Андраник не любил богатых, но никогда не отказывался от их приглашений и, сидя в их доме принимая их угощение, пытался учить их уму-разуму. Бывало и так что, сидя за праздничным столом, он вспоминал вдруг о несчастных голодных людях на улице и в сердцах опрокидывал стол. Я думал, что и на этот раз так случится. Hо нет, Андраник поселился у Смбата Бека и жил себе там. А про меня даже и не вспоминал.
«Двадцать лет мы прожили как братья, а теперь что же, будем врозь?» – сказал я сам себе и тайком от своего войска и друзей пошел к Смбату Беку.
Смбат Бек называл меня Смбатом-пашой. Ведь мое нaстоящее имя тоже было Смбат. Он свое жилье предоставил Андранику, а сам устроился в небольшом деревянном срубе в лесу.
– Смбат Бек, – сказал я, – мы с Андраником в ссоре. В нахичеваньской битве я вынужден был отступить и сейчас стесняюсь показываться ему на глаза. Вчера в Каджаране он не ответил на мое приветствие. Помири нас бога ради.
На следующее утро Смбат пошел к Андранику. Не один пошел – со старой матерью.
Андраник расхаживал по комнате взад-вперед. Смбат Бек постучался и услышал в ответ: «Войдите!» Смбат Бек с матерью вошли.
– Это ты? – сказал паша. – А сестрицу мою названую зачем с собой привел?
Мать Смбата сказала:
– Паша, я пришла просить, чтобы ты принял Смбата-пашу.
– Приму. Раз ты говоришь, приму, – сказал Андраник.
Мать Смбата Бека вышла. Остались в комнате Смбат Бек и Андраник-паша.
– Ну что, привести его? – спрашивает Смбат Бек.
– Ладно, – говорит Андраник, – веди.
Смбат Бек пришел, чтобы отвести меня к Андранику. Оседлал я коня Чиро и поехал. За двадцать шагов от дома я спешился и, подойдя к паше, поцеловал ему руку, а он меня в лоб поцеловал.
– Ты в Нахичевани почему меня не дождался? Ведь я приказал тебе держаться.
– Паша, – сказал я, – ты железный, а я такой, как все. Не выдержал.
Помирились мы, попрощались с Смбатом Беком и поехали из Медного города к Горису.
Шоссе, соединяющее Капан с Горисом, было закрыто, и мы вынуждены были поехать по неудобной Татэвской дороге. По перевалу мы поднялись на вершину горы, спустились в ущелье, выбрались из него, снова спустились, снова поднялись. Село Верхний Хотан осталось позади. За войском двигались беженцы – все грязные, голодные, лица черные от усталости… Многие лошади пали по дороге, и множество добра пришлось нам оставить по пути.
Под вечер мы добрались наконец до Татэва.
Татэвский монастырь восседал на вершине гигантской скалы. Перед ним было знаменитое ущелье Воротана, за ним – заснеженные горы. В монастырском дворе стояла качающаяся каменная стела с хачкаром наверху. Шапинанд рукой толкнул стелу, та таинственно качнулась.
– Мы похожи на этот каменный столб. От легкого прикосновения приходим в движение и все же, глядите, устояли ведь перед всеми бурями во все века, – сказал Андраник и приказал объявить привал.
Ночь мы провели в Татэве.
На следующий день, 3 августа, мы снова пустились в путь. Перед нами была бездонная пропасть, рядом – большая Татэвская пустыня, а внизу – Чертов мост. По одному спускались мы по отлогому спуску. Вон показалась женщина на коне, направилась, миновав часовню, в пустыню. Это матушка Сосе. За нею телохранитель ее, тот паренек. А на расстоянии – небольшая толпа беженцев. Среди них – брнашенец Цахик Амбарцум, талкворикец Фадэ со своей лопатой, крестьянин с доолом и тот несчастный буйвол, чьего хозяина убило в Тхмутской битве. Груз на буйволе легкий уже. В горном проходе Селима упали светильник и кирка; насест Андраник подарил старосте-азербайджанцу; деревянный половник, дверная ручка и подушка для новобрачных упали при подъеме на Татэв. Талворикец Фадэ был занят своим обычным делом – поправлял Русло ручья. Вдруг что-то тяжелое покатилось мимо и, подпрыгивая, сгинуло в ущелье. Богоматерь с длинными ресницами. Еще что-то полетело следом – серебряная кадильница.
– Ничего, беженцы мы, чего только не случается в дороге, – примирительно сказал Цахик Амбарцум, не замедляя шага.
На дне ущелья через реку Воротан мостом лежит скала. Называется Мост Сатаны. Мы прошли по нему и начали восхождение. Часть нашего войска дошла уже до села Шинуайр, вернее – до горы «Семь Родников», а часть все еще в ущелье была, последний караван беженцев только-только проходил рядом с качающимся камнем во дворе монастыря.
Среди этих беженцев был Мосе Имо. Он стоял на краю пропасти и смотрел вниз, туда, куда поехала матушка Сосе.
