Традиционные критерии, которыми определялось место еврея в общинной системе ценностей, – происхождение и познания в Торе, – по-видимому, ставились после отмеченных выше личных качеств.
Очевидно, что в преданиях о депутатах мы можем наблюдать не процесс трансформации исторических образов, а результат этого процесса. Герои преданий о депутатах лишены индивидуальных черт, свойственных их историческим прототипам. Они причислены фольклорной традицией к определенному классу персонажей, наделенному устойчивыми атрибутами. К этому же классу относятся и другие герои преданий о «придворных евреях», заступниках за свои общины перед властями.
Из реальных биографий депутатов в фольклорном тексте выделяются, по большей части, те элементы, которые полностью соответствуют сложившейся повествовательной матрице. При том что комплекс документальных материалов о депутатах неполон, и еще более неполон корпус зафиксированных фольклорных материалов о них, в данном случае трудно судить о степени совмещения между событийными прецедентами и фольклорными схемами.
Принципиально новую для еврейского общества своего времени фигуру депутата последующий фольклор «осваивал» в старых – библейских, талмудических и собственно фольклорных – формах, превращая агента модернизации в архетипического «культурного героя».
Заключение: «еврейская аристократия» в Российской империи и Западной Европе
Рубеж XVIII–XIX вв. был временем активной правовой эманси-пации и культурной ассимиляции евреев в государствах Запад-ной Европы. Так же как и в Российской империи, верхние слои еврейского общества стремились к сближению с аристократией тех стран, в которых они проживали. В этом отношении характерны усилия по интеграции в высшее общество, предпринятые такими семействами, как Арнштейны в Вене или Ротшильды во Франкфурте. Одновременно появляется еврейская элита нового типа – интеллектуальная, оправдывающая свое право на сближение с высшими кругами окружающего христианского общества не финансовым могуществом, а общими культурными ценностями[1211].
Эти социальные и культурные процессы, безусловно, имели аналоги в среде российского еврейства того же времени. Однако различия между ситуацией в Западной Европе и Российской империи были гораздо более глубокими, нежели отмеченные выше черты сходства. Доминирующая европейская тенденция – движение за отмену отдельного законодательства для евреев как такового и особой системы управления евреями, сопряженное с ограничением сферы еврейского самоуправления религиозной общиной, организованной по принципу христианского прихода, – осталась невостребованной в Российской империи. В Западной Европе идея сохранения отдельных элементов общинного самоуправления и превращения его в инструмент контроля государства над еврейским населением выдвигалась правительственными чиновниками и отвергалась влиятельными представителями еврейства[1212]. В конечном счете возобладала тенденция, приведшая к отмене законодательства, выделявшего евреев как особую группу населения. Следует учитывать, что еврейские общинные организации в Западной Европе не имели той структуры и полномочий, которыми обладали кагалы в Российской империи. Программа преобразования правового статуса российских евреев, как она виделась и еврейским представителям, и правительственным чиновникам, наоборот, в подавляющем большинстве случаев предполагала выделение евреев в особую группу населения[1213]. Проекты, выдвигавшиеся еврейскими представителями в Российской империи, не являлись, как утверждают многие исследователи[1214], «отголосками» движения за эмансипацию евреев в Западной Европе. Они отражали развитие самостоятельного течения. С одной стороны, это течение было обусловлено традициями взаимоотношений еврейских общин с властью, заложенными в Речи Посполитой: консолидацией еврейской элиты в особую привилегированную группу («еврейскую шляхту»), системой практик и представлений, связанных со штадланутом. С другой стороны, уникальная ситуация, сложившаяся в связи с разделами Польши, порождала такие явления, как переориентация еврейской политики с нескольких локальных центров (дворов магнатов) на один-единственный центр: имперскую столицу. В смене власти и административного устройства региона еврейское население и прежде всего верхние слои еврейского общества увидели реальную возможность повышения своего статуса. В аналогичных ситуациях радикальные политические перемены, такие, как Французская революция или захват французскими войсками