Четвертый, иностраннаго дела, с надписью: «Me fecit, Daientriae, a 1673. Henryck. Thor. Amor vincit omnia», т.е. «меня сделал в Девентере, 1673 года Генрих Тор Горст. Любовь все побеждает». На наружной стороне этого колокола двуглавый орел, на груди котораго изображен в клейме конь без всадника, похожий на единорога.
На пятом следующая надпись: «Божиим изволением сии колокол поставили стрельцы Темирова приказу Засецкаго 500 человек великому чюдотворцу Николе, что на горках за Москвою рекою».
На шестом колоколе надпись: «Слит сей колокол на Москве в дом Пречистые Богородице Одигитрие, чюдотворные иконы Смоленския, Божиею милостию повелением благовернаго государя царя и великаго князя Алексея Михаиловича в Новодеич монастырь, что за посадом, лета 7159 (1651) году сентября в 1 день, а деньги сдавали вкладчики по обещанию. Мастер Микифор Баранов. Весу в сем колоколе 200 пуд».
Интересен седьмой колокол: «Лета 7192 (1684) месяца августа 3 дня сей колокол вылит в похвалу и славу и честь Богу в Троице славимому и Пресвятей Богородицы и всем святым в дом ея Пресвятыя Богородицы явления иконы Смоленския Одигитрия, нарицаемый Новодевичей монастырь, повелением благочестивейших, великих государей наших царей и великих князей Иоанна и Петра Алексеевичей всея великия и малыя и белыя России самодержцев общими же с ними великими государи изволением и согласием сестры их государския великия государыни, благоверныя царевны и великия княжны Софии Алексеевны всея великия и малыя и белыя России, понеже она, государыня, того святаго дому на давных лет строительница, а ныне наипаче имеет прилежное попечение к устроению, как от всех видимо. Весу в нем 540 пудов. Лил сей колокол мастер Феодор Маторин».
Восьмой колокол с точно таким же титулом и надписью, почти слово в слово, только лил последний колокол мастер Михаил Лодыгин и вылит он был 1-го декабря 1688 года.
Судьба многих исторических колоколов в Москве решилась во время войн Петра Великаго с шведами. До этого государя в древней столице считалось сорок сороков церквей, а другие насчитывали их более двух тысяч, из которых, по крайней мере, половина была приходских, и при каждой были колокола. В 1700 году после неудачи русских под Нарвою, Петру Великому кто-то из приближенных к нему иностранцев указал на непомерное множество колоколов как в Москве, так и в других городах. Петр приказал лить разныя крепостныя и полевые орудия их тех колоколов, которые признаны будут лишними. И в тот же год, зимою из них было отлито ста больших пушек, 143 полевые пушки, 42 мортиры и 13 гаубиц. Распоряжение царя вызвало почти общее неудовольствие. Вот что по поводу этого разсказывает С. Григоров[18] о так называемых в народе «Непокорных колоколах», которые сопротивлялись указу царя. Русские люди, видевшие в колоколах украшение своих церквей, дорожили ими и, потому, изыскивали всевозможные способы, чтобы не отдать своих колоколов на литьё пушек; при этом, конечно дело не обошлось и без чудес. Приводим здесь разсказ Гаврилы Тверитинина об одном из таких чудес, списанный С. Григоровым с рукописи под № 432, находящейся в библиотеке Петербургской духовной академии:
«Я и сестра моя Ирина, – пишет Гаврило Тверитинин, – в 1701 году были у Троице-Сергиева монастыря, тогда от великаго государя царя Петра Алексеевича был указ везде в городских монастырях и в Москве и у всех приходских церквей брать колокола и от всего звону четвертую долю меди веса на пушечный двор на лить` пушек и в том Сергиеве монастыре также; а в монастыре колоколов 26 было. Архимандрит и братия его великаго государя указу противится не смели и колокола с колокольни сымать повелели. Вечером некоторые указали снять один старинный колокол; весу, что в нём того не знали, а гласом был глух и не ярок; но за поздностью онаго не сняли. Монастырь ночью кругом запирался и всегда также и тою ночью был заперт. На утро же архимандриту звонарь донёс, что того колокола на колокольне нет, и братия не ведала, как и где он делся. Архимандрит же, услыхав об этом, повелел везде искать по келиям у братии и в погребах, и когда нигде не могли обрести (занеже ему чудотворцу отдать сего не изволися), тогда архимандрит Ларион повелел другой снять, также весу в нём не ведая и тот снять повелел и разбить и медь свезти в Москву. Когда колокол сняли, человек, чтобы разбить оный, ударил по колоколу молотом; но колокол от того удара не разшибся, но начал глас от него трои сутки день и ночь непрестанно».
