Вблизи столицы, в мрачно-величественной части так называемого Венского леса, продавался тогда охотничий замок Мейерлинг, принадлежавший графам Лейнинген-Вестербург. Это небольшое здание с башней, тоже довольно зловещего вида. Кронпринц Рудольф приобрел Мейерлинг в 1886 году, и служил ему замок не только для охоты. Там постоянно бывало очень веселое общество, и «шампанское лилось рекой». В замке было шесть человек прислуги: камердинер кронпринца Лошек, егерь Водица, ламповщик, уборщик, кухарка и ее помощница. Не знаю, что теперь в Мейерлинге. В последние годы перед войной там был кармелитский монастырь. Если не ошибаюсь, Франц Иосиф после разыгравшейся в замке трагедии подарил его ордену обсервантов, то есть босоногих кармелитов, живущих по несмягченному уставу Гонория III и проводящих большую часть дня в молчании.
Кронпринц Рудольф познакомился с Марией Вечера в 1887 году на так называемом польском балу в Вене. Ему ее представила графиня Лариш. По-видимому, он еще раньше обратил внимание на 17-летнюю красавицу — не то на скачках, не то в театре. Едва ли не все австрийские барышни были влюблены в Рудольфа — большей частью заочно, по фотографиям или понаслышке. Мария Вечера тоже была в него влюблена еще до знакомства — по крайней мере, говорила она о нем всегда восторженно. Знакомство произвело подобно удару молнии — это в значительной степени предопределялось обстановкой: титулом, блеском, замками, балами, поклонением двору.
При некоторой недобросовестности можно было бы очень подробно рассказать историю «любви Рудольфа и Марии», все со ссылками на печатные источники: существует несколько книг, оставленных мемуаристами того времени. К сожалению, их порою изумительная осведомленность немного напоминает сообщения тех западноевропейских журналистов, которым к моменту составления статьи с совершенной точностью известно все, что накануне вечером Гитлер сказал по секрету Герингу, а Сталин — Ворошилову.
Судебные власти, конечно, могли бы в 1889 году установить очень многое. Но гласное расследование мейерлингской драмы было запрещено, а документы расследования негласного исчезли: император Франц Иосиф отдал их в вечное хранение австрийскому министру-президенту, своему другу детства графу Таафе; есть основания думать, что эти документы много позднее, лет двенадцать тому назад, сгорели при пожаре Эллишатцского замка графа. Кое-что осталось в архиве императрицы Елизаветы, — он, по некоторым сведениям, будет опубликован в 1950 году.
Есть, кроме того, два тома воспоминаний графини Лариш, которая, по своей роли «покровительницы романа», несомненно могла кое-что знать. Однако и этот источник особенного доверия вызывать не должен; в нем вдобавок много противоречий. Скажу, наконец, что и вопрос не так уж интересен. Ничего необыкновенного в «любви Рудольфа и Марии» не было. Упомяну лишь (с указанными выше оговорками) о том, что, может быть, интересно для выяснения характеров действующих лиц.
После первого знакомства с Рудольфом Мария Вечера написала ему восторженное письмо, по-видимому, более или менее близкое по содержанию к письму Татьяны. Кронпринц поступил не как Онегин. Начались встречи, сначала при верховых прогулках на Пратере, потом в других местах. Была добрая графиня Лариш. Была «верная служанка» Агнесса, которая, из преданности своей юной хозяйке, сопровождала ее на свидания и относила письма. Был ямщик Братфиш. Были дворцы Габсбургов, в том числе «увеселительный замок» («Lustschloss») Лаксембург, принадлежавший кронпринцу Рудольфу, — в этом родовом увеселительном замке, по несколько преувеличенному замечанию одного мемуариста, «никто не улыбнулся ни разу со времен Марии Терезии». Был, наконец, Мейерлинг. Мария Вечера посещала этот замок и до 30 января 1889 года, — так в «Идиоте» задолго до убийства Настасьи Филипповны показывается, почти как символическое видение, будущее место происшествия — «дом потомственного почетного гражданина Рогожина».
Впрочем, ничего от Достоевского в начале этого романа не было. Он скоро перешел в связь. У кронпринца Рудольфа после его кончины найден был подаренный ему Марией Вечера портсигар с выгравированной надписью: «В знак благодарности своей счастливой судьбе» и с датой — это не была дата их первой встречи.
По-видимому, они вначале думали, что об их близости не знает ни один человек в мире, кроме, разве, доброй графини Лариш. Разумеется, знала чуть не с первых дней вся Вена. Обвинять в этом добрую графиню нет основания: кронпринц всегда находился под охраной полиции, которая следила за каждым его шагом. О его встречах знали и слуги. Кронпринц доводил неосторожность до того, что принимал Марию Вечера в Бурге, — камердинер встречал ее на улице и «в совершенном секрете» впускал через «потаенную дверь», — у «потаенной» двери Бурга, вероятно, всегда дежурили сыщики, а может быть, и толпа зевак.
