Тамара проявила талант стратега. Она сумела опереться на дидебулов и арестовать Кутлу Арслана. Горожане — а в Тбилиси сторонников Кутлу Арслана, видимо, было немало — окружили ее дворец. Толпа гудела, требуя освобождения вождя и выдачи вельмож.
Тамара и здесь не растерялась. Зная, насколько глубоко развито в Грузии уважение к матери, она попросила двух знатных старух, Кравай Джакели и Хошак Цокали, выйти к бунтовщикам и уговорить горожан отказаться от насилия.
Кутлу Арслан был освобожден, но власть фактически перешла к вельможам — к дарбази и католикосу. Отныне все решения должны были приниматься «совместно с дидебулами и по согласной их воле».
И тут Тамара делает умный политический ход. Она выписывает из Иерусалима бывшего католикоса Николая, побежденного в свое время Микаэлом, и созывает церковный собор. О Николае летописец Тамары Басили осторожно сообщает, что он «по скромности в свое время бежал от сана картлийского католикоса». Тамаре надо убрать властного Микаэла, одного из столпов княжеской партии, так как католикос был одновременно и канцлером.
Хронист, рассказывая об отчаянной борьбе, проходившей на соборе между Николаем и его главным союзником Антонием, архиепископом Кутаисским, с одной стороны, и Микаэлом с его сторонниками — с другой, пишет: «Руководители собрания Николай и Антоний не пожелали, чтобы в их среде пребывал тогдашний картлийский католикос, потому что стал он допускать вещи, совсем искажающие церковные правила, и коварством получил от господа власть канцлера. Но не смогли отлучить, хотя и много потрудились. А из прочих епископов многие были смещены, и вместо них посадили божьих людей…»
Молодая царица присутствовала на этом соборе. Кипели страсти — на католикоса и его сторонников сыпались обвинения чуть ли не в безбожии. Старец Николай, проделавший ради этого боя трудный и далекий путь из Иерусалима, потерпел поражение. За Микаэлом стояли дидебулы, а мпогие епископы были с ними в близком родстве.
Тамара не добилась решительной победы, но это сражение, одно из первых, которое ей пришлось вести, было не бесплодным. Ей удалось изгнать из епархий наиболее одиозных, проворовавшихся и разложившихся епископов, которые получили эти места, потому что принадлежали к знатнейшим семьям царства. А ведь они были духовными феодалами и владели лучшими землями. Этот шаг сразу увеличил популярность Тамары. Что же касается Микаэла, то Тамаре еще несколько лет пришлось ждать его смерти.
Затем последовали новые назначения на важнейшие должности в государстве, которые тоже были результатом компромисса. Главным казначеем вместо Кутлу Арслана стал Варданисдзе, амирснасаларом — Саргис Мхаргрдзели, мсахуртухуцесом — Чиабер. Сыновья Мхаргрдзели также получили высокие должности.
Царство Тамары, занимавшее почти все Закавказье, было государством христианским. И служили царице христиане. Они могли быть грузинами, курдами, армянами или осетинами, но все вместе ощущали себя христианами в противопоставлении миру ислама. Внутри же системы различалась независимо от национальности принадлежность к тому или иному течению в христианстве. Это положение отлично иллюстрируется в случае с братьями Мхаргрдзели. Отцом своим Саргисом они были воспитаны в лоне армянской церкви. В грузинской державе достигли высочайших постов. Оба стали заметными фигурами как в грузинской, так и в армянской истории. И сохранились свидетельства о них как грузинского, так и армянского летописца того периода.
Вот что пишет грузинский историк Басили: «Призвали двух сыновей амирспасалара Саргиса Мхаргрдзели — Захарию и Иванэ, людей мудрых, мужественных, хорошо испытанных к тому же и, по родовым преданиям, верных царям, за что Мхаргрдзели были сильно любимы дедами Тамары, также и отцами… эти люди достойны быть людьми, хотя они по вере были армяне… Иванэ был прекрасным знатоком Священного писания, в силу чего постиг всю кривизну веры армян, перекрестился и стал истинным христианином».
Оценка ясная. Оба достойны, но Иванэ более достоин, ибо грузин верой.
Вот что пишет армянский летописец Киракос Гандзакеци: «…имя первого было Закарэ, а второго — Иванэ. Это были люди храбрые, могущественные владетели, бывшие в почете у царицы грузинской…Иванэ впал в ересь халкедонскую, в которую повержены были грузины, ибо он, очарованный царицей, полюбил славу людскую больше, чем славу божью; а Закарэ остался верен православию,[14] которое исповедуют армяне».
