"И ведь действительно не испугался!" - с изумлением думала адмиральша, не понимая, как это можно не бояться Алексея Петровича. А главное, после всего, что позволил себе дерзкий сын, - он вышел целым и невредимым из отцовского кабинета. Эта безнаказанность особенно поражала и ставила в тупик Анну Николаевну, помнившую былые расправы сурового отца с детьми. Она решительно не могла сообразить, как могло случиться подобное чудо.
При таких обстоятельствах страшно было и приступиться к адмиралу, тем более, что последнее время он был неприступно суров. Он придирался ко всем домашним, кричал за обедом на сыновей, особенно на Гришу, один покорно-почтительный вид которого приводил, казалось, адмирала в раздражение, распекал дочерей и жену. Не далее как на днях она просила у мужа позволения сходить дочерям к тетке, и когда адмирал сказал, что "нельзя", адмиральша имела неосторожность осведомиться: "Отчего нельзя?"
- Оттого, что земля кругла! Понимаешь, сударыня? - крикнул на нее адмирал, сверкнув очами.
Доставалось за это время и слугам. Никандр был несколько раз обруган, а Ефрем и повар Ларион жестоко избиты за какую-то неисправность. Одним словом, грозный адмирал бушевал, словно бы желая удостовериться после сцены с Сережей, что все остальные его подданные по-прежнему трепещут перед ним, покорные его воле.
Убедившись в этом, адмирал понемногу стал "отходить".
Не решаясь говорить с мужем о Сереже прямо, адмиральша, сокрушавшаяся все более и более по мере приближения дня ухода корвета, отважилась, наконец, напомнить о сыне стороной и, войдя в кабинет адмирала, спросила уныло-жалобным тоном:
- Ты позволишь нам, Алексей Петрович, проводить Сережу?.. Через три дня корвет уходит... Можно тогда поехать в Кронштадт?
Адмирал бросил на жену презрительно-удивленный взгляд и ответил:
- Дурацкий вопрос! Конечно, проводите... И пусть все братья проводят. Дай знать своему балбесу Леониду!
И с этими словами Ветлугин опустил глаза на книгу, делая вид, что занят и разговаривать не желает.
Адмиральша ушла из кабинета грустная.
"Он, очевидно, не хочет простить Сережу!" - думала она, не получив объявления о помиловании строптивого сына.
А "строптивый сын" все это время приходил в отчий дом и уходил из него с заднего крыльца. Большую часть времени он проводил в комнате Анны, куда никогда не заглядывал отец. Там же он и ночевал, а сестра перебиралась к матери. Туда же ему потихоньку Никандр приносил обед и подавал чай. Все были уверены, что адмирал, отдавший приказание не пускать Сережу в дом, не знает о присутствии сына, но адмирал отлично знал об этом, хотя и делал вид, что ничего не знает.
Мать и Анна заботливо снарядили Сережу: они сделали ему статское платье и дюжину голландских рубашек, чтобы ему было в чем съезжать на берег в заграничных портах, и снабдили на дорогу деньгами - ведь до производства в офицеры Сережа никакого жалованья получать не будет! На снаряжение сына мать принуждена была заложить брильянтовую брошь, да Анна великодушно отдала своему любимцу весь свой капитал, сто рублей, подаренные ей отцом на именины. Не забыла Сережу и тетка.
IX
Потерпев неудачу в своей дипломатической миссии, адмиральша вошла к Анне и, увидев, что Сережа и сестра весело и оживленно беседуют, приняла обиженно-страдальческий вид и рассказала о своей бесплодной попытке перед адмиралом в самом мрачном тоне.
- Послушай, Сережа! - обратилась она вслед за тем к сыну, - отец тебя не простит... Ты так и уйдешь без отцовского благословения! - продолжала адмиральша, забывшая, вероятно, что адмирал никогда не благословлял детей и вообще не мог терпеть всяких чувствительных сцен. - Ведь это ужасно! Ты в самом деле страшно виноват перед отцом... Страшно виноват! - повторяла она. - А между тем ты и ухом не ведешь. Сидишь тут и весело разговариваешь в то время, когда я хлопочу о твоем прощении.
- Но позвольте, маменька... - начал было Сережа.
- Ах, не спорь, пожалуйста. Не огорчай меня еще больше. И без того я из-за тебя не сплю ночей. Вы меня все, кажется, в гроб сведете! прибавила свою обычную фразу адмиральша, готовая и любившая поплакать при каждом удобном случае и необыкновенно скоро переходившая от слез к смеху и обратно.
- Чего же вы хотите от Сережи? - вступилась Анна. - Вы только и говорите ему каждый день, что он виноват. Пожалейте и его...
Сережа ответил сестре благодарным взглядом и мягко сказал матери:
- Допустим, что я виноват, маменька, но дела уж не поправишь. Отец не хочет даже проститься со мной... Что же мне делать?
Адмиральша несколько секунд молчала и затем, словно бы осененная счастливой мыслью, значительно и торжественно произнесла:
- Знаешь, что я тебе посоветую, Сережа?
