4 февраля 1719 года вице-канцлер граф Шёнборн присылает к Веселовскому с просьбою, чтоб тот приехал к нему немедленно. Веселовский приезжает, и ему объявляют императорский указ: так как резиденту Плейеру запрещен был приезд ко двору, из чего ясно, что резидент там не нужен, поэтому и цесарское величество заблагорассудил запретить царскому резиденту приезд к своему двору, и означенный резидент в восемь дней без отпускной аудиенции должен выехать из Вены и в самом скорейшем времени оставить наследственные императорские земли. Веселовский протестовал, но понапрасну. Ему объявили, что обида, нанесенная Плейеру, нанесена не ему, но самому императору, дважды ему был запрещен приезд ко двору, отпускной аудиенции ему не дали, не дали и обыкновенного подарка. Веселовский доносил своему двору, что из достоверного источника узнал он о причине злобы: принцесса Ульрика-Элеонора поручила своему резиденту в Вене тайно обнадежить цесаря, что она желает его дружбы и полагает на него большую надежду, также для показания своего доброжелательства и откровенности обещает переслать все вредные для империи предложения, сделанные царем покойному шведскому королю. Веселовскому сообщено было также, что венский двор узнал о соглашении, существующем будто между Россиею и враждебною императору Испаниею, будто в Петербурге находится испанский эмиссар именем Сен-Илер, а в Испании также русский агент, и правительство испанское назначило царю субсидии. Наконец, Веселовскому сообщили известие, за достоверность которого он, впрочем, не ручался, что в Кроации вспыхнуло восстание; жители напали на кавалерийский полк и побили много солдат; некоторые из заводчиков смуты пойманы и объявили, что восстали по наущению царя.
Торговый агент русский Бузи был также выслан из Вены. Петр в отмщение велел выслать иезуитов из Москвы, но известные нам обстоятельства, явившиеся к осени 1719 года, побудили царя возобновить сношения с императором. Притом через прусский двор было узнано, что император готов прекратить ссору и если будет прислан в Вену кто-нибудь из царских министров, то будет принят приятно. Чтоб испробовать почву, в октябре был отправлен в Вену генерал-лейтенант Вейсбах под предлогом своих частных дел. Ему было наказано объясниться с принцем Евгением, что все известия о враждебных для императора сношениях царя с Швециею, Испаниею и Турциею вымышлены: все это интриги королей английского и польского, которые для своих частных целей хотели ссорить императора с царем.
В начале 1720 года Вейсбах приехал в Вену и начал действовать посредством надворного военного советника фон дер Клея. Тот дал ему знать, что об успешном окончании дела сомневаться не следует, но он должен приготовиться отвечать на следующий упрек со стороны венского двора: сын царевича Алексея и принцессы вольфенбительской нарочно лишен всякого мужского воспитания и отдан в женские руки, дабы с малолетства внушить ему женскую покорность, потому что царь твердо намерен выдать одну из дочерей своих за немецкого принца и сделать его наследником, а внука лишить наследства. Вейсбах отвечал, что все это — чистейшая ложь: воспитание принца поручено искусным мужчинам, дано ему несколько солдат, которыми он уже сам командует, также дана малая артиллерия для забавы, как о том каждому в Петербурге известно; всем известно, какую любовь царь и царица питают к своему внуку, хранят его как зеницу ока, царь сам часто ночью встает и навещает принца.
Скоро явился к Вейсбаху любопытный гость, тайный советник герцога голштинского Бассевич, и объявил, что хочет предложить царскому величеству дело великой важности: так как известно, что цесарь и другие державы никогда не допустят, чтоб Лифляндия осталась за Россиею, то вместо того, чтоб возвращать ее Польше или Швеции, царю гораздо полезнее уступить ее герцогу голштинскому, выдав за него одну из своих дочерей; герцог имеет неоспоримые права на шведский престол, и если царь поможет ему получить этот престол, то он в благодарность уступит тогда Лифляндию России. Конечно, герцог может получить Лифляндию и с помощью цесаря, но тогда ему придется вступить в брак с одною из императрицыных племянниц, чего ему не хочется, а желает он именно жениться на одной из царских дочерей. Вейсбах отвечал, что он не может дать на это предложение никакого ответа, может только на письме переслать его в Петербург. Но Бассевич не хотел дать своего предложения на письме и обещал сам ехать в Петербург.
