Ямагути не только остался жив, но позже ещё и был репатриирован в Японию. В известной степени это можно назвать парадоксом – ведь расстрел полагался за значительно меньшие преступления. Одно из двух: либо Ямагути своей информацией всё же заслужил прощение, либо ГПУ вообще не было причастно к его допросам, и для всех он так и оставался японским предпринимателем.
Ямагути предлагает собственную версию своего спасения, поразительную, если учитывать условия того времени. Якобы во время одного из допросов в ГПУ советский полковник поставил его лицом к грязной стене, направил на него пистолет и сказал:
Я выстрелю, если ты не дашь мне информацию.
Я не знаю ответа на ваши вопросы, – ответил Ямагути, – я говорю вам правду. Самураи не лгут. Если же вы намерены выстрелить, прошу вас, стреляйте.
Ямагути! – воскликнул полковник, поражённый мужеством японца. – Ваше поведение восхитительно! Сколь бы ни были величественны другие люди, никто не держался так спокойно, как вы в последний миг жизни. Вы действительно настоящий самурай!
Ямагути отмечает, что именно долгие тренировки по каратэ позволили ему сохранить хладнокровие перед лицом смерти. Он утверждает, что китайцы требовали его выдачи, но благородный советский полковник, потрясённый мужеством самурая, не выполнил требований китайцев и через три месяца допросов отправил Ямагути в лагерь для военнопленных, который располагался где-то в провинции Синьцзян на северо-западе Китая.
Там Ямагути сумел быстро войти в доверие к руководству лагеря, как того требовало искусство ниндзюцу. Однажды советский майор, начальник лагеря для военнопленных, во время автомобильной аварии выбил плечо, и Ямагути в несколько мгновений вправил ему сустав. Искусству врачевания, как утверждал Ямагути, он научился в школе Годзю-рю.
Вскоре весь лагерь перевели в Монголию, в район Улан-Батора. Через некоторое время пошли слухи, что Ямагути неплохо владеет каратэ. Впрочем, от заключённых лагеря он не только не скрывал своего умения, но и специально афишировал его, запугивая тех, кто хотел сотрудничать с советскими властями. Вместе с выходцами из провинции Сацума (именно там родился сам Ямагути) он создал подпольную организацию и держал в страхе весь лагерь. Как видим, японский разведчик-ниндзя Ямагути и здесь продолжал свою миссию.
Слухи о Ямагути докатились до руководства лагеря. Как-то раз к Ямагути подошли советские солдаты из охраны и попросили его показать каратэ. Ямагути тотчас согласился. Зачем человеку, ненавидящему коммунистов, устраивать перед солдатами показательные выступления? Разве это не унижает его самурайское достоинство? Но Ямагути действовал как ниндзя, а не как самурай. Правило ниндзя – выжить любой ценой, чтобы продолжить борьбу.
Он продемонстрировал перед советскими солдатами упражнения с цепью и серпом – кусари-гама, короткой палочкой – дзё, показал удары руками и ногами. Но солдаты потребовали от него большего – расколоть рукой огнеупорный кирпич. Ямагути указал на стену, ограждавшую лагерь: «Я скорее сломаю эту стену, чем такой кирпич». Позже он признался, что не имел уверенности в успехе, но отступать было некуда. С громким криком «киай» он нанёс удар локтем в стену и проделал в ней дыру шириной почти в метр. И советские солдаты, и японские пленные закричали «Ура!».
Кажется, данный случай можно назвать историческим, ибо это было, пожалуй, первое показательное выступление каратиста перед советскими людьми (происходившее, однако, в странной обстановке...).
Ямагути, став фактически лидером среди заключённых лагеря, терроризировал тех, кто не испытывал такой ненависти, как он сам, к русским и китайцам – «коммунистам», как он их называл. Ямагути набирал себе в помощники отчаянных людей. Одна из японских организаций, некий «Демократический двор», которая действовала в лагере и была лояльна по отношению к администрации, прямо обвинила Ямагути в издевательствах и запугивании соотечественников. Дело едва не дошло до резни, однако тут пришло сообщение о репатриации пленных.
ГОДЗЮ-РЮ В ВЕРСИИ ЯМАГУТИ
Корабль «Коан-мару», на борту которого был и Ямагути, в ноябре 1947 г. прибыл в японский порт Хакодате. У Гогэна было много планов, однако прежде всего он собирался возобновить деятельность Годзю-рю, причём абсолютно самостоятельно. О создателе школы окинавце Мияги Тёдзюне он словно забыл – самолюбивому Ямагути ещё один патриарх был не нужен. Годзю-рю он уже считал собственной школой.
