-- Или греком, какая разница. Его предки нас не интересуют. Повторяю, Купер, прошлое не имеет для него никакого значения. Наше время началось 4 октября 1957 года; Помните, что это за дата?
-- Конечно, помню. В тот день русские запустили в космос первый искусственный спутник.
-- Совершенно верно. И поэтому все, что .было раньше, для него просто не существует.
Он проговорил это тоном человека, который хочет завершить разговор. Но я не сразу сдался.
-- Хорошо, прошлое для него не существует, но вот последний вопрос: а его райка на шее?
Чест помрачнел.[ ]
-- Откуда вы знаете? -- спросил он.
-- Я видел. Видел пластырь.
-- Ну... Это пустяк!..
-- Как это, пустяк?
-- Ну! Пустяк! Царапина и все.
-- Генерал, я здесь для того, чтобы служить НАСА. Я не шпион и не из тех журналистов, которых волнуют только свои собственные интересы. Статья будет опубликована неизвестно когда и поэтому не сыграет никакой роли в моей карьере. Вы компенсируете мне расходы, это верно, но кто знает, не придется ли мне еще добавить несколько долларов из своего кармана. Словом, работа в убыток...
-- Купер...
-- Нет, дайте мне закончить. Не создавайте дополнительных трудностей. Если хотите, чтобы моя работа принесла какую-то пользу, доверяйте мне.
Чест слегка покраснел и твердо сказал:
-- Мне кажется, мы доверяем вам, и еще как!
-- Тогда давайте пинте продвинемся немного дальше. Я не верю, что это царапина. Так что же это такое?
Генерал тяжело вздохнул и с неприязнью посмотрел на меня.
-- Официально заявляю вам, -- проговорил он, --ничего особенного. Хотя... -- добавил он, чуть поколебавшись, -- рентген вроде бы и показывает, что внутри довольно глубокая рана. Но обратите внимание, -- он сделал предупреждающий жест, -- я сказала "вроде бы". На самом деле его горло в превосходном состоянии. Возможно, Темпль родился с этим дефектом. Скажу больше, определенно это у него с самого детства. А может, поцарапался, когда после полета принимал душ, -- заключил он, -- вот и все.
Что у Темпля идеальное здоровье, нет никаких сомнений, генерал.
-- Согласен, -- обрадовался он.
-- А рана глубокая? -- все же настаивал я. -- чем она может быть вызвана? Каким-то ударом?
-- Возможно. Только, несомненно, не во время пота Луну.
-- Это мог быть удар копьем, например?
Он засмеялся и покачал головой:
-- Ох, уж эти журналисты!
Я покинул остров на вертолете. Меня доставили на военный аэродром, а оттуда, словно почтовую посылку, перевезли в Денвер, штат Колорадо. Затем я полетел в Нью-Йорк. Смеркалось. Это был самый длинный день в моей жизни. Но спать мне не хотелось. И все же я сидел, закрыв глаза...
...и вновь видел перед собой бледное, мокрое от пота лицо молодого спартанского воина, говорившего:
-- ... люди, кони -- белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и большими щитами... -- и негромко напевавшего на языке, который умер много веков назад, древнейшую военную песнь...
Джек Темпль. Это мне не приснилось. Я был в этом уверен.
"Леонид дал сигнал к атаке, и мы пошли по телам павших лучников..." Да, это был не сон: "Стрела... вонзилась вот сюда... И я... умер..."
Стрела вонзилась в горло. И Джек Темпль вернулся с Луны с царапиной на шее... А может, он поцарапал себя, когда принимал душ? Но внутри была глубокая рана... Откуда она могла взяться? Ранение? "Возможно. Только несомненно, не во время полета на Луну".
Так что же?..
Я открыл глаза, посмотрел в иллюминатор и не увидел ничего, кроме кромешной тьмы. Кромешная тьма была повсюду. Тьма и тишина в течение пятнадцати секунд. Приборы бездействовали. По научным данным космический корабль вполне мог быть уничтожен за это время, а с ним и человек на борту. Что произошло за эти пятнадцать секунд? Темпль встретил прошлое: находился в Фермопилах, сражался и погиб от стрелы, попавшей в горло? Я снова закрыл глаза. Да нет! Время летит со скоростью триста тысяч километров в секунду, как и свет, насколько мне было известно. Или, может быть, еще быстрее, кто измерял его полет? Чтобы встретить прошлое, надо было двигаться еще быстрее... черт побери... Откуда мне знать! Я ничего не понимаю в подобных расчетах! Я ведь журналист, какого черта им от меня надо?
