«Мы кредит доверия исчерпали или близки к тому, чтобы исчерпать. И мы можем сегодня писать только правду, всю правду» («Правда», 13.1.1988.).
Если эта «вся правда» сводится только к тому, чтобы второй раз после Хрущева поносить имя Сталина на страницах советской печати, не затрагивая субстанции созданной Сталиным партии, государственной машины и социального порядка, то это занятие не только заведомо бесплодное, но и опасное в виду наличия гигантского взрывчатого сталинского потенциала в рядах партии, армии и КГБ. Если на то пошло, Сталин страшен не столько чудовищным террором в прошлом, хотя он и в этом превзошел всех тиранов в истории вместе взятых, сколько он неизмеримо страшен живучестью своего духа в настоящем: в образе мышления, в образе действия, в образе жизни, во всем психологическом комплексе людей. Сталинизм живет не только в каждом активисте системы, но и в каждом человеке, если даже он и убежденный антисталинист, ибо сталинизм — это повальная психологическая травма, перешедшая по наследству в хроническую духовную болезнь всей нации. От такой болезни вылечиваются не заклинаниями, а исполинским шоком. Таким шоком мог бы явиться организованный сверху взрыв всей сталинской государственной машины от базиса до надстройки и переход верховной власти в СССР от партии к государству с подлинно демократической конституцией, с разделением парламентской, исполнительной и судебной властей, со свободой совести, слова, печати, собраний, демонстраций, союзов и политических партий, с одинаковым доступом для всех к средствам массовой информации, с полной свободой выезда и возвращения в страну для всех граждан, с превращением самого СССР в конфедерацию независимых государств. Иначе нынешнее экспериментирование над сталинской машиной в целях ее «демократизации» может кончиться тем, чем кончились эксперименты Хрущева — вторым триумфом неосталинистов.
Сейчас советским государством правит «тройка»: Горбачев — Лигачев — Чебриков. Распределение ролей между ними рисуется мне, образно выражаясь, так: Горбачев — главноуговаривающий, Лигачев — главноуправляющий, Чебриков — главнонадзирающий. Что же касается партии, то на ее вершине произошло беспрецедентное структурное раздвоение власти: генсек Горбачев — председатель Политбюро ЦК КПСС, то есть глава «говорильни» — малого «партпарламента» (большой «партпарламент» — это пленум ЦК); «второй секретарь» или «второй генсек» Лигачев — председатель Секретариата ЦК КПСС, то есть глава фактического партийного и советского правительства. Над действиями их обоих бдительно надзирает третий член «триумвирата» — шеф КГБ Чебриков. Этот «триумвират» является главным «механизмом торможения» перестройки, ибо каждый из его членов, как лебедь, рак да щука из басни Крылова, тянет партийно-государственный воз в разные стороны: щука Чебриков тянет его в зловонное болото оголтелой сталинщины, рак Лигачев пятится назад в «славные тридцатые годы», как он сам выразился однажды, лебедь Горбачев стремится в фантастическую высь, «а воз и поныне там». И великий баснописец объяснил, почему это так: «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет и выйдет из него не дело — только мука».
Такая ситуация на вершине Кремля сложилась не случайно. Марксист объяснит ее философски — «бытие определяет сознание», исторически «мертвые хватают за живых», диалектически конфликтом между поколениями. В каждом из таких толкований есть свой резон. Ведь за «революционную перестройку во всех сферах» взялись вчерашние реакционеры, но из разных поколений. Духовно воспитанные на Сталине или на раскавыченном Сталине, политически выдвинувшиеся в безмятежную эпоху «застоя», то есть в эпоху господства политического болота с частичной ресталинизацией, которая на два десятилетия законсервировала «перестройку» Хрущева, эти организаторы новой перестройки освобождаются от старого мышления весьма туго и по разному, как бы пропорционально их возрасту — старики, которым сталинская прививка вошла в плоть и кровь и закрепилась более органически, тоже хотят перестройку, но без того, чтобы предать анафеме самого Сталина, — «молодые», которых Хрущев успел заразить бациллами антисталинизма, — не мыслят себе перестройку иначе, как с полным разрывом со сталинским прошлым.
