не достигши шестидесятилетнего возраста. Его похоронили в монастыре Святого Феодора, то есть подле отца. Летописец говорит, что «плакала по нем вся Русская земля и все черные клобуки». Изяслав II действительно заслужил любовь киевлян своей храбростью, приветливостью и щедростью. Он умел при случае и сказать красное слово народу, и угостить его на славу. Этот щедрый князь, не жалевший имения для друзей, пользовался особою привязанностью черных клобуков, или обитателей южной Киевской украйны, которые являются верными союзниками Изяслава почти во всех войнах с его соперниками.
Княжение свое в Киеве Изяслав ознаменовал и в другом случае: он сделал попытку поставить Русскую церковь в более независимые отношения к Византии. Первая попытка такого рода была при Ярославе. Но после Илариона наши митрополиты снова выбирались из греческого духовенства и поставлялись патриархом Константинопольским. В 1146 году митрополит Киевский Михаил II самовольно удалился в Царьград и там в следующем году скончался. Тогда Изяслав II по примеру своего предка созвал в Киев епископов и поручил им поставить митрополита, указав для этого на инока и схимника Климента Смолятича, который, подобно Илариону, отличался книжной ученостью. Он подвизался в Зарубском монастыре, который находился на правой стороне Днепра (против устья Трубежа) и, подобно Киево-Печерскому, также отличался своими пещерами.
Но собор духовный на этот раз не был так единодушен, как во времена Ярослава: с одной стороны, власть киевского князя при раздроблении России уже не имела прежней силы и величия, и областные епископы уже менее зависели от него; а с другой — поставление митрополита цареградским патриархом успело приобрести силу твердого предания и сделалось почти нашим церковным правилом. Голоса на соборе разделились: меньшинство утверждало, что недостойно епископам ставить митрополита, так как это дело патриарха. Представителями греческой партии были: смоленский епископ Мануил, родом грек, и новгородский епископ Нифонт. Главою же противной, то есть русской, партии явился Онуфрий, епископ Черниговский, который защищал соборное право ставить митрополита. Чтобы придать этому поставлению еще более силы, он предложил благословить нового митрополита главою святого Климента, папы римского, которая была привезена Владимиром Великим из Корсуня и хранилась в Десятинной церкви Богородицы. Онуфрий ссылался на пример самих греков, которые будто бы ставят своих иерархов рукою святого Иоанна Предтечи. Предложение Онуфрия было принято, и Климент поставлен.
Но Мануил и Нифонт не соглашались признать его митрополитом, пока он не получит благословения от патриарха Цареградского; за что эти два епископа подверглись гонению от великого князя. Однако они нашли себе многих единомышленников в русском духовенстве, которые с неудовольствием видели нарушение обычая; а патриарх Николай Музалон прислал Нифонту похвальную грамоту и в ней уподоблял его святым подвижникам. Сторону греческой партии держал и соперник Изяслава II, Юрий Долгорукий. Когда он утвердился на киевском столе после смерти Изяслава, то Климент был изгнан во Владимир-Волынский, а митрополитом Киевским на его место поставлен в Царьграде грек Константин.
До какой степени простиралось озлобление греческой партии против Климента и Изяслава, видно из того, что первым делом вновь избранного митрополита было запретить священнодействие церковнослужителям, поставленным Климентом, и предать анафеме память покойного князя. Потом во время продолжавшихся смут, когда Киев занят был войсками Мстислава Изяславича, Константин, опасаясь от него мести за отца, удалился в Чернигов, где и скончался в том же году (1159). По словам летописи, перед смертью он призвал к себе черниговского епископа Антония и вынудил у него следующее клятвенное обещание: не погребать его, Константиново, тело, а, привязав веревку к ногам, вытащить из города и бросить на съедение псам. Епископ исполнил это странное завещание, к соблазну и удивлению всего народа. Но князь Черниговский (Святослав Ольгович), посоветовавшись со своими боярами и тем же епископом, на другой день велел взять тело митрополита и похоронить его в Спасском соборе.
После кончины Изяслава II старый Вячеслав Мономахович призвал в Киев другого своего племянника, Ростислава Мстиславича Смоленского, и точно так же поручил ему все киевские «ряды рядить», то есть суд, расправу и ратное дело. Но в том же 1154 году Вячеслав умер. Ростислав вследствие неудачной войны с Изяславом Давидовичем Черниговским потерял Киев. Однако и соперник его недолго владел стольным городом, на который, собственно, не имел права, потому что отец его никогда не был киевским князем. Из Суздальской области уже шел Юрий Долгорукий, который послал сказать Изяславу Давидовичу: «Киев мне отчина, а не тебе». Изяслав не посмел сопротивляться ему и удалился в Чернигов. Юрий, столь долго стремившийся в Киев, занял его в третий раз и, наконец, здесь утвердился (1155). Наиболее значительные уделы киевского княжения он раздал своим сыновьям: Андрею — Вышгород, Борису — Туров, Глебу — Переяславль, а Васильку — Поросье, то есть область торков и берендеев. Окружив себя сыновьями, Долгорукий думал спокойно сидеть на великокняжеском столе. Но спокойное княжение в Киеве сделалось уже почти невозможным. Между многочисленными потомками Владимира Великого взаимные отношения и права на старшинство сильно перепутались. Довольствовались одною тенью права, чтобы добиваться старшего стола, если только надеялись иметь силу на своей стороне. Отсюда видим постоянные распри из-за Киева, постоянные попытки овладеть этим городом, еще заключавшим в себе столько притягательной силы.
Положение Юрия было непрочно. С одной стороны, старшинство его не признавали сами Мономаховичи, особенно старший сын его счастливого соперника Изяслава II, Мстислав, князь Волынский; а с другой — беспокойные князья Черниговские также искали случая снова захватить Киев в свои руки. Одинаковое стремление сблизило недавних противников: Изяслав Давидович заключил союз с Ростиславом Смоленским и его племянником Мстиславом Волынским. Но в то время когда они собирались идти на Юрия, смерть избавила последнего от новой борьбы. Однажды он пировал у какого-то боярина Петрила; в ту же ночь заболел; а через пять дней скончался (1157). Его похоронили в церкви Святого Спаса на Берестове, где был загородный княжий дом. Важное историческое значение этого князя основано не на киевском его княжении, а на его деятельности в земле Суздальской. Что же касается до киевлян, то, очевидно, он не пользовался их расположением. Народ особенно злобился на его суздальских дружинников за их вымогательства и жадность. Когда умер великий князь, чернь бросилась грабить его загородные дворы и, между прочим, тот, который находился за Днепром и назывался Раем; пограбила также дворы суздальских бояр и дружинников по ближним городам и селам, а некоторых умертвила. Ясно, как вредно влияли на народные нравы постоянное соперничество, постоянная смена великих князей и как с упадком верховной власти возрастали необузданность киевской черни и привычка к самоуправству26.
