Турки всегда свято относились к бумаге и в обыденной жизни старались не употреблять ее — на ней пишется священное имя Аллаха, потому и нельзя использовать ее для недостойных целей. Это религиозное чувство долгое время запрещало им и Коран печатать на бумаге, так как считалось святотатством тискать его в печатном станке. Правда, есть и более основательная версия этому: священные книги у турок, как и у нас, называются «писанием», поэтому и Коран всегда должен быть написан рукой, а не напечатан, ибо тогда его нельзя будет назвать «писанием». Была и еще одна причина долгого непечатания Корана — участь бедных киатибов (переписчиков), которые только тем и существовали, что переписывали священные книги.
* * *
Попутно расскажем, что трепетное отношение турок к бумаге простиралось до того, что, завидев на земле даже маленький клочок ее, они бережно поднимали его и подносили к лицу, потому что на бумаге пишется имя Аллаха. В день последнего суда, когда Пророк Мухаммед захочет взять своих последователей из тех мест, где они несут наказание за грехи, и ввести их в вечное блаженство, они должны будут идти к нему босыми ногами подлинной раскаленной решетке. Другой дороги нет! И тогда явится им на помощь всякая бумажка, которую они когда-то подобрали и сохранили, так что, ступая по ней на раскаленной решетке, они пройдут ничего не опасаясь и не ощущая боли[77].
* * *
Небольшую возвышенность в Хюнкар-искелеси турки называют «Юмша-Дагы» («Великанова гора»). Древнегреческий миф повествует, будто здесь отдыхал Геракл во время плавания с аргонавтами в Колхиду, отчего греки и называли гору «Гераклово ложе». Но турки называют ее по-своему и дают этому свое объяснение. Коран признает многих библейских лиц, и один из них — это Иисус Навин, которого турки называют «Исса-ибн-Нун» (Иисус сын Навина). Мусульмане приписывают ему очень высокий рост и уверяют, что он любил сидеть на этой горе и омывать ноги в Босфоре.
Когда Иисус Навин умер, на возвышении было мало места для его могилы, и потому здесь была похоронена только одна его нога. В подтверждение они указывают на мечеть дервишей на вершине горы и большую ограду возле нее, а в ней — на могилу длиной более 6 м. Это и есть неоспоримое доказательство размера погребенной ноги Иисуса Навина. На стенах мечети видна арабская надпись, содержащая историю библейского героя, в конце которой для неверующих прибавлено: «Кто сомневается, пусть взглянет на эту надпись и уверует».
А теперь перейдем к событию 1833 г., когда Россия, так долго и упорно воевавшая с Турцией, вооружилась на ее защиту от честолюбивых замыслов египетского паши Магомета-Али. Тогда вся Европа с опасением ожидала, чем закончится борьба султана с мятежным подданным, основавшим в Африке новое государство и победившим непобедимых до того времени турок. Пятнадцатитысячный корпус русских был прислан российским императором Николаем I не для борьбы с турецким султаном и не для мщения, а для защиты Стамбула от возмутившегося вассала. Разместившись на азиатском берегу Босфора, русские одним видом своим заставили египтян отступить.
Русский лагерь располагался в Хюнкар-искелеси на том самом месте, где некогда раскидывали свои шатры крестоносцы. Но «освободители Гроба Господня» тогда нагло ограбили царьградских купцов, которые пришли к ним со своими товарами. А русские войска пришли на помощь, и русский царь добром отплатил и спас властителя, который еще совсем недавно называл себя врагом России.
Султан Махмуд II несколько раз посещал воинский стан русских, любовался стройностью его рядов и, делая смотр нашим войскам, всегда приветствовал их по-русски: «Здорово, ребята!». В Хюнкар-искелеси стекалось все население Стамбула, чтобы в лицо увидеть воинов севера, так часто наводивших на них трепет. В память о пребывании русского корпуса был воздвигнут огромный обломок гранита «Москов-таш» — символ русской твердости. Эта каменная глыба была поставлена генералом Н.Н. Муравьевым (впоследствии покорителем Карса). На памятнике есть две надписи: на одной стороне — «1833 г. июня 25», а далее следуют турецкие слова (частью выветрившиеся):
На это поле приходили гостями русские войска и ушли;
Этот скалистый камень пусть будет напоминанием о том!
Подобно ему, да будет нерушимо согласие между обеими державами.
Пусть весть об этом распространят друзья!
