Обращая свои взоры к Западу, Алексей Михайлович, конечно же, стремился преобразовать Россию. Именно поэтому он тяготился людьми грубыми и односторонними, окружавшими престол, выдвигал талантливых людей с европейским образованием. Им он и доверял больше.
Одним из таких приближенных царя Алексея был, замечательный московский государственный деятель XVII века Афанасий Ордин-Нащокин. Он был сыном скромного псковского помещика, но получил хорошее образование — изучил математику, хорошо знал латинский и немецкий языки, был очень начитан. По своей образованности он, пожалуй, не уступал ни одному из иностранных министров, своих современников, и был едва ли не первым русским, который заставил иностранцев уважать себя. Родившись на западной окраине России, в Псковской губернии, и проведя там первые годы своей сознательной жизни, Ордин-Нащокин мог наблюдать за образом жизни соседей — немцев и шведов, с которыми поддерживал тесный контакт.
Трудился он на поприще отношений Московского государства с европейским Западом. Товарищи по службе говорили про него, что он «знает немецкое дело и немецкие обычаи». Противники преобразований называли его иноземцем, сторонники — их было значительно меньше — считали, что он «лучше самих иностранцев». Это был горячо преданный России человек, виртуоз в дипломатии, ставшей его главным делом. Ордин-Нащокин руководил Посольским приказом и, по признанию иностранцев, был дипломатом «от Бога». Благодаря ему в России было введено много новшеств: открыта почта по заграничному образцу, созданы различные рода войск — солдаты, рейтеры, драгуны, которые обучались с помощью иностранных офицеров. При содействии европейцев были продолжены начатые еще при царе Михаиле поиски руды, строились заводы и мануфактуры — стеклянные, суконные, шелковые. В Москве впервые начали разводить сады и парки, для которых из-за границы выписывались редкие растения, незнакомые доселе деревья и цветы. Приглашать стали и иностранных садовников. А в своем родном городе Пскове Ордин-Нащокин устроил вольную продажу вина — открыл шинки по образцу немецких винных кабачков. Позже такие кабачки появятся и в Москве.
Нащокин, находясь у руля управления государством, окружил себя фабричными специалистами, ремесленниками, коммерсантами, приехавшими в Россию, использовал их знания и опыт на благо страны. Его, собственно, можно назвать первым русским канцлером.
Царь Алексей доверял своему министру и высоко ценил его. И даже когда сын Нащокина, находясь в служебной поездке, неожиданно для всех бежал за границу, прихватив с собой казенные деньги, что для того времени было событием из ряда вон выходящим, и отец, сконфуженный и убитый горем, сам сообщил об этом, попросив царя об отставке, Алексей Михайлович написал ему задушевное письмо: «Просишь ты, чтобы дать тебе отставку; с чего ты взял просить об этом? Думаю, что от безмерной печали. И что удивительного в том, что надурил твой сын? Человек он молодой, захотелось посмотреть на мир Божий и его дела; как птица полетает туда и сюда и, налетавшись, прилетит в свое гнездо, так и сын ваш припомнит свое гнездо и скоро к вам воротится».
Кончил свою жизнь Афанасий Ордин-Нащокин в монастыре, приняв по доброй воле постриг незадолго до смерти царя. Он устроил при монастыре больницу, и сам ухаживал за больными.
Личная жизнь Алексея Михайловича была очень скромной. В специальной книге он записывал все свои расходы: столько-то на игрушки для детей или подарки своим ближним, на свадьбу или похороны, на лекарства или новое платье. Строгого учета всех затрат государь требовал и от придворных. Но при этом, пожалуй, не было другого царя, который мог бы перещеголять его по роскоши придворного этикета.
Во время аудиенций он появлялся в платье, усыпанном драгоценными камнями, в царском головном уборе, украшавшем когда-то голову его отца, царя Михаила, в красных, из тонкой мягкой кожи сапогах на высоких каблуках. Около трона Алексея всегда стояла золотая раковина, наполненная водой. В ней Алексей омывал свою руку, подставленную гостю для поцелуя — у него был страх заразиться какой-либо болезнью. Особенно пышно в Кремле обставлялись приемы иностранных посольств и гостей. Такого блеска и такой торжественности в Москве еще никогда не видывали. Царь сидел на алмазном троне, получившем это название из-за 870 алмазов, вделанных в его поверхность, а каждый подлокотник был инкрустирован 85 алмазами, 144 рубинами и 129 жемчужинами. Царица восседала на знаменитом троне из слоновой кости, привезенном из Византии в Россию в 1472 году Софьей Палеолог, невестой великого князя Московского Ивана III.