22 января Вейсбах имел конференцию с вице-канцлером Шёнборном, который объявил, что император заблагорассудил вступить с царским величеством в доброе согласие и допустить его, Вейсбаха, на аудиенцию. Известие об этом решении сильно встревожило английского посланника, который начал доказывать, что император без ведома своих союзников, короля английского и польского, не может вступить ни в какие трактаты с царем; на это возразили, что оборонительный союз между императором и королями английским и польским не заключен именно против царя. Вейсбах был принят императором, который сказал ему: «Нам приятно слышать, что наш друг и брат, великий царь, склонен прежнюю дружбу с нами возобновить; мы с нашей стороны все потребное к тому приложить хотим, о чем вы вашему государю донести и в нашей дружбе обнадежить можете». Шёнборн объявил, что если царь хочет возобновляемую дружбу совершенно утвердить, то чтоб сильно аккредитованный министр поспешил своим приездом в Вену.
Когда об этом узнали в Петербурге, то немедленно отправили в Вену действительного камергера, тайного советника, генерал-майора и гвардии капитана Павла Ягужинского с такою инструкциею: «Когда он будет обнадежен в дружбе цесаря к царскому величеству, в возобновлении доброго согласия и корреспонденции и в забвении всего прошлого, то должен просить себе отпуска и объявить, что царское величество в знак своей дружбы изволит прислать к цесарю резидента, а цесарь изволил бы прислать своего резидента, такую особу, которая бы могла содержать добрую корреспонденцию и дружбу между обоими государями и обреталась бы у цесаря в некотором кредите, чтоб и царское величество мог иметь к ней доверенность». Ягужинский должен крепко противиться, чтоб не был послан резидентом снова Плейер.
В конце апреля Ягужинский приехал в Вену и был очень ласково принят всеми министрами, начиная от принца Евгения; духовник императора, иезуит, держал длинную речь о том, что он, кроме царского величества, не видит в целой Европе другого государя, которого дружба была бы полезнее и приличнее для императора; хотя англичане и помогают цесарю против Испании, однако все делают в торговых видах и в других своих интересах и особенно хотят обязывать цесаря действовать против претендента (Стюарта), но это противно интересу и правосудию цесаря. Такая речь была очень понятна в устах иезуита, который должен был считать нечестивым союз императора с протестантскою династиею в Англии в ущерб династии католической и который должен был сочувственно смотреть на царя, готового всегда принять сторону Стюартов по вражде к Ганноверской династии. Кроме того, по случаю столкновений католиков с протестантами в самой империи английский король, как курфюрст ганноверский, принял сторону протестантов, тогда как император должен был принять сторону католиков; таким образом, католическая ревность Габсбургов подрывала союз их с Англиею; наконец, сильное влияние короля Георга в протестантской Германии, повелительный тон английских министров, память о недавней измене Англии, оставившей своего союзника, императора, и заключившей отдельный мир с Франциею, а потом тесно сблизившейся с последнею, — все это сильно раздражало венский двор и заставляло его жаловаться на наглость англичан, которые дорого продавали императору свою помощь в новой войне испанской. Император на первой аудиенции объявил Ягужинскому, что его присылка ему приятна и что он никогда не преминет оказывать всякую дружбу, усердие и любовь к царскому величеству. Но и Ягужинский должен был жаловаться на медленность венского двора. Граф Шёнборн сказал ему, чтоб он подал письменно свои предложения; Ягужинский отвечал, что он прислан для возобновления дружбы и так как венский двор объявил склонность ко вступлению в ближайший союз с царским величеством, то он, Ягужинский, имеет указ объявить о готовности своего государя ко вступлению в этот союз; пусть венский двор отправит своего министра с полномочием в Петербург для переговоров, чтоб время не проходило в переписках, и ему, Ягужинскому, пусть сообщат проект, на каком основании должен быть заключен союз. Шёнборн отвечал, что цесарь ко всему готов, но надобно, чтоб предложения были сделаны с русской стороны.
В это время приехал в Вену герцог мекленбургский, и с женою Екатериною Ивановною, несмотря на то что Ягужинский писал ей, чтоб не ездила. «Герцог, — доносил Ягужинский в июне, — имел на сих днях аудиенцию у цесаря, который изволил принять его ласково и обещал помогать ему в скорейшем окончании его дел; кажется, герцог при здешнем дворе будет не без приятелей, если станет поступать по здешнему обхождению, а старый свой нрав оставит». Кроме этого герцога-родственника в Вене жил другой герцог, который добивался быть родственником царскому величеству — герцог голштинский. По доношениям Ягужинского, посланники английский и шведский старались всеми силами удержать герцога, чтоб не искал царского покровительства, но герцог не поддавался; министры его поступали «очень откровенно» с Ягужинским и являли радение к интересам царским.