Сегодня уже очевидно, что «стариков» возглавил Лигачев, а «молодых» — Горбачев. На апрельском пленуме ЦК КПСС (1985) обе группы заключили «исторический компромисс» и договорились приступить к перестройке только в двух областях — экономической и отчасти социальной, не трогая систему политическую, но очень скоро выяснилось, что невозможны никакие радикальные экономические и социальные реформы без радикальной реформы установленной Сталиным политической структуры и органов ее управления. Вот тогда начались разногласия между «стариками» и «молодыми», между консерваторами и «революционерами». Решить этот спор был правомочен только пленум ЦК КПСС, а он состоял и после XXVII съезда партии на 64 % из членов ЦК брежневского времени, симпатия которых была на стороне сталинистов в Политбюро. В этих условиях Горбачев прибег к гениальному трюку в партийной политике, который впервые применил сам Ленин, когда против его стратегии захвата власти в «Апрельских тезисах» 1917 г. («перерастание буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую») единогласно выступил весь его большевистский ЦК. Ленин решил играть в «демократию» и потребовал перенести стратегический спор из ЦК на широкое обсуждение всей партии. Это была первая ленинская «гласность». Для ее успеха в свою пользу Ленин возглавил газету «Правда», выставив оттуда Каменева и Сталина, отвергавших «Апрельские тезисы». Через пару недель вся партия стала на точку зрения Ленина. В конце апреля Всероссийская партконференция избрала новый ЦК, объявивший «Апрельские тезисы» программой будущей большевистской революции. Нынешняя «гласность» как раз и смахивает на этот ленинский тактический маневр в борьбе за власть над ЦК.
У Ленина можно учиться только тактико-стратегическому искусству, но у него нельзя учиться вопросам философии права и правового государства, ибо в этих вопросах Ленин духовный отец Сталина. Поэтому надо отказаться от детской игры в политические прятки: не противопоставлять Сталина Ленину, что нелепо и абсурдно, а открыто критиковать порочную правовую философию Ленина и основанную на ней уголовную практику Сталина. Вот тогда все станет на свое место. Пока Ленин пользуется привилегией абсолютной безгрешности, а его произведения рангом марксистского «священного писания», все разговоры о гласности и демократизации не достигнут цели — «перестроечной революции» в мозгах людей. Даже источник нынешнего кризиса национальных отношений не в Сталине, а в Ленине. Теорию слияния всех народов России в одну нацию, то есть политику русификации, выдвинул, как мы видели, еще до революции сам Ленин, а не Сталин. Этническую карту Российской Империи после революции искромсал, по методу «слияния наций», тот же Ленин, а не Сталин.
Ленин был великий мастер в революционном разрушительном творчестве, но в государственном созидательном творчестве он подготовил только Сталина. Даже оружие по уничтожению своей большевистской партии и ее руководящего штаба — ЦК — вручил Сталину сам Ленин, когда ввел продолжающееся и поныне «осадное положение» в партии в виде резолюции «О единстве партии», согласно которой партаппарат был поставлен над партией, с запрещением в партии всего того, что раньше считалось демократическим правом каждого: инакомыслия, групп, фракций, несогласных с партаппаратом. Именно опираясь на эту резолюцию, которую Ленин неожиданно и без обсуждения в самой партии, навязал X съезду партии в 1921 г., за год до того, как Сталин стал генсеком, Сталин уничтожил сначала всю «ленинскую гвардию», а потом и ленинскую партию. Так и получилось: Ленин посеял ветер, а ленинская партия пожала бурю! Нет уж, без снятия табу на критику Ленина, Сталин будет жить и дальше, как «Ленин вчера».
Как Сталин — из Ленина, так и чередующиеся генсеки, в свою очередь — из Сталина, ибо все они учились своему искусству управления государством непосредственно у него, на его деяниях и на его практических инструкциях. Недаром один партийный политик периода Брежнева сказал:
«Мы изъяли из библиотек творения Сталина, но сами мы вынуждены частенько заглядывать туда».
Разногласия и серьезные расхождения между реформаторами и консерваторами в Политбюро и на пленуме ЦК факт абсолютно бесспорный. Но это не исключает и существования сговора между Горбачевым и Лигачевым о распределении ролей между ними по тактическим соображениям, поскольку оба стоят на позициях «перестройки», которую каждый понимает по своему. Это нужно для успеха задуманной стратегии в обеих сферах — внутри страны и во внешней политике. Внутри страны — Лигачев обязан повести на «перестройку» консервативную партийно-государственную бюрократию, во внешней политике Горбачев должен внушить Западу «новое мышление» и нарисовать привлекательный процесс превращения режима диктатуры в правовое государство, которому следовало бы открыть дверь в западный мир вообще и в «общеевропейский дом» в особенности, для получения кредитов, техники и технологии.
