1940 года, в частности, отмечал: «Культурного, квалифицированного и образованного командного состава нет у нас, или есть единицы. Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы. Их пока нет у нас… Затем для современной войны требуются хорошо обученные, дисциплинированные бойцы, инициативные. У нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен» [533].
Понимали это и некоторые другие руководители государства и Вооруженных сил. Вот что писал, например, маршал Советского Союза А. М. Василевский: «Немецко-фашистские войска все же имели ряд серьезных преимуществ, в том числе такие, как милитаризация экономики и всей жизни Германии, превосходство по ряду показателей в вооружении и численности войск и опыту ведения войны» [534]. И Сталин это знал.
Вот как описывает Г. К. Жуков реакцию Сталина за несколько дней до войны на предложение наркома обороны СССР С. К. Тимошенко и его, Жукова, тогда начальника Генерального штаба, «потребовать от германского правительства согласия допустить нашу комиссию для проверки безопасности наших государственных интересов и отсутствия прямой угрозы войны». «Нам было заявлено Сталиным, — пишет маршал, — что на это Гитлер не согласится. Мы сказали, что в таком случае надо шире проводить оперативно-стратегические мероприятия на случай войны. Нам было резко сказано: «Вы что, толкаете нас на провокацию войны» — и далее: «Сейчас главное — это не спровоцировать военных столкновений, обстановка накалилась, надо быть осторожным» [535]. А мы к войне с сильнейшей армией мира, которая стоит у наших ворот, еще не готовы. Полностью отмобилизованной армии, способной отразить эффективно натиск такой силы, как гитлеровский вермахт, или предпринять крупномасштабное вторжение на территорию противника на большую глубину, к лету 1941 года у нас не было. Вооруженные силы находились в стадии реорганизации и перевооружения.
Конечно, возможность оттянуть вступление в войну в 1941 году была маловероятной. Многие политические и военные деятели в СССР понимали это. Но, как справедливо отмечал К. Симонов, в руководстве государством и в стране в целом царила в те годы такая атмосфера, когда компетентные люди, профессионалы высокого класса в различных областях деятельности, обладая убедительными документами, не имели возможности раскрыть перед главой государства масштаб грозящей катастрофы и не имели прав для того, чтобы принять меры к ее предотвращению.
Но, безусловно, можно было, приведя своевременно войска западных, округов в полную боевую готовность, уменьшить беду, какой обернулось для нашей страны фашистское нашествие. Уменьшить, но не избежать. Потому что причины, о которых говорилось выше, обусловили преимущество Германии в 1941 году.
Просчеты, связанные с непониманием характера войны, навязанной нам Германией, все недот статки в структуре наших Вооруженных сил, качественном состоянии армии дали о себе знать сразу же с началом войны.
С первых часов было потеряно управление войсками. Запоздалые директивы направлялись соединениям и частям в районы, уже занятые противником. Потеря в первые же дни войны огромного количества военной техники, складов с боеприпасами, горючим, продовольствием резко снизили техническую оснащенность войск. Красная Армия в беспорядке отходила на восток. Грозные окрики из вышестоящих инстанций, где не знали реальной обстановки, только сковывали инициативу командиров. Последние стремились выполнить приказ, который уже не имел смысла. Таранные танковые удары, глубинные охваты и обходы крупных группировок советских войск противником приводили к многочисленным прорывам фронта, окружению и уничтожению основных сил действующей РККА. Отсутствие достоверной информации, панические слухи, недостаток транспорта, боеприпасов, нераспорядительность и неразбериха подрывали морально-политическое состояние войск. Только на 8-й день войны последовал приказ перейти к стратегической обороне.
В начале июля, имея в действующей армии 200 дивизий, в том числе 90 полностью укомплектованных, советское командование не смогло переломить ход событий, хотя бы на ряде участков создать устойчивую оборону. Опять-таки сказывалась неверная оценка состояния своих войск и войск противника перед войной, запоздалые контрмеры советского руководства по приведению вооруженных сил в боевую готовность. Наспех организованные оборонительные операции не обеспечивали достаточной глубины обороны. Не хватало боеспособных частей, отсутствие противотанковых и зенитных средств лишало оборону устойчивости, а попытки перейти в наступление оканчивались провалом.
Создание новых рубежей обороны требовало инженерного оборудования, которого не было (Сталин лично распределял колючую проволоку). Не хватало противотанковой (потеряно 70 %) и зенитной (потери — 35 %) артиллерии [536]. Имевшиеся в наличии подготовленные в мирное время резервы были использованы за первый месяц войны.
Только глубокой осенью за счет направленных на фронт резервов (более 300 дивизий) Красная Армия смогла создать достаточно прочную стратегическую оборону, остановить войска вермахта на подступах к Москве (глубина обороны до 300 км) и несколько раньше у Ленинграда (глубина — 150 км).
Остановить грозного врага под Москвой и Ленинградом удалось только благодаря исключительной стойкости войск. Массовый героизм солдат, офицеров, «тех, кто командовал ротами», простых людей, сражавшихся на полях Подмосковья и в осажденных городах на юге и северо-западе, опыт, полученный в летних сражениях, переплавлялись в осознание того, какие войска и какими средствами и способами могут успешно противостоять врагу и бороться с танковыми и авиационными армадами вермахта.
Крупные стратегические резервы, введенные в сражение неожиданно для противника, сыграли важную роль в успехе начавшегося 5 декабря контрнаступления. Советское командование сумело точно выбрать момент перехода в контрнаступление: когда вермахт уже прекратил наступление, но еще не перешел к обороне. Ставка на сей раз сумела правильно определить направления главных ударов. Все это позволило обеспечить внезапность перехода Красной Армии в наступление и лишить противника возможности перегруппировать свои силы.
Битва под Москвой, как известно, закончилась провалом блицкрига.
Это был, конечно, грандиозный успех, во многом изменивший облик всей Второй мировой войны. Но все-таки победа под Москвой была в большей степени обеспечена мужеством войск, нежели искусным управлением ими. Организация объединений и соединений, взаимодействие всех видов войск, система управления все еще не соответствовали характеру войны, которая велась на 6000-километровом фронте.
Развернувшееся в начале января 1942 года наступление на всех основных стратегических направлениях с тем, чтобы «обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 г.», не привело к успеху, хотя к весне 1942 года в РККА состояло на вооружении 8857 танков. Это почти втрое превышало количество танков, которое имелось в вермахте [537]. Самолетов насчитывалось около 12 тыс. против 3000, которыми располагало люфтваффе [538]. Советское командование, хотя и владело стратегической инициативой до середины апреля, поставленных целей не добилось. Красная Армия испытывала серьезные недостатки в материальном снабжении, особенно в боеприпасах. Танки и авиация применялись децентрализованно. Стратегические резервы, созданные зимой 1941–1942 годов, были равномерно распределены по всем фронтам и бесцельно растрачены. В результате ни на одном из трех стратегических направлений поставленные задачи не были выполнены. Эти