- Что, маменька?
- Иди сейчас к отцу (он не очень сердитый! - вставила адмиральша) и пади ему в ноги... Скажи, что ты сознаешь свою вину и вообще что-нибудь в этом роде. Чувство подскажет слова. Это его тронет. Он, наверное, простит и даст тебе денег! - совсем неожиданно прибавила адмиральша такой прозаический финал к своим чувствительным словам.
Но это предложение, видимо, не понравилось Сереже, и он ответил:
- Как же я буду говорить то, чего не чувствую? Я люблю отца, но не стану бросаться ему в ноги.
- Ну и дурак... и болван... и осел! - вдруг вспылила адмиральша. - И уходи без отцовского прощения!.. Нет, решительно, этот мальчишка сведет меня в могилу! - закончила она и, всхлипывая, ушла к себе в спальню.
Но не прошло и четверти часа, как она вернулась уже без слез на глазах, с двумя червонцами в руке.
- Вот тебе, Сережа! Неожиданные! - проговорила она со своей обычной нежностью, улыбаясь кроткою, чарующею улыбкой, и подала червонцы сыну. Сейчас, совсем случайно, я их нашла у себя в комоде. Вообрази, Анюта, они завалились в щель, а я-то их месяц тому назад искала, помнишь? Еще бедную Настю подозревала... Теперь нашлись как раз кстати!..
Сережа с горячностью целовал нежную, пухлую руку матери.
- Пойдемте-ка, дети, ко мне чай пить... Твое любимое варенье будет, непокорный Адольф! - продолжала адмиральша с ласковою шуткой, обнимая Сережу... - В плавании таким вареньем не полакомишься. Идем! О н не заглянет к нам... О н сейчас куда-то уехал! - прибавила адмиральша успокоительным и веселым тоном.
И, когда они пили чай в ее маленькой гостиной, она так ласково и нежно глядела на Сережу и все подкладывала ему черной смородины щедрой рукой.
- О н, наверное, простится с тобой! Не может быть, чтобы не простился!.. Ведь ты на три года уходишь, мой милый! - говорила адмиральша, видимо желая утешить и себя и Сережу.
- И я так думаю! - заметила Анна.
- Ну... еще бог весть, простит ли папенька! - вставила красивая Вера.
- Ты глупости говоришь, Вера!.. - с сердцем произнесла адмиральша.
- Да вы же сами говорили, что папенька не простит... Я повторяю ваши же слова! - язвительно прибавила Вера.
- Так что же, что я говорила?.. Ну, говорила, а теперь думаю иначе... А ты не каркай, как ворона! "Говорила"! Мало ли что скажешь! Отец вот позволил всем нам ехать в Кронштадт провожать Сережу! - прибавила адмиральша в виде веского аргумента в пользу прощения и с укоризной взглянула на дочь.
X
Но прошел день, прошел другой, а грозный адмирал ни слова не проронил о Сереже, и адмиральша совсем упала духом, потеряв всякую надежду на прощение сына. Она - всегда благоговевшая перед мужем и признававшая его своим повелителем - теперь даже позволила себе мысленно обвинять его, находя, что слишком жестоко так карать бедного мальчика, хотя бы и виноватого. И эти последние дни она с какой-то особенной страстной порывистостью ласкала своего Вениамина, проливая над ним слезы и кстати вспоминая, с болью в сердце, о своей грустной доле отверженной жены после рождения именно этого самого Сережи.
И все неверности мужа, все эти его связи с гувернантками, с боннами, няньками и горничными, почти на глазах, без всякой пощады ее женского самолюбия и достоинства жены, - всплывали с ядовитой горечью в воспоминаниях адмиральши, оскорбляя ее чувство затаенной ревности. И теперь о н - адмиральша хорошо это знала, умея узнавать любовные шашни мужа с каким-то особенным искусством, - имеет любовницу, эту "подлую" Варвару, бывшую ее же горничной, и, конечно, тратит на нее деньги, а вот несчастный мальчик, сын его, уходит в плавание на три года, а отец не подумал даже об его нуждах.
"Он просто ненавидит Сережу!" - решила адмиральша и сквозь слезы глядела на румяного и здорового юношу с сожалением и скорбью.
- И пусть не прощается... Пусть злится! - говорила теперь адмиральша сыну. - Ты не сокрушайся об этом, мой мальчик... Он потом одумается и простит тебя. Не преступник же ты в самом деле?
В этот канун ухода Сережи в плавание семья адмирала сидела за обедом грустная и подавленная. Отсутствие за столом опального младшего Ветлугина накануне долгой разлуки легло на всех мрачной тенью. Все сидели молча, потупив глаза. Адмиральша то и дело вздыхала и подносила надушенный платок к своим раскрасневшимся от слез глазам. Даже Никандр был суровее обыкновенного и своим отчаянно-мрачным видом напоминал добросовестного участника похоронной процессии.
