Одновременно с этим мы имеем ряд случаев, когда как скандинавская средневековая традиция, так и восходящие к византийской традиции письменные источники указывают на какую-то связь готов и русов. Другие средневековые источники при этом свидетельствуют о славяно- и русско-вандальских контактах, а также о контактах между русами и ругами, причем в обеих случаях дело доходит до полного отождествления с данными племенами. В случае с ругами мы имеем не только их отождествление с киевскими русами, встречающееся с X в. у немецких, французских и английских хронистов, что объясняется происхождением части варяжской Руси с острова Рюген, но и несколько случаев их возможного отождествления с русами в Центральной Европе и Италии. Последние случаи, равно как и внезапно появляющаяся в нескольких местах средневековой Европы версия о русском происхождении Одоакра, нуждаются в дополнительном изучении. Однако, если будет установлено, что в Центральной Европе руги отождествлялись с русами до создания Древнерусского государства и вне связи с ранами-ругами, это будет означать, что время тесных контактов русов и ругов следует отнести даже к более раннему периоду, нежели славянское заселение Рюгена. На роль подобного события в первую очередь претендует упомянутое Иорданом изгнание готами ульмеругов со своих мест на побережье Балтийского моря. Очевидно, что потерпевшему поражение племени необходимо было найти временное убежище, которым вполне могли оказаться земли оксывской культуры. Поскольку в относительной близости от данной археологической культуры жили и вандалы, предположение, что по крайней мере часть населения оксывской культуры составляли русы, объясняет их последующее отождествление как с ругами, так и с вандалами.
Следует честно предупредить читателя, что описанное развитие событий является лишь гипотезой, нуждающейся в дальнейшем подтверждении новыми фактами. С археологической точки зрения прямой преемственности между оксывской культурой и культурой той части южных славян, в среде которых была создана «славяноготская» легенда, специалистами пока не отмечается. Впрочем, аналогичная картина возникает и при изучении достаточно хорошо описанного письменными источниками перемещения готов. Археологическая преемственность между их скандинавской прародиной, местом их обитания на Балтике и созданными ими варварскими королевствами в Западной Европе точно так же отсутствует. Это был вынужден констатировать и М.Б. Щукин, один из ведущих отечественных археологов, занимавшихся готской проблемой: «Археологически готы как таковые на всем протяжении их пути от Скандинавии до Черного моря, Италии, Галлии, Испании и Крыма остаются неуловимыми, но их присутствие ощущается на каждом этапе»{545}. Что касается собственно Балкан, то там пребывание готов практически вообще не прослеживается археологически.
Но если подобные археологические следы отсутствует у готов, история которых освещена письменными источниками, в том числе и готского происхождения, гораздо лучше, нежели история древнейших русов, то вряд ли будет правильным требовать от последних то, с отсутствием чего специалисты соглашаются в отношении готов. Более того, в настоящий момент не существует даже общепринятой преемственности достоверно славянских памятников VI в. с археологическими культурами рубежа нашей эры. Несмотря на наличие целого ряда гипотез, ни одна из них не является бесспорной, и определение славянской прародины продолжает порождать дискуссии среди специалистов. Прямым доказательством родства населения оксывской культуры как с означенной частью южных славян, так и с киевскими русами мог бы стать генетический анализ, однако и он невозможен из-за господства в данной культуре обряда трупосожжения. Соответственно мы можем искать лишь косвенные доказательства этих связей.
В связи с названием и предложенным путем миграции части населения оксывской культуры также возникает закономерный вопрос: почему при сохранении географических названий, напоминающих об их изначальной прародине, ни одно из южнославянских племен впоследствии не называло себя русами? На мой взгляд, это было обусловлено двумя обстоятельствами. Во-первых, достаточно долгое пребывание в готском «плавильном котле» неизбежно ослабило племенное самосознание. Уже упоминавшиеся выше балты-галинды в составе готского войска ни разу не отмечаются источниками в качестве отдельного племени, а их присутствие угадывается лишь по личным именам и топонимике. Во-вторых, пришедшие с готами славяне вряд ли были особо многочисленны, поскольку соответствующая легенда носит локальный характер и их вскоре накрыли новые, гораздо более многочисленные волны пришедших на Балканы хорватов и сербов. Новые племена были такие же славяне, как и рутиклеи-русичи, и это обстоятельство тем более способствовало растворению первых в новых племенных союзах. Поскольку речь пошла о названии, то необходимо также отметить, что остается непонятным и то, как соотносились рутиклеи-русичи с другими древнейшими группами русов, упоминавшимися в этой книге, а именно с русами на территории современной Прибалтики и современной Северной Германии.
