Несколько больше оснований есть для того, чтобы говорить о возвышении клана Воронцовых в первой половине 40-х гг. XVI в., но и здесь все не столь однозначно, как это представляется в существующей литературе.
Как мы помним, в сентябре 1543 г. боярин Федор Семенович Воронцов, любимец государя, был схвачен соперниками и сослан на службу в Кострому. Там он находился еще в январе 1544 г.[1129], т. е. уже после казни его главного противника — князя Андрея Шуйского. Когда он был возвращен в Москву, мы точно не знаем. В приписке к статье Царственной книги о казни Федора Воронцова и других бояр летом 1546 г. неизвестный редактор счел необходимым напомнить, что «преже того государь Федора пожаловал после Шуйского князя Ондрея и опять ево в приближение у себя учинил; и кого государь пожалует без Федорова ведома, и Федору… досадно»[1130].
Приведенный отрывок можно понять в том смысле, что после возвращения ко двору Ф. С. Воронцов не пользовался единоличным влиянием на юного государя; ему приходилось мириться с присутствием около великого князя иных «ближних» людей. Скрытое соперничество вылилось, в конце концов, в прямое столкновение, приведшее в октябре 1545 г. к опале Федора Воронцова и некоторых других царедворцев. Первая опала оказалась для Федора Семеновича недолгой: как уже говорилось, в декабре того же года он вместе с остальными опальными был прощен. Но положение недавнего государева любимца явно пошатнулось, и при первом же удобном случае, в июле 1546 г., противники добились его осуждения и казни.
Таким образом, положение Ф. С. Воронцова в описываемое время было весьма неустойчивым. Считать его главой «правительства», как это делает С. М. Каштанов, значит не только модернизировать средневековые властные отношения в духе более близкой к нам эпохи, но и явно преувеличивать реальное могущество упомянутого боярина. Свое влияние в 1544–1545 гг. Ф. С. Воронцов употребил, по-видимому, на поддержку членов своего клана: вероятно, не без его помощи получил чин тверского дворецкого брат Федора — боярин Иван Семенович[1131], а их племянник Василий Михайлович Воронцов стал не позднее весны 1545 г. дмитровским дворецким[1132]. Но считать Ф. С. Воронцова фактическим правителем страны нет оснований.
Прежде всего следует учесть, что Федор Семенович и его родственники отнюдь не контролировали весь административный аппарат. В частности, важный пост «большого» дворецкого не позднее февраля 1546 г. занял боярин И. И. Хабаров[1133], которого нет никаких оснований считать союзником или, тем более, «креатурой» Воронцовых. Кроме того, как будет показано во второй части книги (см. гл. 9), в середине — второй половине 40-х гг. XVI в. произошел заметный рост влияния Казны, которую в то время возглавлял Иван Иванович Третьяков[1134]. Наконец, внешнеполитические дела в середине 1540-х гг., судя по сохранившимся документам, находились в ведении боярской комиссии, которую возглавлял старший боярин Думы — кн. Дмитрий Федорович Бельский[1135].
Тезис о господстве в 1544 — первой половине 1546 г. Воронцовых можно проверить также наблюдениями над изменениями в персональном составе государевой Думы тех лет: ведь если, как нас уверяют, эти сановники контролировали придворные назначения, то думные чины должны были распределяться между их сторонниками. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что это было далеко не так.
По подсчетам А. А. Зимина, к концу 1543 г. (после казни кн. А. М. Шуйского) в Думе было 12 бояр: князья Д. Ф. Бельский, Михаил и Иван Ивановичи Кубенские, Ю. М. Булгаков, И. М. Шуйский, А. Д. Ростовский, П. И. Репнин Оболенский, Ф. И. Скопин-Шуйский, а также М. В. Тучков, Василий и Иван Григорьевичи Морозовы, И. С. Воронцов[1136]. Кроме того, в государев синклит входило трое окольничих: Ю. Д. Шеин, И. И. Беззубцев и кн. B. В. Ушатый[1137]. Однако реконструированный ученым список думцев требует некоторых коррективов.
Прежде всего вызывает сомнения включение в этот перечень имени боярина М. В. Тучкова. Дело в том, что после ссылки в свое село в результате очередного дворцового переворота осенью 1538 г. Михаил Васильевич исчезает из источников: в 40-е гг. он не упоминается ни в полковых разрядах, ни в приказной документации, ни в описаниях придворных событий. Вполне возможно, что в 1539-м или в начале 1540 г. он умер[1138]. Но, включив без достаточных на то оснований в список бояр М. В. Тучкова, Зимин неоправданно исключил из него Ф. С. Воронцова; между тем, хотя любимец юного государя был выслан из Москвы в сентябре 1543 г. на службу в Кострому, боярский чин он сохранил: в разрядной росписи, датированной январем 1544 г., боярин Федор Семенович Воронцов упомянут «на Костроме» вместе с боярином кн. Федором Ивановичем Шуйским (для которого это самое раннее упоминание в разрядах с боярским чином)[1139].