государств Южной Германии и Италии в конце XVIII в., побуждали евреев этих стран к борьбе за отмену отдельного законодательства о евреях и упразднение статуса евреев как отдельного сословия[1215]. Евреи же «бывшей Польши», оказавшиеся подданными Российской империи, продолжали отстаивать свой статус в качестве особой корпоративной группы и добивались повышения правового статуса именно этой группы (или, чаще, только еврейской элиты). Тогда как еврейская элита стремилась к превращению в особую привилегированную группу, близкую по своему правовому положению к дворянству, низшие слои еврейского населения, по мысли многих еврейских представителей, могли быть использованы правительством для экспериментов по превращению евреев в «нормальных» подданных. Это касалось и привлечения евреев к земледелию и фабричному труду, и введения светского образования для евреев. Евреи Западной Европы, в особенности наиболее состоятельные и образованные круги еврейского общества, для достижения правового и социального равенства с окружающим населением готовы были пожертвовать многими элементами традиционного образа жизни и культуры. Наиболее ярким примером в этом отношении являлось обращение части евреев Берлина к верховной протестантской консистории с просьбой предоставить желающим евреям возможность «сухого крещения», т. е. перехода в христианство без публичного признания истинности ряда догматов[1216]. Евреи Российской империи, стремясь к повышению своего статуса, одновременно отстаивали сохранение традиционного образа жизни и, как правило, общинных институтов. Последнее было обусловлено как позицией государства, продолжавшего рассматривать евреев как отдельную «касту», так и давлением со стороны еврейского общества. Защитные механизмы, обеспечивавшие сохранение еврейской общины в диаспоре, гораздо сильнее действовали в среде многочисленного, консолидированного по типу расселения и культурно унифицированного российского еврейства. К этим защитным механизмам относилась вся система традиций и обычаев и общинная организация.
Евреи Западной Европы в своей борьбе за отмену правовых ограничений апеллировали к мнению общества тех государств, в которых они проживали. Аналогичным образом поступали сторонники и противники еврейской эмансипации из числа неевреев. Вопросы реформирования правового статуса евреев поднимались в политических памфлетах, прессе, литературных произведениях, обсуждались в светских салонах и на подмостках театров. Еврейский вопрос в Российской империи, несмотря на существование определенной публичной сферы, пусть и не столь широкой и хорошо развитой, как в Европе, оставался достоянием узкого круга правительственных чиновников. Это были люди, занимавшиеся проблемами управления евреями не в силу личной заинтересованности (как это часто бывало в Западной Европе), а только потому, что эти функции были приданы им по специальному назначению (например, в качестве члена Еврейского комитета или сенатора, проводившего ревизию в западных губерниях). Зачастую они участвовали в решении этих проблем в силу того, что в сферу их деятельности было включено и еврейское население (например, министры внутренних дел, финансов, народного просвещения). Соответственно, усилия еврейских представителей были направлены на отдельных государственных деятелей или органы власти (Еврейские комитеты, Сенат, Государственный совет, Комитет министров) с целью повышения правового статуса евреев или отмены жестких законодательных мер по отношению к ним. Большое значение в тактике еврейских представителей имело личное обращение к императору. Еврейские депутаты быстро усвоили российские политические традиции, согласно которым император воспринимался как власть, стоящая над законом и системой государственных учреждений и способная своим решением влиять на любые процессы в государстве. Реформа правового статуса евреев, равно как и решения по отдельным частным вопросам, могла, по мысли еврейских представителей, осуществиться волевым решением императора. Такая концентрация усилий еврейских представителей на фигуре самодержца не имела аналогов ни в политической традиции Речи Посполитой (несмотря на тесные связи штадланов с королевским двором и номинальное «покровительство», оказывавшееся евреям польскими королями), ни в практике лоббирования еврейских интересов в государствах Западной Европы. Единственным исключением в последнем случае были взаимоотношения Наполеона с еврейским населением управлявшейся им империи.
