выход этой монографии, как и мой приезд, – большое событие для чикагских кардиологов
Затем я сделал доклад, который вызвал немало интересных вопросов. Я отвечал на них по-английски, внутренне удивляясь, что уста мои разверзлись (я ведь никогда английский язык не изучал). В заключение Кац очень любезно отозвался о докладе, аплодировали и т. д. После чего мы были у него на обеде в большой современной квартире, вся из стеклянных витрин, с видом на озеро – с высоты пятидесятого этажа.
Вечером в честь нашей делегации устроило прием чикагское кардиологическое общество. Одна русская дама, врач-биохимик, вцепилась в нас, обрадовавшись случаю поговорить на родном языке и узнать, как жизнь в Москве, Петербурге. Она очень любит – как и многие в Америке – музыку Шостаковича и Прокофьева, а дочка у нее учится в консерватории; как мы думаем, можно ли ей поехать в Россию, поучиться там? Оказалось, что среди собравшихся и некоторые другие говорят по-русски, «немножко» – то ли учатся, то ли выходцы из западных губерний.
Я, конечно, успел зайти в картинную галерею. Она носит здесь название Art Institute. В подъезде по обеим сторонам – львы. В музее – великолепная коллекция французских импрессионистов (откуда их столько набрали американцы!). Особенно любят чикагцы «своих ренуаров» – молодую женщину с дочкой на террасе (действительно, чудесная вещь – и женщина, и сад, и все!), а также этюд к купальщицам.
Понравилась вещь Дега – «В лавке шляп» – и знаменитая кровать Ван Гога (The Bedroom at Arles – «Спальня в Арле»). Там же висит одна из импровизаций Василия Кандинского (с указанием: Russian 1866–1944 г.), вещь интересная, изящная. Как жаль, что мы открещиваемся от нашего соотечественника, так много давшего мировому искусству, везде признанного (к тому же, судя по его деятельности в первые годы после Октябрьской революции, человека левых, кажется даже социалистических, убеждений)! Как всегда, противный Пикассо представлен также.
В Чикаго Н. Н. Кипшидзе свел меня посмотреть стриптиз. В полутемном зале за столиками вокруг эстрады сидели мужчины; на освещенной эстраде вертелась молодая женщина. Сперва она была более или менее одета, потом, совершая различные па, стала снимать с себя кофту, юбку, лифчик, чулки. Осталась лишь небольшая повязка на соответствующем месте. Самое главное, по-видимому, не столько в том, что она публично разделась, а в постепенном самооголении на глазах у мужчин, в смаковании этого, а может быть – в сладострастных движениях; некоторые «артистки» при этом как бы изображают или переживают процесс полового акта – телодвижения их должны напоминать те, которые производит отдающаяся мужчине женщина. «Смен» было несколько: особы маленькие и высокие, худенькие и полные (относительно), блондинки и брюнетки – на любой вкус. Пробыв час, мы ушли, поплевываясь, с ощущением напряжения и вместе с тем брезгливости.
Из Чикаго мы перелетели в Ричмонд – небольшой город, в котором находится знаменитая клиника братьев Майо. Сейчас это одно из излюбленных мест усовершенствования врачей – не только США, но и многих стран. Раньше нам казалось, что клиника Майо является хирургической – нет, в этом институте большое место уделяется и терапии, неврологии, физиологии. Замечательна история этого прекрасного учреждения. Основателем его был старший Майо, тип нашего земского врача-универсала. Сто лет тому назад из мальчишек, продававших на улицах Чикаго газеты, он попал в студенты, сделался врачом, открыл маленькую больницу. А теперь, главным образом усилиями его двух сыновей, пошедших по стопам отца, эта больница превратилась в громадный исследовательский и педагогический центр, оборудованный по последнему слову науки и техники.
Далее мы перелетели в Миннеаполис. Встретил нас профессор Симпсон. Он служил когда-то врачом в Харькове, но было видно, что он уже подзабыл русский язык. Он растрогался и повез нас к себе пить кофе. Разговорились о наших медицинских журналах, некоторые Симпсон выписывает и старается читать, так как обычно печатает в американских журналах обзоры советской медицины. «Почему самый неинтересный ваш журнал носит громкое название «Советская медицина»? Ведь там читать буквально нечего. Да и вид ужасный. Вообще как узнать, что надо реферировать, что заслуживает доверия? Печатают какие-то статейки, казуистику – к чему это читать?» Мы советуем Симпсону обратиться к другим нашим журналам, обещаем ему сообщать периодически, на какие работы стоит обращать внимание (обещание, впрочем, так и не выполнено).
...
«Почему самый неинтересный ваш журнал носит громкое название «Советская медицина»?