В составленном Зиминым списке думцев есть еще две лакуны: с 1543 г. боярское звание носили князья Данила Дмитриевич Пронский и Иван Андреевич Ростовский (оба упомянуты с этим чином в посольской книге соответственно в феврале и августе 1543 г.)[1140]. Таким образом, к концу 1543 г., по имеющимся сведениям, членами Думы были 14 бояр и трое окольничих.
В январской разрядной росписи 1544 г., наряду с кн. Ф. И. Скопиным-Шуйским, впервые упоминается в качестве боярина кн. Александр Борисович Горбатый[1141]. Поскольку лидер клана Воронцовых, боярин Федор Семенович, находился в тот момент в ссылке, было бы абсурдно приписывать оба эти думских назначения влиянию его группировки[1142]: скорее можно предположить, что и Ф. И. Скопин, и А. Б. Горбатый были пожалованы в бояре в пору кратковременного господства при дворе их родственника кн. А. М. Шуйского, т. е. в последние месяцы 1543 г.
В 1544 г. новых пожалований в Думу было очень мало, что, по-видимому, отражало общую картину взаимного недоверия и соперничества в боярской среде. В результате даже не восполнялась естественная убыль думцев вследствие старости и болезней, и численность бояр сокращалась. Так, после января 1544 г. исчезает из источников боярин кн. П. И. Репнин-Оболенский. 27 февраля того же года, согласно надписи на могильной плите, умер окольничий Юрий Дмитриевич Шеин[1143]. Поминальный вклад по его душе в Троицкий монастырь был сделан 18 мая 1544 г.[1144] Вакантное место окольничего перешло к брату покойного, Василию Дмитриевичу Шеину: первое известное упоминание его с этим чином датируется апрелем 1544 г.[1145] Весной того же года умер боярин Василий Григорьевич Морозов: его вдова Фетинья 1 мая 1544 г. внесла вклад по его душе в Троице-Сергиев монастырь[1146].
Единственное пожалование в бояре, которое, по-видимому, произошло в 1544 г., относится к кн. Михаилу Михайловичу Курбскому (отцу известного писателя-эмигранта): в июле указанного года он впервые упоминается в разрядах с боярским чином[1147]. Но это упоминание стало и последним: затем кн. М. М. Курбский исчезает из источников; очевидно, болезнь или смерть положила предел его более чем 20-летней карьере[1148]. В итоге к концу 1544 г. количество бояр сократилось до 13 человек (окольничих оставалось по-прежнему трое).
В 1545 г., судя по имеющимся у нас данным, никаких новых пожалований думных чинов не последовало. Зато весной 1546 г. Дума пополнилась сразу тремя боярами: 30 марта с боярским чином впервые упоминается дворецкий Иван Иванович Хабаров[1149]; в апреле в разряде коломенского похода боярином назван кн. Василий Михайлович Щенятев[1150], и тогда же, если верить официальной летописи, с этим чином впервые выступает кн. Дмитрий Федорович Палецкий — один из руководителей Казанской экспедиции. По словам Летописца начала царства, 7 апреля 1546 г. Иван IV послал в Казань («сажать» Шигалея (Ших-Али) на царство) «боярина своего князя Дмитрея Федоровичя Бельского да боярина князя Дмитрея Федоровичя Палецкого да дьяка Посника Губина»[1151] (выделено мной. — М. К.).
Летом 1546 г. ряды думцев снова пополнились: в статье Постниковского летописца об июльских событиях боярином и конюшим назван Иван Петрович Федоров[1152], а в разряде коломенского похода, относящемся к тому же времени, впервые с чином окольничего упоминается Иван Дмитриевич Шеин[1153].
Анализируя рассмотренные выше изменения в составе Думы на протяжении двух с половиной лет, можно заметить некоторые тенденции: в частности, сохранение места в государевом совете за членами одной семьи. Так, в роду Шеиных окольничество переходило от брата к брату (позднее, к декабрю 1546 г. В. Д. Шеин из окольничих стал боярином[1154]). Но что в думских назначениях 1544–1546 гг. не просматривается абсолютно, так это руководящая воля какого-либо временщика или правящей группировки. Получившие в начале 1546 г. боярство И. И. Хабаров, кн. В. М. Щенятев и кн. Д. Ф. Палецкий принадлежали к совершенно разным кланам, и нет никаких оснований считать, что своим пожалованием в Думу каждый из них был обязан Ф. С. Воронцову или, например, кн. И. И. Кубенскому.
