Примерно по такому же принципу составлены и все прочие донесения филеров за 1912 год: «вышел», «поехал», «зашел», «встретился» с указанием времени и зашифрованных имен почитательниц. Никакого, как говорят французы, «компрометте» тут усмотреть невозможно. Ни тебе банных оргий, ни пьяных дебошей, ни сквернословия, ни связей с проститутками.
Правда, уже тогда в документах встречались намеки, которые так и остались робкими предположениями. Например, 6 августа 1912 года филер фиксировал: «Русский» пошел по Гончарной улице, где в доме № 4 встретил неизвестную барыньку, по-видимому проститутку, и зашел в упомянутый дом, где помещалась гостиница, пробыл с нею двадцать минут». Даже если это и действительно была «жрица любви», то совершить с ней половой акт за указанное время было просто невозможно. Следовало зарегистрироваться в гостинице, подняться в номер, ну и так далее. При этом филер ничего не утверждал наверняка. Детали в данном случае совершенно неважные, но они будут играть первостепенную роль, когда мы обратимся к филерским донесениям последнего периода.
Он начался летом 1914 года, после покушения Гусевой, когда император отдал распоряжение министру внутренних дел Н. А. Маклакову обеспечить охрану Распутина. Никаких других распоряжений повелитель не отдавал. Однако некоторые «сопутствующие» меры руководители МВД приняли по своей инициативе и о том монарха не уведомили. Джунковский позже объяснял, что он лично приказал учредить за Распутиным «двойное наблюдение, два агента открыто следили за ним, записывали всех приходящих к нему и официально числились как охраняющие его, другие два вели негласное наблюдение. Те и другие доносили ежедневно Департаменту полиции для доклада мне; Распутин именовался Темным».
Дело тотальной слежки за Распутиным, начатое Джунковским, довел в 1915 году до полного совершенства Белецкий, который о том и поведал в своих показаниях ЧСК в 1917 году.
«Я учредил двойной контроль и проследку за Распутиным не только филерами Глобачева (Константин Иванович, генерал-майор, начальник Петроградского охранного отделения. — А. Б.), но и филерами Коммисарова (Михаил Степанович, жандармский генерал-майор, которого Белецкий назначил заведовать охраной Распутина. — А. Б.), заагентурил всю домовую прислугу на Гороховой, 64, поставил сторожевой пост на улице, завел для выездов Распутина особый автомобиль с филерами-шоферами и особый быстроходный выезд с филером-кучером. Затем все лица, приближавшиеся к Распутину или близкие ему, были выяснены и на каждого из них составлена справка… Далее была установлена сводка посещаемости Распутина с указанием дней посещения и проследка за теми из случайной публики, которые так или иначе возбуждали сомнение, и самое тщательное наблюдение и опросы в швейцарской обращающихся к Распутину лиц, хотя это не нравилось и ему, и его близким».
Казалось бы, при таком усердии должна остаться подробная хроника последних двух лет жизни Григория Распутина, которая помогла бы воссоздать его человеческий облик и общественную роль. Удивительно, но «продукта деятельности» лучших соглядатаев Департамента полиции не существует, хотя они по распоряжению Джунковского должны были каждый день строчить отчеты начальству.
Нет никаких донесений целой орды филеров: при Белецком этим важным «государственным делом» было занято несколько десятков наиболее способных полицейских агентов. Невольно напрашивается восклицание: на что же уходили лучшие силы тайной полиции империи почти накануне крушения монархии! А действительно, на что? Получалось как в одном старом анекдоте: ждали, ждали появления чуда техники, а в результате, кроме грохота и пара, никаких впечатлений не осталось. Паровоза же так никто и не увидел.
Что же случилось? Неужели «революционный смерч» все уничтожил? Да, он на самом деле многое уничтожил. Что касается данных материалов, то «поводыри бури» их не смели бы ликвидировать по определению; это же «улики», это же «бесспорные доказательства» «гниения» и «разложения». Кто же мог покуситься на столь «ценные свидетельства истории»?
Наблюдательный читатель может заметить в этой связи, что во многих исторических работах используются филерские дневники, а раз так, то они должны существовать. Вот здесь-то мы и подходим к одной из самых громких мистификаций истории России XX века.