Опять же оба достойны, но Закарэ более достоин, ибо верой — армянин.
Впрочем, все это не мешало братьям верно служить Тамаре и много лет сражаться рядом.
Мать Тамары была осетинкой, а второй муж — более осетином, чем грузином. Но неправомочно утверждать, что после Тамары престол Грузии занимали осетины. Характеры рождались осознанием принадлежности к этносу и воспитанием. Русский князь мог быть на три четверти половцем, от этого он не переставал быть русским князем. Тем более проблема национальности не играла роли в династических браках.
Это соображение важно, когда переходишь к следующему этапу в жизни Тамары, к следующей схватке за власть в Грузии — к истории с ее замужеством, темной и запутанной, о которой летописцы говорят туманно, словно о наваждении.
Чтобы лучше понять суть этих событий, полезно вспомнить, что кроме летописей эпоха Тамары оставила нам величайшее произведение грузинской литературы, написанное гениальным поэтом Шота Руставели, «Витязь в тигровой шкуре».
Как начинается поэма «Витязь в тигровой шкуре»?
С восхваления царицы Тамары.
Это странное восхваление. Оно противоречиво, словно противоречиво отношение Руставели к царице.
Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!
Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то.
Мне пером была тростинка, тушью — озеро агата.
Кто внимал моим твореньям, был сражен клинком булата.
Мне приказано царицу славословить новым словом,
Описать ресницы, очи на лице агатобровом,
Перлы уст ее румяных под рубиновым покровом, —
Даже камень разбивают мягким молотом свинцовым.
Той, кого я раньше славил, продолжаю я гордиться.
Я пою ее усердно, мне ли этого стыдиться!
Мне она дороже жизни, беспощадная тигрица.
Пусть, не названная мною, здесь она отобразится![15]
Есть определенные законы панегирика. Особенно если он предшествует поэме, основная тема которой — любовь. Объект панегирика должен быть возвышен и безупречен, тем более если речь идет о царице. На первое место выступают ее ум, мудрость и милосердие. Женские прелести воспеваются куда скромнее, дабы не преступить границ. Таковы и были оды, созданные поэтами средневековой Грузии. Таков и стиль летописей. Хронист сообщает о бурном начале ее царствования: «Возвысив свой ум, со смиренной душой узрела тяжесть ей порученного дела и, направив взоры к своему небесному руководителю, стала управлять, как то внушал ей святой дух».
Образы Руставели рождают тревожную картину. Служители, сраженные клинком булата, сравнение царицы с беспощадной тигрицей… Никакого смирения: Руставели воспевает яростную воительницу.
Есть соблазн рассматривать поэму Руставели как рассказ о событиях в Грузии в молодые годы царицы Тамары. Этот соблазн не минул некоторых историков. Крайнюю точку зрения выразил А. Дандуров в книге «Шота Руставели». Для него поэма — политический памфлет, в котором лишь заменены имена. Руставели — Автандил, Давид Сослан — Тариэл, Юрий Суздальский — Фридон, Тамара — Нестан-Дареджан. Движение поэмы — это движение истории Грузии.
На такую точку зрения становиться опасно. Она всегда будет неправдой, потому что поэт, тем более великий, создает свой мир, а не маскирует псевдопимами мир окружающий. Но если такая точка зрения существует в XX веке, то нет сомнения, что подобные мысли возникали и в головах современников Руставели. Они читали о молодой царице, а на престоле в Тбилиси сидела молодая царица. Они читали о проблеме жениха для Нестан-Дареджан, а царица Тамара никак не могла решить своих матримониальных проблем. Даже если Руставели и сам не подозревал о таких ассоциациях, это не могло остановить окружающих от поиска их. А его врагов — от того, чтобы толковать их как политические выпады.
Примем к сведению, что любое большое произведение литературы питается соками окружающей действительности.
Поэма начинается с ситуации, которую просто невозможно не связать с грузинской, — с размышлений старого царя о том, кто займет престол после его смерти. Ведь у него только дочь. И когда он решает короновать ее, вельможи соглашаются на это. И затем царь возлагает корону на голову Тинатин, хотя сам еще здравствует. Можно перекопать всю историю Грузии и соседних стран: такая ситуация возникла лишь однажды.
