Местонахождение Грависки близ современного Порто Клементино было установлено Дж. Деннисом, посвятившем ей главу своего труда, где не только рассмотрены скудные сведения древних об этом городке, но и дано описание единственного не требующего раскопок памятника этрусского происхождения — клоаки, сложенной из массивных каменных блоков.
Марио Торелли начал здесь раскопки в 1969 г. и вел их более десятилетия. Рядом с поселением, датированным по находкам около 600 г. до н.э., у мощенной дороги, примерно в 300 м от предполагаемой гавани был выявлен обширный храмовый участок. Здесь находились три храма и отгороженное место для отправления культа Адониса. В центре квадратного двора располагался храм Геры-Уни с расположенным вблизи него алтарем. Храм Деметры, отождествленной, как стало ясно из посвящений, с этрусской богиней Веей, имел внутренний алтарь. На участке третьего храма, посвященного Афродите (Туран), было несколько алтарей.
О функционировании сакрального центра и его посетителях стало известно из их даров богиням и почитавшемуся вместе с ними Аполлону. Сосуды с приношениями, как правило, подписывались, на всеведение божеств не полагались. Многие сотни имен охватывают огромный ареал, выходящий за пределы Италии, характеризуя не только национальность посетителей, но и их социальное положение. Один из них имел имя Летхаос, одно из четырех пеласгийских имен, известных Гомеру. Присутствие этого имени в Этрурии, на наш взгляд, — факт исключительной важности, ибо оно проливает свет на категорию лиц, обладающих в этрусских надписях именами Летхе, Летхи, Летхиа, принадлежащими зависимому населению. Выявляется, таким образом, его пеласгийское происхождение, согласующееся с сообщением Страбона о завоевании тирренами пеласгийского города Атиллы.
Согласно именам на вотивных предметах, во множестве посещали Грависку ионийцы из Малой Азии, афиняне, коринфяне. Бронзовая лодочка и другие предметы Сардинии служат свидетельством контактов Этрурии с этим островом, притягивавшим к себе греков и римлян богатством металлов.
Сколь ни были бы в историческом и культурном планах интересны вотивные сосуды с надписями и предметы, относящиеся к mundus muliebris (модели женских гениталий и статуэтки обнаженных женщин), все же наиболее значительным памятником, выявленным в Грависке, была стесанная с двух сторон мраморная плита с греческой надписью: «Я (принадлежу) Аполлону Эгинскому. Меня сделал Сострат, сын…». Поначалу М. Торелли связал форму камня и содержание надписи со свидетельствами античной традиции о конусовидных колоннах Аполлона, но знаток античных якорей П.А. Джанфрутта привел убедительные, на наш взгляд, доводы в пользу того, что надпись высечена на якорном камне.
Находка якорного камня с посвящением Аполлону Эгинскому — надежное эпиграфическое свидетельство связи Этрурии с Эгиной, имевшей в греческом мире исключительное значение как центр мореплавания и торговли. Роль обитателей этого маленького островка в развитии морского дела была столь велика, что Гесиод приписал им изобретение парусных судов. Геродот неоднократно говорит об эгинцах в связи с греческой торговлей, колонизацией и борьбой за господство в тех или иных районах Эгеиды. Страбон же с полной определенностью указывает на основание эгинцами двух колоний в земле умбриков (умбров). Археологические исследования показали, что одной из этих колоний на Адриатическом побережье Италии могла быть Адрия, где были обнаружены типичные эгинские граффити. Значение Эгины как торгового центра подчеркивается еще одним фактом: она первая из греческих полисов стала чеканить серебряную монету. «Черепахи», как в просторечии назывались эгинские монеты с изображением этого священного животного Аполлона Дельфиния, стали основой денежно-весовой системы, принятой при Солоне также и в Аттике.
Однако вернемся к эгинцу Сострату, который оказался в этрусском порту и оставил там якорный камень своего корабля. Удивительным образом, единственный эгинский торговец, известный Геродоту как самый богатый из эллинов, носил то же имя — Сострат, сын Лаодаманта. Рассказывая о плавании самосца Колеи в Египет и том, что корабль был отнесен бурей за Геракловы столбы, в тогда еще не известный Тартесс, Геродот сообщает: «Тогда еще эта торговая гавань еще не использовалась никем, благодаря чему они (самосцы) по возвращению назад, насколько мы знаем, извлекли прибыль большую, чем все эллины, правда, после Сострата, сына Лаодаманта. С ним ведь не может состязаться никто». Большинство исследователей, начиная с открывателя надписи М. Торелли, пришли к выводу, что ее персонаж идентичен этому наиболее крупному торговцу всех времен. Некоторые же полагают, что Сострат мог быть братом, сыном, членом торгового дома, созданного геродотовым Состратом.