Подчеркнем еще раз: никаких первичных донесений филеров не существует. Имеется лишь груда листков с напечатанным на машинке текстом. Кто печатал, когда печатал, кто читал, о том никаких свидетельств и даже пометок не осталось. Называется этот пиар-продукт незатейливо: «Выписки из данных наружного наблюдения за Григорием Распутиным». Они сохранились за отдельные дни 1914, 1915 и 1916 годов. Наиболее растиражированными являются «Выписки» за период с 1 января 1915 по 10 февраля 1916 года. В 1924 году их опубликовал советский журнал «Красный архив», через год перепечатал эмигрантский «Архив Русской Революции», а затем множество раз переиздавали.
Если даже признать, что они — часть подлинного источникового пласта, то все равно это лишь некая произвольная выжимка, случайная выборка из некогда существовавшего обширного материала, тех самых филерских поденных сообщений, которые исчезли без следа. Насколько можно судить, испарились они еще до свержения царской власти, так как уже ЧСК Временного правительства их не обнаружила. Сам характер зафиксированного материала, подбор событий и фактов невольно вызывает предположение о сюжетной заданности этих «Выписок». Приведем их целиком за ряд дней конца 1915 — начала 1916 года.
«24 сентября. Распутин выехал из села Покровского в Петроград, куда прибыл 28 сентября».
«14 октября. Распутин вернулся домой в час ночи совершенно пьяный, на лестнице кричал на швейцариху, что она якобы взяла 25 рублей взятку с какого-то министра, и добавил: «Меня хотели похоронить, но теперь самого раньше похоронили».
«22 октября. К Распутину около 8 часов вечера пришла неизвестная дама, которая через 10 минут вышла очень взволнованная. Ее на лестнице догнала прислуга и сказала: «Просят вас с ним поговорить, а то ему скучно». Дама сначала смутилась, отказываясь вернуться, говоря, что зайдет завтра, а то ему сегодня нездоровится. Потом согласилась и вернулась».
«5–6 ноября. Распутин на моторе уехал в Царское Село и вернулся 6-го числа в 10 часов 50 минут на моторе вместе с Вырубовой. Выйдя из мотора, Распутин перекрестил Вырубову, и та уехала».
«14 ноября. Распутин пришел домой с Татьяной Шаховской (княгиня Татьяна Федоровна, 26 лет, поклонница Распутина. — А. Б.), очень взволнованный, и вместе сейчас же ушли. Вернулся домой в два часа ночи совершенно пьяный».
«21 ноября. Распутин вернулся к себе домой, неся две бутылки вина».
«22 ноября. Распутин вернулся домой в 8 часов утра, после отсутствия со вчерашнего дня».
«3 декабря. Распутин ушел из квартиры с Филипповым и вернулся пьяный. Вскоре после его возвращения пришла в первый раз Лейкерт, урожденная Мордвинова, просить за мужа. Распутин предложил ей поцеловать его, но она отказалась и ушла, а потом пришла содержанка Мамонтова — Воскобойникова, которой Распутин предложил зайти в час ночи».
«14 декабря. Около двух часов ночи с 13 на 14 декабря Распутин вышел из д. № 11 по Фурштадтской ул. от Свечиной (Елизавета Евгеньевна, жена полковника Генерального штаба. — А. Б.), вместе с женой потомственного почетного гражданина Марией Марковной Ясинской, 28 лет, проживающей в д. № 104 по Мойке и на моторе отправились в Новую Деревню, в ресторан «Вилла Роде», куда за поздним временем их не пустили. Тогда Распутин стал бить в двери и рвать звонки, а стоявшему на посту городовому дал 5 рублей, чтобы не мешал ему буянить. Отсюда Распутин вместе со своей спутницей поехали в д. № 49 по 1-й линии к Новой Деревне в цыганский хор Масальского, где пробыли до 10 часов утра, а потом, сильно подвыпившие, поехали на квартиру к Ясинской, где Распутин пробыл до 12 часов дня и отсюда вернулся домой. На ночь ездил в Царское Село».