Кофе выпит, мы благодарим старенькую госпожу Симпсон и едем к Энселу Кейсу.
Кейс, не то гигиенист, не то кардиолог, – один из интереснейших персонажей в США. Он неутомимый организатор клинической эпидемиологии, инициатор упрощенных биохимических методик, пригодных для массового применения, автор практических кодов электрокардиограмм и т. д. и т. п. Недавно он создал специальный «эпидемиологический вагон», в котором его сотрудники разъезжают по американским штатам, изучая лабораторные показатели, важные для диагноза сердечно-сосудистых заболеваний, анализа состава пищи и т. д.; вагон прицепляют к поездам в нужных направлениях (Кейс нам его показал – отличный вагон, вот бы нам создать такой!). У Кейса собралась большая группа ученых из различных стран (в том числе его друг из Японии – Кипура, а также профессор Лепим из Бельгии и др.). Начался симпозиум по критериям ишемический болезни сердца.
Миннеаполис – большой город, с вузами и промышленными предприятиями, столица обширного и богатого, преимущественно сельскохозяйственного штата Миннесота, граничащего с Канадой. Просторы – чисто русские, даже сибирские. Мы посетили университет, в том числе студенческий клуб (громадное здание со столовыми, концертными и кинозалами, обширной библиотекой и т. п., вот бы нам такой клуб!). Молодежь нам показалась приятной, воспитанной и хорошо одетой; довольно много девушек. «Да, нынче девушки стремятся иметь высшее образование, специальность и не желают быть только женами», – говорит нам Кейс (его жена ездит с ним в качестве лаборанта).
Утром мы вылетаем из Миннеаполиса в Сан-Франциско. Путь длинный, несколько часов лета. Внизу бесконечные равнины. Должно быть, это прерии, думаем мы. Постепенно, впрочем, рельеф меняется, приближаемся к Скалистым горам. На середине пути – остановка, Солт-Лейк-сити, город Соленого озера. В аэропорту покупают сувениры – индейские аксессуары, ножи, стрелы, очень красивые открытки с изображением индейцев в типичном одеянии. Индейцы живут тут в резервациях, их осталось две-три сотни тысяч. Само Соленое озеро имеет белесый вид, кругом белые отложения соли. С самолета едва рассмотришь слоистые крытые берега реки Колорадо. Горы все выше и выше, перелетаем Кордильеры – и открывается океан. Вид на сан-францисскую бухту и на город восхитителен, но уже темнеет (сильная разница во времени). Нас встречают незнакомые врачи. Едем по бесконечному мосту через залив, на виду – сверкающий огнями город.
...
Климат целый год тепло– прохладный, нет ни зимы, ни жаркого лета («город вечной весны»)
Утром – что за город! Всюду видна синева залива. Прекрасные здания венчают мягкие холмы, утопая в вечнозеленой зелени, масса цветов. Климат целый год тепло-прохладный, нет ни зимы, ни жаркого лета («город вечной весны»); тропические растения смешаны с флорой умеренного пояса. Говорят, купаться в море – холодно. Прохладу несет течение с Аляски, отсюда и достаточная влажность (хотя много ласкового, незнойного солнца). Жители горды своим прекрасным городом и обычно не склонны уезжать из него. Он и велик – до 2 миллионов (с Опландом), но просторен и отнюдь не кажется переполненным, как Нью-Йорк или Чикаго.
В какой-то громадной больнице, занимающей небоскреб, нас познакомили с некоторыми сторонами медицинской работы в Сан-Франциско. Нам сообщили, что до 90 процентов рабочих получают медицинскую помощь бесплатно, поскольку они охвачены страховой системой (четверть суммы складывается из вычетов из зарплаты, четверть – платит муниципалитет, еще одну четверть – промышленное предприятие и последнюю четверть – профсоюз), страхуется и часть членов семьи; в больницах – городских – плата также не взимается, кроме, конечно, частных лечебниц. Сообщили нам и о профилактической работе; например, об итогах десятилетнего наблюдения за курящими и не курящими в отношении частоты в обеих группах коронарного тромбоза; оказалось, что в группе курящих он развился за данный срок в два раза чаще.
Мы посетили и клиники, где познакомились с некоторыми новыми методиками по перманентному измерению кровяного давления, по цитологии легких, по оценке гипертрофии сердца и т. д. Один из профессоров носит фамилию Соколов, однако сын выходцев из России не знает ни единого русского слова. Кстати, он придерживается взгляда о том, что эссенциальная гипертония имеет нервную природу (на основании изучения эмоциональных факторов в анамнезе у гипертоников молодых – в том числе школьного возраста); забавно, что о нейрогенной теории гипертонии, разработанной в Советском Союзе, он узнал только два года назад из моего доклада на пражском симпозиуме.
