Стараясь не поднимать шума, евреев отпустили, потому что не знали, что с ними делать. Когда-нибудь Степанов получит пансион и должность в другой губернии.
(Камергер Лаваль у герцога де Серра-Каприола, 5/17 января 1807 г.)
Один русский договаривается со знакомым чиновником о том, что за пятнадцать тысяч рублей тот достанет для него место. Все так и получается, но потом первый пишет своему благодетелю, что, к величайшей досаде, таких денег у него нет и что он просит благосклонно принять от него пять тысяч, которые он и посылает. Взбешенный благодетель показывает это письмо своему начальству и говорит, что его отправитель хотел всякими правдами и неправдами заполучить место. После этого нового служащего, уже успевшего вступить в должность, лишают его звания, а разоблачителя награждают крестом св. Владимира за безукоризненную честность.
(Рассказано камергером Гурьевым 5/17 января 1807 г.)
Старый граф Строганов недавно приобрел столовое серебро у одного петербургского торговца. Заплатив ему, он сказал:
— А теперь, мой друг, когда я тебе уже заплатил, скажи-ка мне, насколько ты меня обманул? Скажи по совести.
Торговец замялся.
— Я вижу, братец, что ты здорово меня надул. А почему бы тебе не остаться честным и не удовольствоваться разумной ценой?
— Так что тут поделаешь, господин граф, — ответил купец. — Я ведь русский.
(Рассказано самим графом 5/17 января 1807 г. «Я хотел, — добавил граф, — побить его палкой за столь непочтительный отзыв о нашем народе».
Тем не менее он это рассказал, и все слушавшие смеялись.)
Прогуливаясь по Невскому проспекту, господин де Торси, француз, встречает господина де Растиньяка, гвардейского офицера, служащего в Аничковом дворце. Растиньяк приглашает соотечественника к себе в офицерскую комнату. Де Торси входит и видит какого-то господина, который вальяжно курит трубку.
— Что это за человек? — спрашивает де Торси.
— Это наш постоялец, который находится в нашей власти уже четыре с половиной года.
— Как так?
— Да, уже четыре с половиной года, как он здесь. Он служит в морском флоте. Его обвинили в растрате казенных денег и поместили сюда до суда, но поскольку целых двадцать шесть человек, имеющих орденские ленты и пансион, не заинтересованы в том, чтобы он предстал перед судом, его и не судят, и он проживает у нас. Каждый вечер мы отпускаем его к себе домой, а на утренней поверке он должен быть здесь.
(Де Торси, 5/17 января 1807 г.)
Шестьсот тысяч рублей уходит на поддержание Петергофского дворца и садов. Кроме того, четыреста тысяч выплачивается тем, кто расходует еще тридцать тысяч[28]. (По словам одного министра, июль 1808 г.)
Каждый месяц для Екатерины II покупалось овощей на сумму в двадцать семь тысяч рублей.
За тот же месяц в счет на Царское Село было включено пятьдесят четыре тысячи пар цыплят.
Стол князя Потемкина обходился в пятьсот рублей ежедневно и обычно он был весьма плох. Нередко вино было просто невозможно пить.
Однажды, находясь в Царском Селе, великий князь Павел (впоследствии Павел I) слегка оцарапал ногу. Он показал царапину врачу, который посоветовал немного смазать ее салом. В тот день в смету был внесен пуд (тридцать восемь фунтов) сала, который оплачивался каждый день на протяжении трех лет.
(Весьма верный источник, август 1808 г.)
Коллекция гравюр, находящаяся в Эрмитаже, — самая прекрасная из всех, что существуют, но охрана крадет их нещадно. Даже перевязанные собрания калечатся, некоторые гравюры просто вырезают.
В настоящее время там работает один весьма уважаемый и честный художник, который и рассказал мне об этих милых проделках.
(Август 1808 г.)
Недавно, просматривая расходную книгу своего имения, камергер Его Императорского Величества Власов обнаружил необычную расходную статью: «Пятьдесят рублей выделены губернскому врачу за то, чтобы он не осматривал больных».
Удивленный столь странной статьей, Власов попросил разъяснений.
