Мотив раскаяния не должен ввести нас в заблуждение: исцелившись, Гильом, как мы знаем, не отказался ни от рыцарских подвигов, ни от пышности и блеска, ни от любви Мальбергионы, которую он, напротив, не таясь поселил в своем герцогском дворце в Пуатье. Жизнеописание («Vida») Гильома, составленное в XIII в., вероятно, не имеет непосредственной информативной ценности, однако в его нескольких строчках прекрасно схвачен образ принца-трубадура, сочетавшего в себе черты рыцарства и куртуазного обхождения:
«Граф Пуатевинский был одним из куртуазнейших на свете мужей и превеликим обманщиком женщин. Как доблестный рыцарь владел он оружием и отличался щедростью и великим искусством в пении и трубадурском художестве. И немало странствовал он по белу свету, повсюду кружа головы дамам»[42].
Когда Гильом IX скончался, Алиеноре было всего два года. Конечно, у нее не могло остаться каких-либо воспоминаний о своем экстравагантном предке. Однако даже если не верить в то, что характер человека может передаваться по наследству, с трудом можно допустить то, что личность Алиеноры не испытала хотя бы минимального влияния со стороны ее деда, пускай даже она знала о нем только по рассказам. Такой человек никого не оставлял равнодушным.
У отца Алиеноры Гильома X, конечно, не было того гения, величия и размаха, коими обладал князь-трубадур. Гильом X не был поэтом, но при его дворе в Пуатье привечали трубадуров, которые продолжили и развили — каждый на свой лад — куртуазную поэзию, воспевающую любовь. При дворе Гильома, окситанская лирика смешалась с кельтскими мифами, благодаря которым на свет вскоре появятся первые куртуазные и рыцарские романы. Так, частому гостю двора Серкамону, написавшему поэму на смерть Гильома X, была известна история Тристана и Изольды, как и хулителю «ложной любви» Маркабрюну, который в своем «planh» (плаче), сочиненном чуть позже кончины герцога, писал, что отныне он чувствует себя «потерянным, как Артур». Такие упоминания свидетельствуют о знакомстве с, по крайней мере, некоторыми фрагментами мифов о короле Артуре, причем в той форме, которая бытовала задолго до того, как ее в 1138 г. переработал Гальфрид Монмутский. Об этих легендах поэты могли узнать от сочинителя Бледри (Брери), который несколькими годами ранее также посещал пуатевинский двор, и познакомил его с этими темами[43].
Не обладая той склонностью к провокациям, которая отличала его отца, Гильом, однако, тоже не особенно ладил с церковными властями и порой выходил из себя. В «Житии святого Бернарда» есть рассказ о том, как герцог отказался признать избрание в своих владениях нескольких епископов, посчитав, что они враждебно относятся к его политике. В конфликте папы Иннокентия с антипапой Анаклетом Гильом поддержал последнего, что стоило ему отлучения от церкви и даже интердикта, наложенного на его земли. Несмотря на это, Гильом не сдался. Тогда духовенство воззвало к Бернарду Клервоскому, умоляя этого непреклонного защитника Церкви заставить герцога покаяться. Составитель «Жития» останавливается на эпизоде, случившемся в 1135 г.: он, на его взгляд, наглядно свидетельствует о святости Бернарда и той власти, которую дала ему над людьми его вера. Однажды, когда Бернард служил мессу в Партене, Гильом, в сопровождении вооруженных воинов, дерзнул, как некогда его отец, подстеречь святого у ворот церкви. Извещенный о его прибытии Бернар вышел из храма, охваченный «священной яростью», воздев к небесам освященные дары Христовы; подойдя прямо к графу, он резко обратился к нему, требуя смириться перед лицом Царя небесного. О чудо! Пришедший в ужас граф Пуатье рухнул к ногам святого монаха, словно пораженный десницей божьей, и распростерся ниц, стеная и брызгая слюною, не в силах вымолвить ни слова. Панегирист, разумеется, отводит главную роль монаху, восторжествовавшему над нечестивым и непокорным князем-мирянином, заставившему того склониться перед Богом и «обратившему» грешника:
«Тогда божий человек приблизился и, толкнув ногой распростертого на земле герцога, приказал ему встать, выпрямиться и внимать приговору Бога: «Здесь, — сказал он, — находится епископ Пуатье, которого ты изгнал из его же церкви. Ступай, помирись с ним и, скрепив свой союз с ним священным поцелуем мира, верни ему его престол. После чего, умилостивив Бога, воздай ему славу вместо того, чтобы хулить его: сделай так, чтобы во всех твоих владениях вместо разногласий и распрей царила любовь к ближнему. Покорись папе Иннокентию; как повинуется ему вся Церковь, так и ты, в свою очередь, поспеши подчиниться этому понтифику, избранному Богом»[44].