Такая дружественная надпись служит напоминанием о заключенном тогда союзном договоре. Два раза русские подходили к Стамбулу, и среди народа Турции устойчиво держится предание, что они придут и в третий раз, чтобы навсегда овладеть Царьградом. И случится это в праздник Воздвижения Честного древа Креста Господня…
Бейоглу — «Сын господина»
Стамбульский район Бейоглу — может быть, лучшая часть города, — лежит севернее Галаты. Расположился он на горе, круто возвышающейся над побережьем Босфора. Раньше эта местность называлась «Пера», что по-гречески значит — «вне», «по ту сторону». Когда генуэзцы стали возводить вокруг Галаты каменные стены, холм Перы остался стоять безлюдным лесом на черствых каменных уступах вне их. Покорив Византийскую империю, турки вспахали леса Перы, устроили здесь множество гранитных памятников с арбузоподобными вершинами и назвали эту местность «Поле мертвых». Когда окончательно исчезли галатские стены, местные трактирщики заменили кипарисовые заросли Перы виноградниками. А потом французский посланник барон де Жерноль на прежнем «Поле мертвых» выстроил первую летнюю виллу.
Со временем местные греки и другие христиане, которым становилось тесно в Галате, начали строить здесь свои дома. В Перу переселялись также и потомки богатых фанариотов — крупных греческих банкиров, купцов и ростовщиков. Поэтому турки и назвали новый район «Бейоглу» («Сын господина»). Название это переводится и как «сын царя», так как по одной из версий, в этом предместье жил один из сыновей византийского императора Иоанна Комнина.
Район Бейоглу Район Перы сильно пострадал от пожара 1831 г., но он же много поспособствовал и украшению ее. Довольно скоро на месте уничтоженных зданий возник совершенно новый город. Европейские государства возвели здесь новые здания своих посольств, которые представляли удивленному взору все красоты европейского зодчества. Некоторые из этих зданий выстроены в 5—7 этажей. Дома людей богатых строились и украшались тоже по образцу европейских, и вскоре Истикляль джаддеси — главную улицу Перы — можно было принять за какую-нибудь улицу Рима или Парижа. В Пере находилось множество шикарных и модных магазинов, поэтому здесь постоянно шумела оживленная толпа.
Но когда-то в этом районе были узкие улицы, почти без тротуаров; и извозчичьи экипажи, вагоны конно-железной дороги и толпы пешеходов смешивались здесь в одну кучу. При звуке кондукторских рожков, то и дело оглашавших улицы, толпа на некоторое время расступалась, чтобы через несколько секунд вновь сомкнуться. В основном здесь передвигались пешком и верхом, и до 1871 г. Пера не знала другого экипажа, кроме носилок. Кто-то из французов попытался было пустить между центром нового города и предместьем Кеат-хане (турецким Версалем XVIII в.) линейки, но вынужден был отказаться от этой затеи, так как единственная дорога оказалась непроезжей. Примерно через пять лет другая компания пустила омнибус до Шишли (одного из самых богатых кварталов Перы), но тоже вынуждена была прекратить дело, так как горожане не решались выходить на прогулки так далеко. Особенно затруднительным движение становилось по вечерам, когда даже желтые огни фонарей не могли побороть непроницаемый мрак южной ночи.
Но в это же самое время оживлялись увеселительные заведения, и среди них — развеселый кафе-шантан «Конкордия» с певичками-шансонетками всех видов и оттенков. Начиная свою карьеру на подмостках Парижа, Берлина, Вены и других городов, они после нескольких лет злоключений своей переменчивой судьбы всегда попадали в стамбульскую «Конкордию», а отсюда выход был только в Порт-Саид — самый безнадежный для них город. В «Конкордии» всегда можно было увидеть разношерстную толпу любителей мишурного развлечения: шансонетки уживались здесь с отчаянной рулеткой, где за короткое время дочиста обирали доверчивых игроков. Не в меру ею увлекавшиеся богачи в момент становились нищими, и нередки были случаи самоубийства.
Однако со временем «Конкордия» совершенно изменила свой прежний характер. Сначала посетитель входили в миниатюрный садик, где под навесом были расставлены стулья. Когда они занимали свои места, им предлагалось послушать скромную и целомудренную итальянскую оперу. И охотников оказывалось, на удивление, много: все места занимала семейная публика, среди которой было много дам и барышень. Так проходил вечер, и с последними звуками оперы европейская публика отправлялась спать.
