр. 87.»
Так было написано в журнале «Звезда» (1973, No10, стр. 170—171). А загляните-ка в ту же книгу, выпущеную отдельным изданием:
«Кому поручить исполнение приговора? Общее мнение: Юровскому Якову Михайловичу (уже не «И.»! – М.Х.), коменданту Дома особого назначения, и его помощнику Григорию Петровичу Никулину»… Далее Юровский в тексте читает приговор, но уже понижен до реального чина «товарища областного комиссара юстиции» и без – «Именем народа», и нет более рассуждений о выдумках иностранных авторов о нерусских участников команды палачей, и нет ссылки на 87-ю страницу у Соколова (на которой, естественно, не было никогда и абсолютно ничего похожего на цитату, якобы найденную Касвиновым, и не могло ее быть, ибо она противоречила концепции следователя.)
И ни слова не то что извинения перед читателем за прежний текст «23 ступеней», а хоть какого-то авторского объяснения.
Так что при всех своих несомненных грехах Николай Соколов был а остается типичной и совершенно обычной для своего времени фигурой сочинителя следственных гипотез, юристом, который подгонял материалы следствия и обвинения людей в тягчайшем уголовном и нравственном преступлении к деяниям того круга лиц, что ему не нравился (а не нравились ему, в соответствии с духом нарождавшегося тогда нацизма, евреи). Это был вовсе не монстр, моральный урод, как казалось воспитанному в XIX веке Бруцкусу, а самый характерный по методике обработке дел, что для тогдашних правых, что для тогдашних левых типовой работник, в каком-то смысле, увы, все еще наш современник.
На чем возможную для меня апологию Соколова заканчиваю.
Глава 32
МАЛОЕ ЗУБЧАТОЕ КОЛЕСО: КОМЕНДАНТ ЯКОВ ЮРОВСКИЙ
Итак, 4 июня 1918 года Белобородов, как мы знаем, произвел переворот и вместо Авдеева назначил комендантом ДОНа товарища (заместителя) областного комиссара юстиции Якова Юровского, а помощником коменданта, вместо вороватого Мошкина, сделался казначей местной ЧК Григорий Никулин.
Еще через несколько дней шеф Уралсовета телеграфно приказал:
«Пермь, военком, Лукоянову, уполномоченному обласовету Матвееву, Королевские, Сыромолотову.
Если можно заменить безусловно надежными людьми команду охраны поезда, всю смените. Пошлите обратно в Екатеринбург, точка. Матвеев остается комендантом поезда, о замене сговоритесь Трифоновым. Белобородов, 8 июля».
Может быть, люди из охраны золото-платинового поезда и явились через день-два на службу во внутренний караул ДОНа.
«Их было 10 человек, – рассказывал следователю свидетель Якимов. – Из числа прибывших пятеро было нерусские, а пятеро русских. Я категорически утверждаю, что пятеро из них были русские люди, говорили по-русски. Остальные же пятеро по виду были нерусские. По-русски хотя и говорили, но плохо.
Хорошо я знаю, что одному из русских фамилия была Кабанов. Положительно удостоверяю, что эти русские, кроме Кабанова, носили фамилии Ермаков, Партин и Костоусов… Пятому же фамилию забыл, не могу сказать, был ли среди них человек по фамилии Леватных.,, Эти фамилии я запомнил, потому что меня как разводящего иногда посылали Юровский или Никулин за кем-нибудь из них: «Позови Ермакова, позови Партина, позови Костоусова». Всех этих, прибывших из «Американской гостиницы» (резиденция Уральской ЧК. – М. Х.), мы безразлично называли почему-то «латышами.»
Кем же был новый комендант, согласно генералу Дитерихсу, «нанявший этих латышей во внутреннюю охрану»? (Какая поэтическая картина, набросанная рукой мастера исторической белетристики: еврей, нанимающий латышей за свои презренные шекели убивать русского царя и его юное потомство.)
Сведения, собранные Соколовым: «Яков Михайлович Юровский… Его дед Ицка проживал некогда в Полтавской губ. Сын последнего, Хаим, отец Юровского, был уголовный преступник: совершил кражу и сослан в Сибирь судебной властью. Яков Юровский получил весьма малое образование. Он учился в Томске в еврейской школе «Талматейро» при синагоге, но курса не кончил. Мальчиком поступил учеником к часовщику-еврею Перману, а в 1891-92 годах открыл в Томске свою мастерсиую. В 1904 году женился на еврейке Мане Янкелевой.
В годы первой смуты почему-то уехал в Германию и год жил в Берлине. Там он изменил вере отцов и принял лютеранство. Из Берлина он сначала проехал на юг и проживал, видимо, в Екатеринодаре. Затем вернулся в Томск, открыв часовой магазин.
Можно думать, что заграничная поездка дала ему некоторые средства. Его брат Лейба говорит: «Он уже был богат. Его товар в магазине стоил по тому времени тысяч десять.»
Это же время было и началом его революционной работы. Он был привлечен к дознанию в Томском губ. жанд. управлении и выслан в Екатеринбург в 1912 г. Здесь Юровский открыл фотографию и занимался этим делом до войны. Во время войны он был призван как солдат… ему удалось устроиться в фельдшерскую школу, он кончил ее в звании ротного фельдшера и работал в лазарете.
По характеру вкрадчивый, скрытный и жестокий человек. Его братья говорят о нем: Эли Меир – «Он у нас в семье считался самым умным, а я человек рабочий… Только могу сказать, что он человек с характером.» Лейба: «Характер у Янкеля вспыльчивьй, настойчивый… Он любит угнетать людей.» Жена Эли-Меира, – Лея, показывает: «Янкеля, брата мужа, я, конечно, знала. Мы никогда с ним не были близки, мы разные люди. Он перешел из иудейства в лютеранство, а я еврейка-фанатичка (здесь видна некоторая литературная обработка показаний. – М. X.). Он по характеру деспот, страшно настойчивый человек. Его выражение всегда было: «Кто не с нами, тот против нас». Эксплоататор: эксплоатировал моего мужа, собственного брата».
Касвинов уточняет потаенную историю жизни Юровского:
«Член партии с 1905 года… в Екатеринбурге продолжал в подполье активную революционую деятельность по заданиям партии… Яков Михайлович был одним из ближайших соратников своего тезки – Свердлова и других ветеранов – Ф. Голощекина, А. Белобородова, Н. Толмачева. Юровского знал, принимал в Кремле и лично беседовал с ним (после окончания гражданской войны) В.И. Ленин. Комендантом Дома особого назначения он был назначен, будучи депутатом Уралсовета, товарищем комиссара юстиции Уральской области, членом коллегии ОблЧК».
