Выскочил первый дымок с адмиральского корвета. Раздался выстрел - один, другой, и на седьмом выстрелы прекратились. Ответный салют русскому военному флагу был окончен.
До адмиральского корвета уже было недалеко, и зоркие глаза капитана и старшего офицера меряют расстояние, отделяющее "Коршун" от адмиральского корвета. В сбитой на затылок шапке, с расставленными фертом ногами, слегка возбужденный, с горящими маленькими глазками, Андрей Николаевич совсем не похож теперь на того суетливого и трусящего начальства человека, каким он бывает на смотрах. Теперь он лихой моряк, позабывший и адмирала и думающий только о том, как бы щегольски прорезать корму "адмирала" и стать на якорь, как следует доброму судну. Он чувствует, что со всех судов эскадры и с иностранных судов на "Коршун" устремлены глаза моряков, осматривающие нового гостя такими же ревнивыми взорами, какими смотрят на балу дамы на вновь прибывшую красавицу. И Андрей Николаевич, словно бы отец или муж этой красавицы, стоит на наветренной стороне мостика, посматривая вперед с горделивым чувством в душе, уверенный, что его красавица не осрамится. Он только изредка вскрикивает рулевым:
- Лево... Больше лево... Так держать!..
Адмиральский корвет совсем близко, а "Коршун" летит прямо на его корму, где стоит кучка офицеров с адмиралом во главе. Все на "Коршуне" словно бы притаили дыхание. Вот, кажется, "Коршун" сейчас налетит на адмирала, и будет общий позор. И капитан, спокойно ходивший по мостику, вдруг остановился и вопросительно-тревожно взглянул на старшего офицера, уже готовый крикнуть рулевым положить руля на борт. Но в это самое мгновение Андрей Николаевич уже скомандовал:
- Право на борт!..
Рулевые быстро заворочали штурвалом, и "Коршун" пронесся совсем под кормой адмирала и, круто повернув, приостановился в своем беге.
- Паруса на гитовы! По марсам и салингам! Из бухты вон, отдай якорь! командовал старший офицер.
Якорь грохнул в воду. Марсовые, точно кошки, бросились по вантам и разлетелись по реям.
Прошло много-много пять минут, как все паруса, точно волшебством, исчезли, убранные и закрепленные, и от недвижно стоявшего недалеко от адмиральского корвета "Коршуна", красивого и внушительного, с выправленным рангоутом и реями, со спущенными на воду шлюпками, уже отваливал на щегольском вельботе капитан в полной парадной форме с рапортом к адмиралу.
Глядя на "Коршун", можно было подумать, что он давно стоит на рейде, так скоро на нем убрались. И все на нем - и офицеры и матросы - чувствуя, что "Коршун" не осрамился и стал на якорь превосходно, как-то весело и удовлетворенно глядели. Даже доктор проговорил, обращаясь к Андрею Николаевичу, когда тот, четверть часа спустя, вбежал в кают-компанию, чтобы наскоро выкурить папироску:
- А ведь славно стали на якорь, Андрей Николаевич!
- Да, ничего себе, - отвечал старший офицер и, снова озабоченный, не докурив папироски, выбежал из кают-компании наверх...
Прошло полчаса. Капитан не возвращался с флагманского корвета.
- Долго же его адмирал исповедует! - заметил лейтенант Поленов.
- Еще дольше почты не везут! - воскликнул белокурый и красивый лейтенант Невзоров, нетерпеливо ожидавший с берега почты из консульства, рассчитывая получить от своей молодой жены одно из тех писем-монстр на десятках страниц, какие он получал почти в каждом порте, и раздраженно прибавил: - И что это за консул скотина! Не знает, что ли, что мы пришли... Ведь это свинство с его стороны!
И многие, ожидавшие весточек с родины, находили, что это свинство и что надо сказать об этом капитану.
Старший офицер снова вбежал в кают-компанию.
- Эй, Егоров! рюмку водки и сыру! Да живо.
- Есть! - отвечал на бегу вестовой.
Встававший вместе с командой в пятом часу утра, старший офицер имел обыкновение до завтрака замаривать червяка. Два стакана чаю, которые он выпивал утром, не удовлетворяли его.
- А долго что-то капитан у адмирала! - озабоченно проговорил и он, выпивая рюмку водки и закусывая куском сочного честера, любимого своего сыра, запас которого он сделал еще в Лондоне. - Господа! Кому угодно? любезно приглашал он. - Степан Ильич... рюмочку!
- Разве что рюмочку.
И старший штурман проглотил рюмку и, закусив маленьким кусочком сыра, промолвил:
- Славный у вас джин, Андрей Николаевич... Да, долгонько что-то капитан.
