Вот с этой точки зрения понимания вещей в процессе развития я и считаю необходимым подходить ко всем русским внутреннеполитическим течениям. Весьма возможно, что такую философскую позицию можно занимать только здесь, не видя этих течений и не сталкиваясь с их повседневными проявлениями; но я думаю, сказанного достаточно, чтобы успокоить Вас и ответить на Ваши рассуждения о различных течениях…
…Вот здесь-то и нужно иметь в виду ту неизменно правильную мысль, что спасение России пойдет не от эмиграции, а от процессов, развивающихся внутри самой России, и что всякий, кто судит о России по соотношению сил в Париже и в других центрах заграничной эмиграции, является в сильной степени жертвой политико-оптической аберрации»[411].
В конце данного письма Бахметев высказывает свою точку зрения на «сменовеховство» (называя его «веховством»), не соглашаясь при этом с суждениями Маклакова: «Вы абсолютно правы, говоря, что все произойдет от России, и я с трепещущим интересом слежу, прежде всего, за большевистской печатью, констатируя, что происходящий в России процесс развертывается ныне с титанической быстротой и последовательностью, подрывая фундамент большевистского здания.
Из этого только не надо делать выводов в направлении веховцев. Это течение я просто считаю дряблым желанием приспособиться; это вроде тех американцев, которые настаивали, чтобы правительство здесь пошло по пути Л. Джорджа, так как иначе англичане получат выгоды, а американцы их лишатся. Если Вы меня спросите – что делать русским за границей (я имею в виду, конечно, внутреннюю борьбу), я Вам не сумею ответить. Вернее, я смогу Вам ответить общей фразой: способствовать развертывающимся внутри страны процессам. Как это фактически сделать, я отсюда не знаю. Может быть, ничего нельзя сделать, может быть, можно; в двух вещах, однако, я твердо убежден: прежде всего, я утверждаю, на основании собственного опыта, что можно достигать совершенно определенных результатов в области иностранного окружения России…
…Одной из главных причин того, что большевики не пали, является факт, что такой идеологии нет. В истории всегда выходит так, что известное правительство или группа не проваливаются раньше, чем для них не выработается заместителей. Когда я говорю о заместителях, я вовсе не имею в виду какой-то стройной организации, способной произвести революцию и затем встать во главе правления по точно выработанным планам и диспозициям. Я даже не имею в виду отдельной программы или платформы, как, скажем, имеется у савинковской группы. Тут дело идет о гораздо более обширном и универсальном и, может быть в силу этого, неорганизованном; дело идет о каких-то общих началах будущей политической и экономической деятельности, которые коллективно противопоставляются существующему строю. Такие принципы, например, постепенно выработались при царизме вокруг либеральной идеологии. Эта идеология составляла содержание «несбыточных мечтаний». Сейчас такой идеологии нет и этот факт, может быть, один из самых сильных устоев большевизма. По моему скромному суждению, пока такая идеология более или менее не образуется, – большевиков не свалить.
Вот с точки зрения орудия, которое должно помочь выработать подобную идеологию, я и смотрел на учредиловцев. Несмотря на все эти недостатки, о которых я, может быть, жалею больше, чем Вы, они не утратили своей пользы, как не утратили ее и другие более правые промышленные и политические группировки. Это все – необходимые части и звенья развертывающегося процесса…
…Может быть, впрочем, и идеология эта выработается в России, включив какие-то переходные формы, вроде: вся власть свободно выбранными советам; фабрики – старым собственникам, а земля – крестьянам, и пр. кустарные, но глубоко правильные лозунги. Сейчас же пишу об этом, имея в виду Ваш вопрос: что делать?»[412]
Свое отношение к «Смене вех» (в письме «вехи», «веховство») Бахметев подробно изложил в письме Маклакову 22 ноября 1921 г. Он категорически не согласен с положительными характеристиками Маклакова данному идейно-политическому течению: «Два слова о «вехах». Я эту книгу получил уже довольно давно. Как-нибудь я Вам напишу свои соображения о том, как «варяги» пришли к «вехам»; это – та же психология. Я совершенно не приемлю ее, хотя предвижу, что многие русские увлекутся примирением с большевиками и возможностью практической работы с ними. Мое отношение к большевизму основывается на убеждении в неспособности большевизма и настоящих большевиков к эволюции. Я Вам это писал неоднократно, и в этом отношении мои мысли не изменились. Пока здесь никакой опасности от «веховства» нет…
