Виктор Суворов - ПРАВДА ВИКТОРА СУВОРОВА

Но все эти события были бы вряд ли возможны, если бы в феврале 1930 г. в Детройте без всякой публичности не был подписан договор между американским архитектором Альбертом Каном и президентом Амторга Саулом Броном.

Очень уж велика вероятность того, что, не сторгуйся Кан со Сталиным в 1929 году и не спроектируй он вождю крупнейшие в мире танковые заводы, то, может, и не хватило бы у Сталина решимости заключить в 1939 г. пакт с Гитлером, чтобы совместно начать мировую войну за передел мира.

Прочитал отчет о русской коммунистической радиопропаганде. Эти ребята доставят нам немало хлопот. Русские передачи вовсе не так глупы, как британские.

Я думал — выйдет «Ледокол», и на меня обрушится камнепад критики. Но ошибся. Просчитался. Камнепад не обрушился. Да что там камнепад, никто и камушка в мой огород не бросил. Даже обидно.

Были, правда, статьи, казалось бы, сокрушающие — «Ледокол» в весенней луже», «Ледокол» идет на таран», «Ледоколом» по исторической правде», «Кочегар с «Ледокола», «Ледокол» застрял во льдах холодной войны», «Дырокол», «Пора топить «Ледокол», «Ледокол» в бараньей шкуре», «Антиледокол» и пр. и пр. Были разоблачительные научные конференции. Были разгромные книги и уничтожающие фильмы. «Ледокол» опровергали первый (он же и последний) президент СССР и пять (один за другим) российских премьеров. В ответ на «Ледокол» министр обороны РФ генерал армии Грачев издал громовой приказ о совершенствовании процесса изучения военной истории в Вооруженных силах. Не помогло — пришлось министру издавать еще один приказ, более грозный. Да что там министр…

Государственная Дума приняла специальную резолюцию от 27 мая 2005 года, а Верховная Рада Украины — даже сотворила специальный антиледокольный закон: «Защитим правду истории»!

На «Ледокол» реагировал Президент РФ поручением № Пр-319 от 28 февраля 1995 года. Во исполнение воли всенародно избранного ученые товарищи удивляли мир многопудовыми томами. И их зарубежные коллеги не отставали — по приказу Москвы, по велению собственных горячих сердец крушили они чистыми руками и холодными головами мои ржавые борта, били по мне из всех калибров. Любому залетному иноземному охотнику, который вызывался топить «Ледокол», в Москве стелили красный ковер от Шереметьева до Грановитой палаты.

Министерство обороны, МИД, СВР, ГРУ и другие столь же почтенные организации распахивали (почему-то) перед закордонными ниспровергателями неприступные двери своих совершено секретных архивов. И вскипали антиледокольные волны, пенились, но били мимо моих бортов.

И германское Министерство обороны подключилось. У них тоже ведь есть Институт военной истории. В Потсдаме. Точно такой, как и у нас. Этот институт издал книгу (опять же — сокрушающую), а в той книге — на целую страницу список научных центров, которые к потоплению «Ледокола» приложили руку: Лондонский институт германской истории, Римский, Вашингтонский, Боннский и еще множество разных. И в той же книге — антиледокольные изыскания университетских деятелей из Кельна, Берлина, Бонна, Эссена, Франкфурта, Геттингена, Тюбингена и пр. и пр.

Так разве все это — не критика? Разве не камнепад? «Ледокол» я писал ради одного вопроса. Этот вопрос — в 26-й главе. Предшествующие главы — только присказка. Главный вопрос книги написал заглавными буквами. Для непонятливых я еще и приписал: вот он — центральный вопрос. Грядущих своих критиков просил на мелочи не распыляться, а брать барана за рога — отвечать на главный вопрос. Сейчас просто ради принципа вопрос не повторяю — тот, кто книгу читал, знает, о чем речь. Так вот: в сотнях статей, в 47 антиледокольных докторских диссертациях, которые мне известны на сегодняшний день, в 32 опровергающих книгах, во множестве теле и радиопередач ни один мой противник на поставленный вопрос не ответил. Скажу больше: ни один о центральном вопросе «Ледокола» словом не обмолвился. Так можно ли все эти изыскания считать критикой, если мои уважаемые оппоненты готовы спорить о чем угодно, только не о главном, если они придираются только к мелочам, но лихим маневром обходят центральный вопрос?

И еще: если ведущие мировые светила из институтов и университетов Лондона, Парижа, Тель-Авива, Мюнхена, Рима, Вашингтона, Эдинбурга, Бонна, Москвы, Берлина вот уже больше 20 лет горят желанием опровергнуть книгу, но не решаются даже упоминать главный вопрос, поставленный в ней, то не является ли это свидетельством того, что «Ледокол» пробился?