Помирились мы с Шапинандом, едем рядом. За нами беженцы, за знаменем – войско, за войском – обоз и замыкающие.
Устало наше войско. Большинство идут босые. Многие в дырявых трехах на босу ногу. Некоторые из офицеров тоже в трехах. А какие Шапки на всех – разные-разные. Истрепалось в битвах и трудных переходах боевое знамя. Из Западной Армении, с далеких Сасунских гор, докатилось войско до ущелья Воротана. По дну ущелья бежит-течет Воротан, а по склонам растеклось наше войско.
По левую руку от себя мы увидели три больших холма. По мере того как мы удалялись, троица холмов уменьшалась. Мы оставили за собой зеленое плато, и вдруг в глубоком ущелье глазам нашим предстал белый город.
Каменные ясли
Горис встретил Андраника ликуя.
Войско разместилось в ближайших селах – Веришене, Техе и Хндзореске, а толпа беженцев – в садах, домах и пещерных поселениях на берегу реки. Но Горис был беден хлебом. А в Сисиане было прохладно, там было много травы и зерна. И мы оставили Горис и двинулись к Ангехакоту.
Мы держали для войска небольшое стадо. Куда бы мы ни двигались, стадо шло следом и тихонечко паслось себе. В это стадо-то и затесался тот самый буйвол.
Только Андраник вошел в Ангехакот, к нему подскочил какой-то крестьянин, сердитый-сердитый.
– Паша, – говорит, – у меня жалоба. Посмотри на мою крышу.
– В этом селе тысяча крыш, на которую прикажешь смотреть? – спросил полководец.
– А вон на ту кровлю посмотри, где стоит солдат и сбрасывает вниз клевер, по какому праву?
Андраник поднес бинокль к глазам и увидел Ахо – тот, действительно, стоял на кровле с вилами в руках и вовсю орудовал. С каждым взмахом руки конец вил ударялся об колокол на часовне – она была рядом, – и раздавался слабый звон.
Холодный пот выступил на лбу полководца. Он никогда не видел, чтобы Ахо нарушал дисциплину. Неужели это он? Андраник снова поднес бинокль к глазам – ну да, Ахо. До сих пор ни один солдат не порочил честь Андраникова войска подобным поступком.
После Сейдаварской битвы Ахо, отделившись от Сасунского полка, шел с обозом в хвосте. Он с беженцами подкашивал стерню на сисианских полях, помогал по пути крестьянам собирать фрукты и вел себя достойнейшим образом. Что же сегодня случилось с этим солдатом?
Андраник пошел к дому ангехакотца. Глаза Ахо встретились со взглядом полководца.
– Для наших лошадей, паша.
– Каких таких лошадей?
– Для Сасунского полка.
Андраник велел ему спуститься.
– Этот человек жалуется на тебя, и жалоба его справедлива, – сказал паша и отвесил звонкую пощечину Ахо. Короткая серая папаха Ахо покатилась на землю.
– Ох, паша, берегись теперь! – крикнул Ахо, выхватывая маузер.
Шапингарахисарцы, земляки Андраника, выхватили клинки. Фетара Манук ахнул: «Как ты мог сказать такое, Ахо?» – и оттолкнул сасунца в сторону.
– А так и мог, знайте же меня! – крикнул Ахо, поднимаясь с земли, и снова рванулся к полководцу.
Манук крепко держал его за руку.
– Ну что, не отпустило тебя еще? – сказал Андраник. – Или ты забыл, для чего было столько лет лишений? Ахо молчал.
Потом он собрал с земли клевер, пошел, положил его обратно, а когда спустился с кровли, увидел, что полководец сидит у крыльца и что-то печально насвистывает.
– Ну что, Ахо, все?
– Всё паша.
– Ну, всё так всё.
На краю села какой-то старик обмолачивал хлеб. Андраник попросил старика отойти, сам вскочил на молотильную доску. В это время телохранители Андраника задержали какого-то вооруженного мужчину из беженцев.
Горец, видно, был – с густыми, закрученными, как у всех сасунцев, усами.
– Где Антуан-паша? – твердил он. Андраника так тоже иной раз называли.
– Вон он, на гумне.
– Паша, какой-то мужчина хочет тебя видеть, – долажил Торгом.
– Да это же сасунец Оган! Иди сюда, Оган. Отпустите его.
Паша спрыгнул с доски. Оган подошел к нему. Встал и молчит.
– Ты что грустный, Оган, что случилось?
– Паша, мой брат Каро заболел. Дай барашка, отнесу для Каро.
Андраник три года прожил в Сасуне в доме Огана. Он вспомнил хлеб-соль людей из рода Муро и, подозвав пастуха, приказал отдать Огану одну овцу.
– Сами не отбирайте; на которую этот сасунец укажет, ту и отдайте.
Взял Оган овцу и ушел. Вскоре Борода Каро выздоровел.
А войско двинулось из Ангехакота к Брнакоту. В Брнакоте многим солдатам вместо их обносок дали новое обмундирование. Из Брнакота перешли в Воротнаванк.