О «вехах» здесь пока не знают. Я не исключаю возможности большого «соблазна», если это течение захватит широкие круги русской эмиграции и сделается господствующим. Я согласен с Вами, что тут никакой борьбы с большевизмом нет, да я думаю, что ее не имеется и в отправных мотивах веховцев. Я объясняю это миросозерцание типичным для русского так наз[ываемого] национализма; органической неспособностью понимать исторические процессы, непреодолимым стремлением, в конце концов опирающимся на здоровое чувство, выйти из периода ничегонеделания и начать что-то строить. Я думаю, что этот психологический перелом, утомленность чисто разрушительной работой и стремление к положительной деятельности, вообще типичны для всей России как таковой. Вы знаете, как быстро наша родина захватывается поветриями. Кроме того, это – просто здоровая реакция против оппозиции или разрушения. Сам я очень сильно чувствую, что разрушительный период российской революции прошел; период, характеризовавшийся безраздельным господством советской центральной власти и полным маразмом населения, когда обыватель едва подымал голову и думал только о том, как бы не быть убитым и не умереть с голоду. В настоящее время, по-моему, жизнь в России оживилась. Все говорят, что обыватель перестал бояться, поднял голову и осматривается кругом. Кроме того, экономические уступки большевиков местной торговле и кустарной промышленности открывают щель для какой-то положительной деятельности и положительных интересов. У людей появляется активное желание что-то такое сделать и работать. На почве положительных интересов зарождается солидарность. Вот Вам внутренняя механика первоначальных, элементарных процессов складывающейся коллективной жизни, процессов, которые неминуемо столкнутся с большевистской властью и ее свернут. Я это чувствую всеми своими фибрами, и это подтверждается каждым письмом и каждым номером большевистских газет»[413].
Вновь «сменовеховство» упоминается в письме Маклакова Бахметеву 6 декабря 1921 г., когда заходит речь о «психологии побежденных»: «У нас, кроме неудач, не было ничего, у нас создалась психология побежденных, опасливое отношение к будущему, боязнь себя выявить…
Нет убеждения, нет веры; осталось только знание. Мы только спецы. Это еще не беда, этим «спецам» надлежит служить людям новой веры; но признак нашего времени, что самое «спецство» стало почитаться за политику, за веру; одни из «спецов» понимают, что этого недостаточно, и потому они либо притворяются, что чему-то поверили и цепляются за новую веру, как, например, Бобрищев-Пушкин в «Вехах». А иные просто не понимают, что у них не хватает главного, и считают себя способными вести народ и управлять ходом событий оттого, что смогут впоследствии написать историю событий или обладают сведениями, которых нет у других. Россия начнет выздоравливать, когда у нее появится разумная, новая вера; новая, ибо старые у нас остались; есть и старый империализм, и новый коммунизм. Но то, что Вы называете третьей Россией, пока еще витает в области логических выкладок, не создана еще буржуазная «вера»; она явится там, в России, и ей пойдут служить «спецы»; но, конечно, ни Гирс, ни Нольде, ни Милюков, ни Львов не выстроят этой веры, и от них этого нечего требовать. Напротив, по мере того, как им будет казаться, что наше положение укрепилось, что большевизм разлагается, они опять все соскользнут на старые позиции. Это самим Богом так устроено, и вольтерианцы напрасно против этого говорят»[414].
В другом письме (от 29 декабря 1921 г.) Маклаков говорит о позиции «сменовеховца» Ключникова накануне Генуэзской конференции: «Не знаю, прав ли Ключников, когда уверял, что у большевиков проснулось сознание ответственности перед Россией, чувство обязанности к стране, которая создала их благополучие, занесла их имена в историю, доверчиво шла за ними в течение четырех лет. Но, во всяком случае, есть более прозаическое объяснение, а именно, что они вошли во вкус жизни, ее благ и хотели бы их сохранить. Как бы то ни было, можно констатировать, что большевики понимают, что зашли в тупик и что из тупика нет выхода без полной перемены политики. На словах и для посторонних они еще могут говорить другим языком, уверять, что все благополучно, что промышленность налаживается, что с голодом они справились, что ничто их не свалит, что перед ними капитулируют, – все это они могут говорить. Но это обман, который никого не обманет». И далее без упоминания Ключникова говорится о «приглашенных» в состав советской делегации в Геную, в числе которых был и Ключников, а с ним Маклаков встречался накануне, что дает возможность предположить источник информации автора письма: «Характерно, что люди, ими[большевиками. – А. К.] приглашенные, говорят им всю правду уже не стесняясь, правду, из которой следует один вывод: опыт, который был проделан, не удался и нужен поворот на 180°. И не только нужен поворот, нужно, чтобы это было признано и провозглашено, словом, нужно публичное покаяние; необходимо, чтобы язык, которым будут говорить, был относительно языка большевизма тем, чем язык Временного правительства относительно царского. Нельзя больше замазывать факта; нужно громко осудить прежнюю политику и строить новую на ее отрицании».[415]