Говорили (позднее и писали), что баронесса Вечера тоже знала о связи своей дочери с наследником престола: «Она надеялась на морганатический брак или, в крайнем случае, на миллионы». Это довольно обычная в подобных случаях клевета: нет ни малейших оснований думать, что баронесса рассчитывала разбогатеть на этом деле. Что до морганатического брака, то предварительно кронпринц должен был бы развестись со своей женой. Разумеется, никаких расчетов тут строить было нельзя, — даже если бы баронесса Вечера и была способна на подобные планы (это весьма маловероятно). С другой стороны, трудно предположить, чтобы при существовании на свете многочисленных добрых людей до матери не доходило никаких слухов о поведении дочери. Вероятно, баронесса Вечера, женщина легкомысленная и по природе оптимистически настроенная, не верила: неправда, быть не может! Мэри просто влюблена в наследника престола, как влюблены в него тысячи других девочек.
О кронпринцессе же добрые люди позаботились тотчас. Ей «раскрыли глаза». Благодаря ей раскрылись глаза, можно сказать, у всей Европы.
20 июня 1887 года Англия торжественно праздновала пятидесятилетие царствования королевы Виктории. Франца Иосифа должны были в Лондоне на юбилейных церемониях представлять кронпринц и кронпринцесса. Добрые люди довели до сведения принцессы Стефании, что на это время в Лондон выезжает и Мария Вечера. Жена наследника престола объявила, что в таком случае она на юбилейные торжества не поедет. Рудольф отправился в Лондон без нее. Предлоги были найдены самые благовидные, однако причины отказа кронпринцессы от поездки на торжества тотчас стали известны английскому двору. Друг Рудольфа принц Уэльский чрезвычайно веселился по тому случаю, что у Австро-Венгрии на юбилейных торжествах оказалась, так сказать, частная делегатка, — вдобавок, столь прелестная. Но добродетельная королева Виктория пришла в негодование, усмотрев в поступке австрийского гостя нарушение элементарных приличий и вдобавок неуважение к ней самой. Так, по крайней мере, рассказывают осведомленные мемуаристы, и тут ничего неправдоподобного нет.
Должно быть, с той поры о связи наследника престола стало известно императору Францу Иосифу. Он вначале принял сообщение довольно равнодушно: экая невидаль. Позднее его встревожили слухи о серьезности увлечения его сына.
Делаю снова оговорку — очень трудно судить обо всем этом: ни документов, ни писем у нас нет. По-видимому, со стороны Марии Вечера была отчаянная, восторженная любовь, любовь, готовая на все, любовь восемнадцатилетней девушки к человеку, воплощающему все земные достоинства и все земное величие. В знаменитой сцене тургеневского «Накануне», над которой проливало слезы несколько поколений русских барышень (проливают ли нынешние, советские?), «Елена не плакала, она твердила только: «О, мой друг, о мой брат!» — «Так ты пойдешь за мною всюду?» — «Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду». — «И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда не согласятся на наш брак?» — «Я себя не обманываю; я это знаю». — «Ты знаешь, что я беден, почти нищий?» — «Знаю...» — «Так здравствуй же, — сказал он ей, — моя жена перед людьми и перед Богом!..»
У Тургенева тут начинается следующая глава: «Час спустя Елена со шляпою в одной руке, с мантильей в другой тихо входила в гостиную дачи...» Вероятно, то же самое происходило где-то в Вене — или в Мейерлинге? — в день, выгравированный на портсигаре Рудольфа; возможно, что и слова были почти те же самые, разумеется, с поправкой: «Ты знаешь, что родители мои никогда не согласятся на наш брак?» — «Я себя не обманываю; я это знаю...» — «Моя жена перед людьми и перед Богом!» Рудольф был женат, но это препятствие ему непреодолимым не представлялось. Через некоторое время он обратился к Льву XIII с личным письмом, в котором умолял папу о расторжении его брака с принцессой Стефанией.
В его душе разобраться труднее, чем в душе Марии Вечера. Ему было не восемнадцать лет, а тридцать, и это, верно, было сотое, если не трехсотое, его увлечение. Рудольф давно привык к подобным победам, давно привык к тому, что все женщины «вешаются ему на шею», — сам это говорил. Если верить мемуаристам, у него была тогда в Вене еще другая связь. Мемуаристам верить, однако, не обязательно. Письмо же кронпринца к папе есть факт бесспорный. Развод мог быть нужен этому покорителю сердец только для женитьбы на Марии Вечера.