- Быть может, адмирал оставил его завтракать! - заметил кто-то.
- Адмирал завтракает в полдень, а теперь всего десять часов... Верно, расспрашивает о плавании... об офицерах.
- Верно, и день смотра назначит! - вставил Ашанин.
- Ну, батенька, он дней не назначает, не таковский! - засмеялся Степан Ильич.
- У него, что ни приезд, все смотр! - заметил и Поленов.
В эту минуту сквозь открытый люк кают-компании раздался голос стоявшего на вахте мичмана Лопатина:
- Караул и фалрепные! Свистать всех наверх!
И вслед затем в кают-компанию вбежал сигнальщик и доложил:
- Адмирал и капитан едут!
Старший офицер опрометью бросился в каюту, захватил кортик и, на ходу прицепляя его, выбежал наверх. Вслед за ним, надевши кортики, вышли и все офицеры и выстроились на шканцах.
Команда стояла во фронте.
Катер, в котором сидели адмирал, капитан и флаг-офицер, быстро приближался к парадному трапу "Коршуна". За катером шел капитанский вельбот.
Как только что катер подошел к борту, старший офицер и вахтенный начальник стояли у входа, готовые рапортовать адмиралу. Андрей Николаевич был несколько взволнован и почему-то все оправлял свой кортик. Мичман Лопатин, напротив, был в обычном своем жизнерадостном настроении.
Взбежав по трапу мимо фалрепных с живостью молодого человека, на палубу выскочил небольшого роста, плотный, коренастый, широкоплечий человек лет за сорок, в черном люстриновом сюртуке, с аксельбантами свитского адмирала, с отложным неформенным воротником, открывавшим белоснежные воротнички сорочки. И его фигура и его лицо - круглое с мясистыми, гладко выбритыми щеками, с небольшими короткими усами и круглыми, слегка выкаченными большими глазами дышали энергией кипучей натуры; некрасивое лицо невольно обращало на себя внимание своей оригинальностью. В нем чувствовалось что-то сильное, властное и вместе с тем простодушное.
Выслушав рапорты, адмирал, веселый, видимо уже расположенный к "Коршуну", снял фуражку, обнажив свою круглую голову с коротко остриженными черными, слегка серебрившимися волосами, и, крепко пожав руку старшего офицера, приветливо проговорил, слегка заикаясь:
- Очень рад познакомиться с достойным старшим офицером... Э-э-э... Очень рад... Мне Василий Федорович говорил о вас... И я должен вам сказать, Андрей Николаевич, что "Коршун" щегольски вошел на рейд и стал на якорь... Приятно видеть такие суда-с!
И вслед затем он протянул руку Лопатину и спросил:
- Ваша фамилия, молодой человек?
- Лопатин, ваше превосходительство!
- Приятно познакомиться. Должно быть, вы бравый офицер... Не так ли, Василий Федорович?
И, не дожидаясь ответа, вполне уверенный, вероятно, что ответ будет утвердительный, адмирал направился быстрой походкой к фронту офицеров и, снова сняв фуражку, сделал общий поклон. Капитан называл фамилию каждого, и адмирал приветливо пожимал всякому руку. Поленова и Степана Ильича, с которыми раньше плавал, он приветствовал, как старых знакомых.
Наконец он подошел к Володе и, протянув ему руку, остановил на нем взгляд своих выкаченных глаз, улыбаясь при этом с самым любезным видом. Видимо, ему понравился Володя.
- Гардемарин Ашанин! - представлял капитан.
- Якова Ивановича сын? - спросил адмирал.
- Племянник, ваше превосходительство.
- Старайтесь быть таким же моряком, как ваш достойный дядюшка... Да, мой любезный друг. Надеюсь, вы хорошо служите?
- Отлично, ваше превосходительство! - доложил капитан.
- И мне так кажется. Мы поближе с вами познакомимся.
И с этими словами, не особенно, впрочем, приятными для Володи, вообразившего, что его переведут с "Коршуна" на адмиральский корвет, адмирал круто повернулся и пошел к команде, попросив капитана остаться на шканцах.
Веселый, дружный ответ команды на приветствие адмирала и добрые веселые лица матросов не оставляли никаких сомнений, что претензий никаких не будет. И точно, когда адмирал, обходя по фронту, спрашивал, нет ли каких претензий, царило глубокое молчание.
- Ну, теперь покажите-ка мне ваш корвет, Василий Федорович, - весело говорил адмирал, возвратившись на шканцы. - Да распустите господ офицеров и команду.
Адмирал в сопровождении капитана и старшего офицера спустился вниз осматривать корвет. Разумеется, все найдено в безукоризненном порядке, и адмирал то и дело выражал свое удовольствие и повторял:
