грешные души [1427]. Другой считал Ноев ковчег лишь символом своей веры, а 950 лет жизни, которые Коран дарует этому пророку,— сроком жизни его проповеди [1428]! Еще один утверждал, что чудесная верблюдица, явившаяся из горы пророку Салиху, есть лишь образ особо веского доказательства; третий глубокомысленно мудрствует: пророк, вероятно, держал верблюда спрятанным у подножия горы, а затем просто вызвал его; наконец, четвертый находит также очень излюбленный выход из положения: «верблюдица», мол, всего лишь аллегорическое изображение мужчины и женщины [1429]. Иные утверждали, что Авраам, согласно Корану оставшийся целым и невредимым в пылающем очаге, просто умастился огнеустойчивым маслом, и даже указывали на подобные фокусы у индусов [1430]. Из истории птиц Абабил, которые отогнали наступавших на Мекку абиссинцев, бросая в них камни, было создано распространенное толкование — выступавшие погибли от плодов земли Йемена, его вод и воздуха [1431]. Источник из расплавленной меди, который бог заставил бить для Соломона [1432], указывает, мол, что Соломон занимался горным делом; знаменитый удод, которого Соломон хватился во время смотра войскам [1433], есть имя одного мужа; говорящие муравьи [1434]— это боязливые, а покорные Соломону демоны — гордые, сильные и умные мужи [1435].
Единственными внекораническими чудесными деяниями, являвшимися объектом занятий богословия, были чудеса, сотворенные Мухаммадом, которые Коран категорически отрицает, а сборники хадисов III/IX в. уже насчитывают около двухсот. Рассказы об этих чудесах, разумеется, также толковались рационалистами. Так, враги, окружавшие дом пророка, были ослеплены не в буквальном смысле слова, а лишь яростью и ненавистью, и потому-то не заметили его бегства; и вовсе не сам дьявол собственной персоной выступил против пророка на собрании в Мекке, а лишь человек с дьявольским характером [1436]. В образованных кругах даже и добрые мусульмане, открыто признававшие эти чудесные деяния пророка, ощущали при этом угрызения совести. Из-за этого ал-Мутаххар ал-Макдиси написал в 355/966 г. свою «Книгу творения и истории» <Китаб ал-бад’ ва-т-та’рих>, собственно именно для того, чтобы оборонить ислам и от слишком легковерных рассказчиков легенд и от неверующих скептиков. Он неустанно объясняет, что для него откровение и точно переданный хадис совершенно обязательные вещи. И все же легко заметить радость, когда он может оправдать одно из таких чудесных деяний перед разумом — «матерью всех наук». Тем, кто считает невозможным вознесение на небо Еноха, как об этом рассказывает хадис, он отвечает, что существует ведь еще много чудесного, например плывущее по небу облако и земля, которая держится на небе, несмотря на свою тяжесть [1437]. Тем, кто в истории с Ионой отрицает возможность существования живого существа во чреве животного, он приводит неоспоримость того, что зародыш во чреве матери живет и дышит [1438],— все это хорошо нам знакомая мудрость апологета. Но в одном месте он все же выдает свою затаенную склонность к рационалистическому истолкованию и лишению противоестественного чудесных деяний пророка — это когда он со всем рвением поддерживает учение о том, что одно и то же явление в одну эпоху может быть чудом, а в другую — нет, являться для одного народа чудесным, а для другого — нет и т.д. [1439] В качестве примера такого относительного чуда он совершенно недвусмысленно приводит Коран, допуская тем самым, что в иные времена нечто подобное будет вполне достижимо и для человека, и касаясь тем самым утверждения, которое верующий мусульманин с ужасом воспринимает как гнуснейшую ересь.
Считается, что пророк обещал: «К началу каждого столетия Аллах будет посылать человека из дома моего, который будет разъяснять вам вашу веру». Ученые последующих эпох составили список этих «обновителей» (муджаддидун), каждый из которых должен родиться в начале своего века [1440]. Приблизительно в 400/1009 г. выбор лежал между тремя такими кандидатами, являвшимися в равной степени личностями незначительными; в 300/912 г. серьезным претендентом был только ал-Аш‘ари (ум. 324/936) [1441]. Это указывает на нищету богословия официальной церкви, а сильные духом повсюду стояли в то время в рядах му‘тазилитов, откуда и исходили все насущные проблемы. Они, также как и ши‘а того времени, не противопоставляли себя сунне как секта; противопоставление это возникло лишь в V/XI в. [1442] В IV/X в. оппозиция му‘тазилитов по отношению к большинству верующих была еще чисто богословской, так же как и оппозиция суфиев [1443]. В области обрядовой они придерживались чаще всего ортодоксальных школ, но все же существовали как шиитские му‘тазилиты, так и зайдиты, а кроме них также и алидский толк, как, например, ад-Да‘и Абу ‘Абдаллах — ученик Абу ‘Абдаллаха ал-Басри [1444]; к числу знаменитых шиитских му‘тазилитов относятся также ар-Раванди и филолог ар-Руммани (ум. 384/994) [1445]. Их учителями были почти сплошь персы, эмигрировавшие в Вавилонию (Месопотамию), или из числа обосновавшихся в Исфагане. Ал-Джубба’и (ум. 303/915) даже комментарий к Корану написал на персидском языке [1446]. Центральной темой, занимавшей их умы, было богословие в узком смысле слова, вначале главным образом отношение Аллаха к добру и злу во Вселенной, т.е. учение о предопределении, которое представляло чрезвычайно большой интерес для их умов, затронутых влиянием зороастризма. Передают, что ведущий деятель му‘тазилитов эпохи ал-Ма’муна, Ибн ал-Хузайл ал-‘Аллаф праздновал свои крупнейшие диалектические победы как раз над магами [1447]. А в конце III/IX в. му‘тазилиты выдвинули крупнейшего поборника дуалистических воззрений — Ибн ар-Раванди, который затем был жестоко разбит представителями его же толка, которые в конце концов донесли на него правительству [1448].
В IV/X в., по крайней мере в Исфагане [1449], ни му‘тазилитам, ни суфиям не удалось избежать своей участи: им приписывалось основание культа ‘Али [1450]. Ал-Хваризми даже называет отца церкви Хасана из Басры, признаваемого и суфиями, тем человеком, к которому суфии привержены с таким же поклонением, как шииты — ‘Али, зайдиты — Зайду, а имамиты — Махди [1451].
Повсюду рассеяны были и эрратические глыбы спекулятивных учений гностиков, например учение о первом творении и о слове творца (Logos demiurges) [1452]. В IV/X в. «лишь немногие занимались предопределением и грехом, основной считалась проблема единства Аллаха и его атрибутов» [1453]. Это расширение области исследования произошло, пожалуй, не без влияния греческой философии, которая в III/IX в. уже была стимулирующим ферментом но следует все же отметить, что определенное влияние она оказывала только на верхний слой мутакаллимун <богословов>, например на ан-Наззама и ал-Джахиза [1454], не обошлось также и без влияния христианского богословия, которое на протяжении всего этого времени занималось очищением концепции божественного [1455]. Му‘тазилиты сделали