«Сударь, — ответили ему, — в прошлом году, когда все боялись чумы, врач, присланный губернатором, повелел издать указ: как только он будет подъезжать к какой-нибудь деревне, всех больных в назначенный час надо выносить на большую дорогу для осмотра. Была полная неразбериха, некоторые умирали и все сильно мучились. Мы решили сделать подношение врачу, чтобы освободить его от этого осмотра. Предложили ему пятьдесят рублей, которые он и взял. Они включены в смету».
(Рассказано камергером Лавалем 1/13 сентября 1808 г. со слов его племянника господина Власова, недавно прибывшего из своего имения.[29])
Один знакомый иностранец купил девку за восемьдесят рублей, включая правительственные расходы, как он мне сказал. Мать девки сказала покупателю: «Слава Богу, что моя дочь попала в такие хорошие руки» (1808 г.).
К настоящему времени (январь 1809 г.) армия уже два года не имеет обмундирования. Те, кто находится в Финляндии, не имеют ничего, и солдаты в основном одеты в крестьянскую одежду (наверняка краденую). Мне думается, что в Финляндии в течение кампании, длившейся год, погибли по меньшей мере сорок тысяч человек, из них три четверти, наверное, от плохого климата. Рекрутские наборы идут постоянно, и правительство в значительной мере усугубило повинность, требуя, чтобы рекрутов доставляли в военной форме, но с крестьянским сукном. Все суконные фабрики в империи находятся в стесненных обстоятельствах, получив приказ производить только солдатское сукно; это обязательно разрушит все такие фабрики.
Открыли школу правоведения, но для того чтобы заполучить учеников, им надо платить. Им дают триста рублей, предоставляют жилье, обеспечивают дровами и свечами, в дальнейшем обещают звание капитана и гарантируют работу в судах. Однако всего этого оказывается недостаточно для того, чтобы появились первые кандидаты, и после первого набора учеба находится на грани срыва ввиду недостатка учащихся (30 января/11 февраля 1809 г.).
Так и получилось (август 1810 г.).
Канцелярия управления театрами обходится в восемьдесят тысяч рублей. Некоторые слуги главного распорядителя (обер-камергера Нарышкина) и даже один калмык, который ему прислуживает, считаются служащими и, следовательно, оплачиваются за счет публики (1809 г.).
Когда допрашивают свидетеля, первым делом спрашивают, причащался ли он на Страстной неделе, а также задают другие подобные вопросы, касающиеся его поведения. Если он в чем-то заслуживает порицания, начинают наводить справки о нем самом, стремясь, по крайней мере, узнать, не лжесвидетельствует ли он.
Для того чтобы заставить свидетеля говорить правду, его довольно часто запугивают и даже бьют, хотя закон этого и не допускает. Во время царствования Павла I по ночам в тюрьмы вводили солдат в дьявольском одеянии, чтобы устрашить свидетелей, уже попавших в темницу, и заставить их говорить.
С этого царствования, во время которого было утверждено звание генерал-губернатора, не утихает большая путаница в делах, и все по той причине, что сферы полномочий гражданских и военных губернаторов четко не разграничены. Нет той четкой и непреложной грани, которая отделяет одну власть от другой. Отмечали, что лучшими судами являются суды первой инстанции, потому что на этом низком уровне интриги обычно не затеваются. Суды портятся по мере их возвышения, и там, где речь заходит о Сенате, суд уже представляет собой не что иное, как игру случая, в силу того влияния, которым обладают люди могущественные, и особенно в силу влияния, которое имеет государь. Имперские прокуроры имеют огромное влияние, чрезвычайно важно, какой именно прокурор будет вести тот или иной процесс, а это зависит только от императора. Иногда мнение, которое министр высказывает как министр противоречит мнению, которое он высказывает как судья, находясь на судебном заседании, потому что он знает, что на этот счет думает император, и с чистой совестью соглашается с его мнением.
Один честный сенатор, высказывая мнение, которое противоречило точке зрения министра юстиции, боялся обидеть последнего, и каково же было его удивление, когда министр, отведя его в сторону, сказал ему: «Вы доставили мне большое удовольствие, выступив против меня, потому что на самом деле я высказал такое мнение лишь ради того, чтобы угодить императору, в действительности же я думаю как раз наоборот».