Злость, охватившая было меня, быстро прошла. Загадку этих пятнадцати секунд и провал связи с кораблем НАСА рано или поздно раскроют. Точно так же, как найдет объяснение и глубокое ранение в горле астронавта. А может, и не будет никакого ответа, ведь полет прошел как нельзя успешно и, это было самое главное, человек мог теперь летать на Луну, высаживаться там, ходить по ней и возвращаться на Землю меньше чем за два часа. Теперь и в самом деле достаточно было лишь протянуть руку, чтобы покорить Луну.
Профессор Зейвольд принял меня или, скорее, вынужден был принять как только вышел из аудитории. Еще звучали аплодисменты слушавших его лекцию, и он был немного возбужден.
-- Всегда так бывает, -- сказал он, словно извиняясь.
-- Аплодисменты волнуют, профессор.
-- Нет... волнует психиатрия, Купер, -- поправил он меня и, взглянув на часы, добавил: -- Боюсь, что у меня совсем немного времени для вас, дорогой друг.
-- Постараюсь быть кратким, профессор. Я бы тоже хотел как можно быстрее разрешить волнующую меня проблему.
-- Какой-нибудь больной? -- спросил он.
Я отрицательно покачал головой..
-- Нет. Самый здоровый человек на свете, и это не просто красивая фраза. Действительно самый здоровый человек на свете, стальные нервы, молниеносные рефлексы и все прочее.
Он поморгал.
-- Не понимаю вас, Купер... Здоровый... и даже психически?
-- Кончено. Абсолютно здоровый.
Один из величайших психиатров мира снова недоуменно посмотрел на меня.
-- А какое я могу иметь отношение к самому здоровому человеку на свете? Я врач. Работаю для того, чтобы люди были здоровы, но... я занимаюсь преимущественно больными.
И тогда я рассказал ему о Темпле. Он слушал меня, склонив голову, шевеля время от времени тонкими, изящными пальцами. Когда я закончил, он поднял на меня свои темные и пронзительно умные глаза.
-- И вы хотите знать, -- сказал он, -- как это возможно, чтобы человек наших дней, никогда не бывавший в Греции, не читавший книг по истории, во всяком случае в недавнее время, и даже не знающий, как правильно произносить -- ФермопИлы или ФермОпилы... Вы хотели бы знать, каким образом такой человек может рассказывать историю похода Леонида и заявить, что сражался с персами?
-- Да, именно это я и хотел бы знать. Но, -- добавил я,-- есть еще одно обстоятельство, о котором я не успел вам сообщить. Я был у профессора Шезингера, вы его знаете?
-- Да, конечно, это историк.
-- Так вот. Он подтвердил, что все рассказанное Темплем соответствует исторической правде. Единственное, чего не знал профессор, это обряд с лавровыми венками, которые помещали между рогов быка. Он говорит, что это очень интересная деталь.
Глаза Зейвольда блеснули.
-- Это не первый подобный случай, о котором я слышу, -- тихо проговорил, он. -- Знаете, я общался с тысячами больных и тысячами здоровых людей, но мне лично никогда не доводилось встречать что либо подобное. Повторяю, я только слышал о таких вещах. Знаю, что несколько лет назад один итальянский крестьянин в бреду после солнечного удара уверял, будто оказался среди римских солдат, сражавшихся против Ганнибала в битве при Каннах, и рассказал много подробностей, которые, по мнению историков, были абсолютно точными. Однако, этот крестьянин родился в окрестностях Канн и постоянно жил там... Я видел больных, которые -- тоже в бреду -- говорили на совершенно незнакомом им языке -- на немецком или датском, к примеру... Как это может быть Я мог бы дать вам множество ответов, Купер, но ни один из них не удовлетворил бы вас. Науке известно многое, но не все. К тому ж, -- спокойно продолжал он, -- человеческий мозг -- это целый мир, изученный лишь отчасти. Я бы даже сказал -- в самой незначительной части. Так что же? Перевоплощение? Наследственность? Мы все происходим от Адама и Евы, не будем забывать этого. Древние воспоминания, где-то услышанные слова, представления... -- И Зейвольд еще некоторое время говорил в том же духе, и я таким образом оказался одним из немногих привилегированных слушателей, которому он читал персональную лекцию. Он упомянул о многих других, очень интересных вещах, возможно, чересчур сложных, часто невероятных, но все равно они убедили меня. Последняя фраза заканчивалась словом "случай".
-- Случай? -- повторил я.
-- Вы можете исключить его? -- спросил он и, естественно, не стал ждать ответа, а добавил -- Одно кажется несомненным, а именно: после подобного кризиса субъект освобождается от этих, если можно так выразиться, воспоминаний и больше уже никогда к ним не возвращается. Совершенно ничего не помнит:
Я спросил:
-- Вы хотите сказать, что этот мой друг никогда не расскажет историю о Фермопилах?
-- Конечно. И будет отрицать, что рассказывал ее когда-либо. Од от нее освободился. Навсегда.