Присутствие эгинца Сострата в Этрурии проливает свет на факты, связанные с появлением там аттической керамики, и само объясняется ими. Как выяснено, после 550 г. до н.э. коринфская и ионийская керамика сменяется чернофигурной аттической. Трудно себе представить, что распространителями аттической керамики в Этрурии после 550 г. до н.э. были фокейцы, с которыми этруски, начиная с того же времени, вели борьбу не на жизнь, а на смерть. С другой стороны,, нет основания думать, что аттическая керамика доставлялась в Этрурию к самими афинянами. Против возможности посещения берегов Этрурии аттическими мореходами говорит: 1) отсутствие у афинян до V в. до н.э. знаний о странах, расположенных за Мессинским проливом; 2) отсутствие у Афин политических отношений с этими странами. На этом основании полагали, будто афиняне, тесно связанные с Сиракузами, использовали сицилийские, прежде всего сиракузские корабли, для доставки в Этрурию своих товаров. Существуют, однако, достаточно убедительные доводы против мнения о транзите аттической керамики через Сицилию в Этрурию: не многочисленность аттического импорта на Сицилию и его поздний характер, а также малая вероятность того, что богатые сицилийские города нуждались в роли посредника в торговле аттическими товарами.
Все это заставляет задуматься: не были ли эгинцы распространителями аттической керамики? Открытие надписи Сострата заставило обратить внимание на группу аттической керамики с торговой меткой SO, характер которой может быть определен как эгинский. Все они происходят с территории Этрурии и относятся к 535—505 гг. до н.э. Можно предположить, что указанная метка принадлежит Сострату надписи на мраморном столбе, идентичному геродотову Сострату, сына Лаомедонта, и, что, таким образом, торговля аттической керамикой составляла основу богатства Сострата. Тем не менее даже если бы он держал в руках всю эту торговлю, вряд ли бы она дала ему такой доход, чтобы затмить самосцев, торговавших с Тартессом. А не торговал ли сам Сострат с Тартессом и не вспоминает ли Геродот его в связи с Тартессом по ассоциативной связи с самосцами? В пользу этого предположения говорят находки в Иберийском регионе винных аттических амфор с торговой меткой SOS. В этом случае Геродотов Сострат не был основателем дома, а одним из членов дома, ведшего торговлю на дальнем западе уже в VII в. до н.э.
Впервые говорить об облике этрусского города, на этот раз, действительно, сопоставимого с Помпеями, стало возможным с начала 70-х гг. XX в. Именно тогда, начатые в 1966 г. раскопки этрусского городища, расположенного на территории современной местности Акваросса, принесли ошеломляющие результаты.
Работы в Аквароссе, в 80 км к северу от Рима, продолжались до 1978 г. Шведским археологическим институтом в Риме, к которому затем присоединилось Южноэтрусское отделение Инспекции археологического надзора. Раскопки были прерваны, когда картина города стала уже достаточно ясной, хотя до завершения археологического исследования местности было еще далеко. Сначала это были не более чем рядовые раскопки, но, начиная с пятого сезона, они сделались сенсационными.
Терракотовое вотивное изображение фронтона храма из Неми. Ок. 300 г. до н.э.
Стал обрисовываться чисто этрусский город с жилыми домами, улицами и общественными сооружениями. Возникнув в конце VII в. до н.э. на месте деревни из небольших овальных хижин, он просуществовал на протяжении трех человеческих поколений и сохранился в первоначальной структуре, почти нетронутый перестройками. Прожив на протяжении столетия довольно мирно, около 500 г. до н.э. этот город был разрушен кем-то из более могущественных соседей и покинут своими жителями. В течение последующих столетий люди здесь появлялись изредка, и лишь в самое последнее время некоторый ущерб памятнику нанесли сельскохозяйственные работы.
Город располагается на довольно просторной (1000 х 800 м) равнине, на вершине холма с обрывистыми склонами. Разбросанные по всей территории остатки зданий чередуются с незастроенными участками, оставленными, скорее всего, для выпаса скота и земледельческих работ. В город вели три дороги: две круто поднимались по западному склону холма, третья по низине подходила к городу с юга. По фундаментам удалось восстановить план частных и общественных построек. Лучшая, чем в Марцаботто, сохранность фундаментов позволила выявить не только план города, отличающийся от Марцаботто и Рузелл свободным расположением домов, но и планировкой помещений в частных домах. Дом представлял собой целый комплекс жилых и хозяйственных помещений (раскопано несколько кварталов жилых построек). О технике строительства домов можно было судить уже по фундаментам домов Марцаботто и Рузелл и следам необожженного кирпича, с одной стороны, и с другой — по двум этрусским домам Рузелл, где сохранились стены двухметровой высоты. Но теперь массовое выявление построек позволило составить более полную картину этрусской градостроительной техники архаической эпохи.