На сей раз Гильом уступил. Не в этот ли момент он дал обет совершить паломничество в Сантьяго-де-Компостела, чтобы вымолить прощение за поношение Бога и Церкви? Приказал ли ему это Бернард? Хотел ли герцог, как утверждают некоторые хронисты, отправиться в Галисию, чтобы просить поддержки св. Иакова в борьбе против восставших аквитанских вассалов, в частности против Гильома Тайефера, графа Ангулемского? Так или иначе, в начале 1137 г. он отправился в путь, но заболел в дороге и умер на тридцать девятом году жизни. Произошло это в Сантьяго-де-Компостела, в страстную пятницу, уточняет «Хроника святого Максентия»[45]. Его прах покоится в соборе, у подножия алтаря святого.
У Гильома не осталось наследника мужского пола: его единственный сын Гильом л’Эгре умер в раннем возрасте семью годами ранее. У герцога остались лишь две дочери, старшая Алиенора и младшая Петронилла. Прежде чем отправиться в паломничество, чреватое опасностями даже для такого князя, как он, Гильом, скорее всего, принял все надлежащие меры. Действительно, в нашем распоряжении есть текст, содержащий предположительное «завещание Гильома». Подлинность этого источника остается под вопросом, однако он довольно точно воспроизводит действительность того момента. В присутствии епископа Пуатье, в длинной преамбуле, составленной в обычной покаянной манере, герцог напоминает о скоротечности жизни и говорит о своем страхе перед судом божьим; он раскаивается в бесчисленных грехах, совершенных по наущению дьявола. Затем Гильом выражает свою волю относительно дочерей:
«Я передаю двух своих дочерей под покровительство короля, моего господина. Ее [старшую] я отдаю ему ради того, чтобы он выдал ее замуж, в том случае, если мои бароны согласятся с этим, и завещаю ей Пуату и Аквитанию[46]».
Свидетельство Сугерия бесспорно, хотя и пристрастно. Он рассказывает, как в начале июня 1137 г. король Франции Людовик VI Толстый узнал от посольства Аквитании о последней, неоднократно повторенной воле Гильома:
«Прибыв в замок Бетизи, король сразу же принял посланцев Гильома, герцога Аквитанского, которые сообщили ему о том, что герцог, отъехав в паломничество к гробнице Св. Иакова, умер по дороге, и о том, что перед тем, как тронуться в путь, и в дороге, почувствовав приближение смерти, он решил поручить Людовику свою наиблагороднейшую дочь Алиенору, дабы король выдал ее замуж, а также вверить его охране все свои земли»[47].
Людовик VI поспешил исполнить последнюю волю графа Пуатье, во всем, впрочем, отвечавшую феодальным обычаям, которые давали сеньору право опекать и оберегать дочерей-наследниц своих вассалов, находить им супругов или, по крайней мере, подтверждать их выбор.
К тому моменту, как Людовик VI принимал аквитанское посольство в замке Бетизи (Уаза), он был королем Франции с 1108 г. Когда он взошел на престол, его власть была сильно ограничена, причем оспаривали ее даже сеньоры его же собственного наследного домена Иль-де-Франс. С помощью монаха Сугерия, сына серва, который благодаря своим знаниям и способностям сумел возвыситься до сана аббата Сен-Дени и стать доверенным советником короля, Людовик почти всю свою жизнь воевал со своими непокорными вассалами, вроде сеньоров Монлери и Пюизе, и находившимися не так близко сеньорами-грабителями, например, грозным Тома де Марлем, сеньором Куси; он начал против них войну во имя Божьего мира, выступив в роли защитника бедняков и церквей.
Что же касается монархической власти Людовика над королевством Францией, которая неоспоримо принадлежала капетингской династии с 987 г., то она была еще более ограниченной. Многие крупные бароны не потрудились даже принести ему оммаж, теоретически полагавшийся королю. В момент его восшествия на престол герцоги Нормандии, Бургундии и Аквитании не сочли нужным приехать на церемонию коронации. Умело используя соперничество между своими могущественными вассалами, в частности, между Анжуйским и Блуаским домами, Людовик к концу своего правления сумел разжать тиски магнатов, сжимавшие королевский домен. Но на горизонте вновь появилась угроза — на этот раз со стороны графов Анжуйских. В 1135 г. умер король Генрих Английский, оставив после себя только одну прямую наследницу в лице дочери Матильды, супруги графа Жоффруа Анжуйского. Матильда незамедлительно потребовала свое наследство, которое у нее оспорили другие претенденты (на сей раз мужчины), также являвшиеся потомками нормандского герцога Вильгельма Завоевателя, правившего Англией с 1066 г. Самым опасным из этих соперников оказался граф Булонский Стефан, сын Адели, сестры покойного короля и дочери Завоевателя. Людовика VI настораживали амбиции Жоффруа: поэтому французский король принял сторону Стефана и его сына Евстафия, которому пожаловал Нормандию, приняв взамен оммаж за это герцогство. Людовик даже добился от папы Иннокентия II признания Стефана королем Англии.