Приведенные в книге данные показывают, что русичи оксывской культуры были славянами, однако изучение исторического контекста показывает, что они имели ранние и достаточно тесные контакты с германцами. Факты показывают, что процесс расселения славян как на запад, так и на юг был гораздо более сложным и многоплановым процессом, начавшимся к тому же ранее, чем это традиционно считается. Применительно к германским племенам мы видим, что в отдельных регионах они жили чересполосно со славянами, которые могли входить в состав их племенных союзов.
Об этом свидетельствуют данные генетики, языкознания, к этому же выводу стали склоняться и отдельные археологи. Со своей стороны и германцы могли жить в славянской среде. Мифологическим отражением наиболее ранних славяно-германских контактов стали скандинавские сказания о войне асов и ванов и последующем обмене заложниками. Целый ряд совпадений названий племен у славян и германцев показывает, что какая-то часть первых жила на территории Германии до начала массового переселения туда славян в VI в. Данное обстоятельство объясняет как германские имена в договорах Руси с греками, так и германские имена в генеалогии ободритских князей. Поскольку материальная культура живших на территории Германии первых славянских племен находилась под сильным влиянием более многочисленных соседей и оказалась под германо-кельтской «вуалью», их вычленение археологическими методами представляет собой задачу для будущего поколения исследователей. С похожими сложностями придется столкнуться археологам и на Балканах: поскольку еще в Польском Поморье наблюдается процесс трансформации оксывской культуры в вельбарскую, то археологически значимые различия должны были еще более стереться во время пребывания готов в Северном Причерноморье и последующем переселении на земли империи. Соответственно определение археологических следов пришедших с готами потомков оксывской культуры представляет собой еще более трудную задачу.
Как видим, в ходе нашего исследования мы затронули целый комплекс сложнейших вопросов, которые еще ждут своего окончательного решения. Однако именно гипотеза о принадлежности оксывской культуры рутиклеям-русичам наиболее логично и непротиворечиво объясняет изложенные в книге факты, которые зачастую выпадают из поля внимания исследователей.
Предпринятый анализ наиболее раннего этапа русско-германских контактов позволяет достаточно точно определить зону как минимум еще одного подобного взаимодействия. В то время как письменные источники и данные мифологии указывают на весьма тесные связи между собой племен варнов и англов, причем первое из них на рубеже нашей эры входило в вандальский племенной союз, данные лингвистики говорят о весьма раннем контакте славян с англами, имевшем место до переселения этого племени в Британию в IV–V вв. С другой стороны, отечественная Повесть временных лет знает англов как соседей варягов и русов. Наконец, имя Вулемара в «Законе англов и варинов», записанном по повелению Карла Великого, соответствует как Олимеру, королю Прибалтийской Руси у Саксона Грамматика, так и Алимеру мекленбургских генеалогий, в которых он оказывается дальним предком Рюрика, Сивара и Трувора. Все эти данные в своей совокупности недвусмысленно указывают на то, что племя варнов имело самое прямое отношение к варяжской Руси.
Наконец, собранные в связи с исследованием римской генеалогии Рюриковичей материалы позволили сделать одно важное уточнение в изучении происхождения самого названия нашего народа. Хоть по этому сложнейшему вопросу к настоящему времени было высказано уже более двадцати гипотез, основными претендентами на его разрешение являются норманистская и антинорманистская концепции, каждая из которых в данном аспекте представлена рядом высказанных предположений. Поскольку норманисты претендуют, что именно их точка зрения является единственно научной, нами были рассмотрены их основные положения и показана их полная научная несостоятельность. Наиболее обоснованной представляется гипотеза, связывающая название нашего народа с древнейшим индоевропейским названием Волги — Раса в индоарийской традиции и Рангха в иранской. Данные современной науки подтверждают как нахождение индоевропейской прародины в Восточной Европе, так и контакты индоиранских племен с финно-уграми в данном регионе. Письменные источники свидетельствуют о постепенном изменении древнейшего названия Волги, давшего сначала форму Рос у Агаремера в III–IV вв. н.э., а затем форму Рус у мусульманских писателей. Но если форма Рос естественным образом получалась из индоарийского Раса, то этого нельзя сказать о форме Рус. Однако процесс перехода а в у объясняется на примере как личного имени вандальского короля II в. Рауса, так и названия южнославянского города Раусия-Рагузы-Дубровника.