Удивлялись иностранцы и обычаям русского застолья. Во время трапезы за царским столом гостям предлагалось около пятидесяти блюд, большинство из которых были обильно сдобрены луком и чесноком. Ели и пили до тех пор, пока уже невозможно было стоять на ногах. Сам непьющий, Алексей любил, чтобы бояре, сидящие за столом, напивались допьяна. По-русски это означало угостить на славу…
Можно себе представить, сколько всякого продовольствия и водки — до ста ведер для каждого такого обеда — требовал царский стол. Но все было организовано лучшим образом: провизия и напитки поставлялись от поместий двора. Для молока в соседней деревне содержалось двести коров. Фрукты получали из многочисленных дворов, ну а вино — из виноградников, разбитых на нижней Волге одним заезжим французом.
Сам же царь постился около восьми месяцев в году, поэтому сидя за роскошным столом, часто довольствовался лишь куском ржаного хлеба и одним бокалом пива или вина. Это не мешало ему, однако, угощать своих гостей, как говорится, от всего сердца. Ели, как правило, руками из блюда, подаваемого на двух человек. Ни тарелок, ни ножей, ни вилок не было, а ложки подавались только для супа или соусов.
Пышной торжественностью и строгим церемониалом обставлялось и появление царя на площадях и улицах Москвы. Этим как бы подчеркивалось могущество царской власти, ее недосягаемость. Даже ближайшие родственники государя рассматривались как его подданные. А в «Соборное уложение» была включена особая глава: «О государственной чести и как его государское здоровье оберегать». Согласно этому положению за выступление против царя, воевод и приказных людей, то есть государственных чиновников, грозила смертная казнь.
Алексей был женат дважды. Мария Милославская, первая жена, была на три года старше его. Воспитанная в старых русских традициях, она отличалась особенной религиозностью. Много часов в сутки царица проводила за молитвой, образованием своим почти не занималась, к государственным делам интереса не проявляла.
От брака с Милославской у Алексея Романова было многочисленное потомство: восемь дочерей и пятеро сыновей. Однако не все пережили своих родителей. Старший сын, Дмитрий, умер в раннем возрасте, и после его смерти наследником московского престола был объявлен второй сын царя, названный в честь отца Алексеем. Это был исключительно способный ребенок, вызывавший восхищение всех, окружавших царскую семью. Игрушками, привозимыми главным образом из Германии, мальчик не интересовался, играми на воздухе не увлекался, а предпочитал чтение книг. В его библиотеке были грамматики, словари, книги по математике и географии, карты и глобусы. Государь даже повелел привозить специально для сына газеты из-за границы и переводить их на русский язык. Царевич казался старше своих лет и отличался какой-то недетской серьезностью и разумностью. Даже иностранцы, бывавшие во дворце Московского государя, восторгались редкими способностями престолонаследника.
И вот беды одно за другим поразили семью второго царя Романова. При родах скончалась Мария Милославская. Тринадцатый ребенок, девочка, пережил мать лишь на два дня. Нежно любящий супруг был глубоко потрясен этой утратой, за которой через несколько месяцев последовали две других: внезапно умер четырехлетний сын Симеон, а к концу года серьезно заболел царевич Алексей — наследник престола. Ничто не могло спасти шестнадцатилетнего юношу. Его не стало…
После смерти жены и детей царь несколько отошел от своего религиозного фанатизма, может быть, разочаровавшись в справедливости Господа Бога. Некоторое время он никого не хотел принимать, уединившись в царских покоях. Ну, а затем решил предаться вполне светскому времяпрепровождению. Именно в это тяжелое для него время Алексей Михайлович приблизил Артамона Матвеева, главного начальника московских стрельцов — наемных солдат, служивших царю и состоявших, в основном, из немцев и шотландцев. Из всех придворных Матвеев выделялся своим усердием, благородством и образованностью. Царь находил удовольствие в беседах с этим умным человеком, который лучше всех других вельмож, состоявших при дворе, умел отвлечь его от горестных мыслей. Матвеев был просвещенный человек, приверженец европейского склада жизни и большой ценитель искусства. Пожалуй, первым из тогдашней знати он женился на иностранке, шотландке из московской Немецкой слободы, урожденной Гамильтон, принявшей православие под именем Евдокии Григорьевны.