Перчатка брошена. Два десятка лет ходят вокруг нее ученые синьоры, мистеры, господа, паны и товарищи, плюются, ругаются, шлют проклятия на мою бедную голову, объявляют меня опровергнутым, разбитым, утопленным, испепеленным, истребленным и по полу растертым, но перчатку так никто поднять и не решился. Уклонились от боя господа генералы и маршалы, премьеры, президенты и разведчики, журналисты и ученые.

Но письма идут. И новые ниспровергатели на бой вызывают. Весь Интернет исписали: выходи! Под телекамеры зовут: спорить будем! А о чем, граждане, спорить? Это вам следует принимать мой вызов. Это вам следует ответить на тот центральный вопрос, который я написал заглавными буквами. Если вы главное обсуждать не решаетесь, то о чем спорить? А если вы «Ледокол» не читали и не знаете, что там за главный вопрос, то нам и подавно толковать не о чем.

Итак: орды моих оппонентов на битву меня зовут, но сами же от нее уклоняются. А уязвить, уколоть, укусить хочется. Потому нужен аргумент, который был бы, так сказать, за бортом «Ледокола». Нужен аргумент, который позволил бы противникам меня топтать, но при том не ввязываться в спор по существу.

И ударило кому-то в голову: так не Суворов же открыватель! Он попросту повторил Геббельса! Это Геббельс все выдумал! Гитлеру требовалось оправдание вторжения, и вот рано утром 22 июня 1941 года Геббельс врал в микрофон… А Резун-Суворов повторяет.

Чудный аргумент. Палочка-выручалочка. Можно теперь меня фашистом объявить, о сути книги не споря. Не вдаваясь, так сказать.

Аргумент про Геббельса понравился. Аргумент подхватили. Аргумент повторяют. И звучит обвинение ужасно. Прикиньте, каково оказаться в одной упряжке с Геббельсом?

Но ужасным обвинение кажется только на первый взгляд.

Историю пишут победители. Потому так повелось: раз сказал Геббельс — значит, вранье. Из этого следует, казалось бы, неотвратимый вывод: а все, чем нас кормил кремлевский Агитпроп, — чистая, кристальная правда. И больше того: раз Гитлер агрессор, захватчик, поработитель, следовательно, мы — освободители. Гитлеризм — тьма, а у нас, как говаривал товарищ Сталин, — свет с востока. Однако советская коммунистическая пропаганда, мягко говоря, особой правдивостью тоже не отличалась. Был у нас свой Геббельс. Звали его Александром Сергеевичем. Только не Пушкиным, а Щербаковым.

Так вот, сам Геббельс еще до германского нападения на Советский Союз считал: победить Александр Сергеича на состязаниях брехунов крайне трудно. Уж больно талантлив был товарищ Щербаков. Британское агентство Би-Би-Си Геббельс ни во что не ставил: уровень не тот. А вот как победить кремлевского оракула?

Кстати, Александр Сергеич превосходил Геббельса уже своим титулом. Геббельс — министр пропаганды. Уже из самого этого титула следует, что задача его и подчиненного ему ведомства — гнуть угодную режиму линию, пропагандировать некие идеи, т. е. пудрить мозги широким народным массам.

А товарищ Щербаков — начальник Советского информационного бюро. Начальник бюро, которое распространяет информацию. Только факты и никакой пропаганды.

И во всем так. Газета «Известия». Извещаем о том, что случилось. И только. Или вот: газета «Правда». Правда она и есть правда. Чистый светлый родничок. Без мути и примесей.

У них символ СС — череп с костями, а у нас у чекиста на рукаве колосья зреющие. Из таких мелких камушков грандиозные мозаики складываются. Гитлер миллионы людей истребил, потому как злодей. А наши товарищи с горячими сердцами истребили еще больше. Но — ради прогресса. Потому сегодня по любым городам мира можно привольно гулять с серпом и молотом. Никто и в морду не плюнет. Это же не свастика. И чекисту памятник можно воздвигнуть на народные денежки. Это же не эсэсовец!

А ведь памятник чекисту — это хуже, чем памятник эсэсовцу. Эсэсовец — это зверь со стороны. Он истреблял тех, кого считал врагами. А чекист — это свой, доморощенный негодяй. Он истреблял все вокруг. Своих и чужих. Десятками миллионов. И песня у него: «Не всех еще искоренили!»

И еще разница в том, что в Гестапо пытали ради того, чтобы выявить настоящих сообщников. А в НКВД пытали ради того, чтобы выполнить разнарядку — спущенный сверху план истребления. Чекист наперед знал, что пытает невиновных. Протоколы выдуманных признаний ребята с пылкими сердцами между собой называли «романами», а самых талантливых костоломов, вышибателей зубов, глаз и челюстей — «романистами». Вот из их-то рядов и вышел Александр Сергеевич Щербаков.