Вследствие этого «архимандрит и того колокола не велел вести к Москве, а повелел сымать два другие колокола нонешняго мастерства, но сих колоколов не могли снять никоими делами». В то время, когда «архимандрит и братия, боясь указа государева, с ужасом смотрели на сии колокола; колокола же сии два братьеника вдруг сами собой с колокольни соскочили, пали и стены обломили». Безвестный колокол в это время также отыскался за монастырем в пруде. «Во время тое на монастырь в погреб лед возили и уши от того колокола видели, а потом его от воды того пруда взяли». Обо всем этом донесли Петру, который, по уверению Гаврилы Тверитинина, хотя «в монастырь приходил, плакал и прощения просил у чудотворца Сергия о своём соизволении; однако колокола два братьеника повелел вести в Москву, где оне в литьё пушечнаго дела не пошли и не испорчены, потому что медь была жестка, в дело негожа и доныне те колокола стоят на пушечном дворе целы, как и были».
Число колоколов в Москве в настоящее время далеко превышает количество трех тысяч; а сколько их всех в России – трудно исчислить. Даже отдаленная Сибирь может похвастаться изрядным количеством их. Самый большой колокол там в Тобольском соборе, весит он 1.011 пудов и 22 фунта и лит, как значится по надписи на нём, в 1738 году на Тагильском заводе, тщанием митрополита Акинфа Никитича Демидова; звук его прекрасный и вид красивый. Кроме Тагильска, в Сибири лили колокола еще в Тюмени и Енисейске, но большею частью грубой отделки, небольшие и не особенно благозвучные. Сибирские колокола преимущественно привозные и некоторые из них привезены из-заграницы. Так, в Тобольске, на Богородицкой церкви, имеется один выписанный из Голландии; надпись на нём гласит: «me fecit Jan Albert de Grave Amstelodamu Anno Domini 1719» (лит я в Амстердаме Иваном де-Граве в лето от Рождества Христова 1719-е).
Из привезенных в Сибирь колоколов в историческом отношении замечателен «Углицкий карноухий», в который били в Угличе в набат по случаю умерщвления царевича Димитрия. Борис Годунов сослал изобличиелей одушевленных в Пелым, а неодушевленнаго, с отсечением уха в Тобольск в 1595 году. Этот неумирающий ссыльный висел сперва на Спасской колокольне, потом перемещен был на соборную и, наконец, в 1837 году, по распоряжению архиепископа Антония, снят оттуда и повешен подле архиерейкаго дома при крестовой церкви, под небольшим деревянным навесом. Целью последняго перемещения было то, чтобы показать, если потребуется, эту историческую достопримечательность посетившему, в 1837 году Тобольск, наследнику престола.
В настоящее время углицкий колокол сзывает к богослужению; но до этого времени, когда он висел на соборной колокольне, в него отбивали часы и при пожарных случаях били в набат. Вес в нем 19 пудов 20 фунтов, он карноухий, т.е. с отсеченным ухом; это сделано было, как выше нами сказано, по приказанию Бориса Годунова. Звук у него резкий и громкий; надпись на нём по краям вырезана, а не вылита; она гласит: «Сей колокол, в который били в набат при убиении благовернаго царевича Димитрия, в 1593 году, прислан из города Углича в Сибирь в ссылку в град Тобольск к церкви Всемиластиваго Спаса, что на Торгу, а потом на Софийской колокольне был часобитной». Как склад надписи, так и форма букв новейшаго времени.
В «Ярославских губернских ведомостях», в сороковых годах было напечатано, что существует слух, будто этот колокол не настоящий углицкий, что углицкий по какому-то случаю разбился и его перелили, но ухо отсекли у вновь отлитаго потому, что так было у его прообраза. Но из этого слуха никакого точнаго вывода нельзя сделать. В бытность мою, в 1882 году, в городе Тобольске, мне привелось лично видеть этот колокол; поверхность его, очевидно, очень старая и от древности самая медь сераго цвета, надпись же несомненно новейшая. При самом тщательном осмотре не найдется ни малейшаго даже намёка на то, что этот колокол не настоящий углицкий, а только перелитый их него, да и многовековая уверенность жителей не допускает ни малейшаго сомнения в его подлинности. При том и летописи, и предания тобольския говорят, что это действительно тот самый колокол, которым, в 1591 году, в роковой день, 15-го мая, в час послеобеденнаго сна, соборный сторож Максим Кузнецов и вдовый священник Федот, прозванием Огурец, встревожили мирный Углич; и что передаваемый «Ярославскими Ведомостями» слух о разбитии и переливке его не заслуживает никакого вероятия и не может нисколько поколебать подлинности этого колокола.