Советский лагерь остался позади, однако у Ямагути сохранилась патологическая ненависть ко всему так или иначе связанному с Россией. Каратэ и возрождение японского национализма для него были неразделимы.
Ямагути не мог смириться с переменами в послевоенной Японии. Ему не нравились молодые японки, которые начали употреблять косметику и предлагать свои услуги американцам; он презирал голодных японцев, помогавших оккупационным силам, чтобы прокормить себя. Он не выносил красных флагов на улицах, его выводила из себя активность компартии. «И эта голодная, бесстыжая Япония потеряла всю гордость своих славных традиций», – напишет позже Ямагути [212].
Однажды его переживания достигли предела. Ямагути решил совершить сэппуку. Дальнейшее пребывание на этой земле после поражения Японии в войне он считал бессмысленным и даже нечестным.
Ямагути, написав завещание, отправился в дзэнский храм Того в местечке Харадзюку. Там, как только взошла луна, он по традиции вознёс молитву духам, сел, скрестив ноги и положив рядом меч для сэппуку. Но вдруг произошло неожиданное – ему открылось Небо. Вот как описывает этот момент сам Ямагути:
«Я молился, чтобы сделать свой разум ясным и чистым, как незамутнённое зеркало. Я хотел умереть с честью. Через некоторое время я потерял все свои ощущения и лишь чувствовал, будто я гуляю по облакам и лечу по небу, утратив самого себя. Эти ощущения находятся выше моих возможностей описать их. Все прошлые неприятности были забыты, и я почувствовал, как моя душа парит в мире славы и умиротворения. Мне казалось, что я слышу голос, который что-то нашёптывал мне. Он звучал абсолютно ясно. Слова, что пришли ко мне, были следующими: «Предположим, ты умрёшь сейчас, а что же будет с твоей семьёй? Разве ты не осознал той миссии, которую ты должен исполнить в будущем? Ты должен серьёзно тренироваться и принадлежать миру боевых искусств» [212].
Это стало откровением для Ямагути. Кризис миновал, надо было продолжать традицию каратэ.
В апреле 1948 г. Ямагути Гогэн открывает свой первый послевоенный додзё, причём свою первейшую задачу видит в том, чтобы «усилить хребет японского народа». Одновременно он создаёт две националистические организации – «Общество патриотов» («Кокуси-кай») и «Информационный департамент общественной безопасности» («Коан Косин-дзё»).
«Информационный департамент» фактически являлся подразделением японской разведки, которая по понятным причинам не могла действовать легально в условиях оккупации. «Департамент» провёл ряд совершенно секретных акций. Одной из тех, которые стали известны, было предотвращение вывоза за рубеж внутреннего настенного орнамента (кэман), украденного из монастыря Тюсондзи. Другие мероприятия, связанные с секретной деятельностью мастера каратэ, остаются тайной.
Одновременно Ямагути занимается перевоспитанием несовершеннолетних нарушителей, выполняя по сути полицейские функции. Некоторых из таких юношей он принимает в свою школу каратэ и прививает им любовь к боевым искусствам.
Ямагути постепенно приобретает всё большее влияние в сфере каратэ, его считают истинным воплощением самурайского духа. О нём уже ходит множество слухов. Например, рассказывали о том, как гоминьдановские власти Китая, схватив его, бросили в клетку с тигром, а Ямагути убил зверя одним ударом кулака. После этого подвига, как писали наши отечественные авторы, Ямагути «был отпущен на волю и с почётом препровождён на родину» [7]. Ямагути опроверг этот слух на страницах журнала «Каратэ», поскольку такое изложение событий целиком противоречило бы его версии о лагерях для пленных и допросах в ГПУ. Доподлинно известно, что освобождён он был, как и большинство японских военнопленных, вполне обыденным образом, без участия «поверженных тигров».
Ямагути пользовался немалой поддержкой государства, видимо, и благодаря своей тайной профессии. Если его учитель Мияги создавал на свои деньги первые секции Годзю-рю, преподавал в других странах мира и страдал, когда его ученики не видели за каскадами приёмов духовной сути каратэ, то Ямагути был другим человеком – одновременно самураем и ниндзя, столь же мужественным, сколь и хитрым. Для него каратэ стало одной из составных частей глобальной идеи – величия японского духа. Он мог радоваться, вспоминая победу японского флота над российским в Цусимском проливе, мог испытывать особое удовлетворение от того, что ударил коммуниста (обратим внимание – не хулигана, не нападающего, а именно идеологического врага). Все эти черты несовместимы с классическим образом мастера боевых искусств, хотя и близки самурайским идеалам.
