О, вот это был вопрос вопросов! Старец остановился, будто бы на стенку налетел. Долго тер лысину и щурил глаза, потом объявил число в византийских индиктах. Это не дало Денису ничего, потому что для пересчета в понятные ему даты надо было помнить исходные точки периодов, а он, как мы знаем, посетитель семинаров был не весьма аккуратный.
— А можно ли от Рождества Христова? — попросил он.
На старца это подействовало, будто Денис нечто преступное затребовал. Он надулся, словно клоп, и принялся поносить римских католиков, которые, по его мнению, испортили весь церковный календарь, исказив дату Рождества.
— Тогда, пожалуйста, от сотворения мира.
Ну, это-то Сикидит знал назубок! Денис, интересовавшийся археографией древних книг и рукописей, также твердо помнил эту дату — пять тысяч пятьсот восемь лет от Рождества Христова. Теперь не стоит труда и вычислить, какое сегодня число на дворе. Сегодня пятнадцатое сентября одна тысяча сто восемьдесят первого года.
Денис решил уточнить полученный результат:
— А царствует сейчас Мануил Первый из династии Комнинов?
И пожалел, потому что старец вскричал, будоража всех дремлющих на солнцепеке:
— Да как ты… Да как же ты смеешь, пигмей, священную особу царя вселенной поминать всуе? Без коленопреклонения, без надлежащих титулований? Ниц! — требовал он.
Денис предпочел не связываться и уткнулся носом в раскаленные доски борта. Утешал себя тем, что царю Мануилу ихнему осталось жить не более десяти дней. Это он хорошо помнил, потому что семинары византиниста посещал регулярно.
А пираты подкрались незаметно, как истинные специалисты своего ремесла. В самый жаркий полдень, когда даже мухи изнемогают от пекла и блеска солнечных лучей.
— Ой-ой! — трагически вскричал корабельщик, теряя остроконечную шляпу.
Пиратская фелюга, то есть гребное быстроходное судно, черный клюв которого внезапно возник над убогой кавказской лодкой Сикидита, без труда взяла ее на абордаж. Попадали на дно чашки, миски, браслеты — все, что могло разбиться, разбилось.
— Р-р! — перескакивали разбойники на борт лодки.
— Где моя Одигитрия! — метался в панике чародей. — Костаки, ты украл мою чудотворную, мерзавец!
Безмятежно спавший голышом Пупака вскочил как ошалелый, подобно библейскому персонажу, запутался в волосах и попал пиратам в аркан.
Попался и Денис. Носатый абориген в вязаной шапочке, который почему-то помогал нападавшим пиратам, стукнул его веслом по затылку, он на минуту потерял ориентировку, что не позволило ему применить свое знание прославленных приемов у-шу, и тоже был опутан разбойничьей сетью и поставлен в ряд с другими на колени.
Явился триумфатор — вожак разбойников, цветущий и сопящий от избытка жизни мужчина, увы — одноглазый. Уставив пронзающий глаз на Сикидита, картинно вскричал:
— Не ты ли это сам, всеблагой прорицатель его императорского величества, краса магии, радость науки?
И, услышав утвердительный ответ, набросился на своих приспешников:
— Вы что, звери, человеку руки так скрутили? Освободить немедленно!
И чародею тотчас были возвращены одежды, сандалии, шляпа и даже иконка.
Примерно та же церемония разыгралась вокруг Пупаки. Глава пиратов ударил его кулаком в плечо, тот бесцеремонно возвратил удар. Одноглазый ударил снова, да так, что наш библейский Самсон пошатнулся. Пупака в ответ чуть не положил пирата наземь.
— О-ге! — вскрикивали окружающие при каждом из ударов. — Вот это бьет, вот это удар!
Наконец силачам надоело испытывать силушку и церемония пошла наоборот.
— Не ты ли, — воскликнул Сикидит, — хозяин здешнего моря, прославленный Маврозум, гроза торгашей, ужас чужеземцев?
Мир был восстановлен. Пока слуги готовили приличествующую трапезу, чародей подвел победителя к Денису, который единственный из всех захваченных не был освобожден. Оба насладились лицезрением красивого молодого человека.
— Что ж он гладкий, как лягушка? — поражался одноглазый. — Волос-то на теле совсем нет!
Сикидит принялся объяснять сложную историю появления Дениса в их обществе, которую пират выслушал вполуха, объявив:
— Ну, как ты хочешь, его я забираю себе!
И чародей, который еще накануне предвкушал, как он будет представлять Дениса при дворе, не выразил протеста. Сказал как-то безразлично — ну, забирай. Мол, я еще дюжину таких наловлю. А остальные бывшие его спутники пальцами указывали на Дениса и кричали:
— Бери его, бери его!
Только несостоявшийся кандидат в оруженосцы, веснушчатый Костаки заявлял другое:
— Возьми лучше меня, возьми меня, слышишь?
Но на него никто не обращал внимания. Пираты принялись снимать сеть с Дениса, чтобы перевести его на свою фелюгу, и тут отчаяние его охватило. Им распоряжаются, как вещью, его дарят, может быть, и продают! Он напрягся и с силой оттолкнул окружающих, причем носатый абориген, уронив шапочку, плюхнулся в воду.
— Ай-ай-ай! — горестно вскричали византийцы и, на минуту забыв о Денисе, кинулись спасать аборигена.
Тут Денис и пожалел, что не научился плавать — зеленые холмы Малой Азии были не так уж далеки. Вытащив туземца, пираты вновь принялись за Дениса.
— Ничего, мы с ним подружимся! — покровительственно сказал одноглазый, протягивая упитанную ручку, чтобы потрепать пленника по щеке. И Денис от отчаяния больно куснул эту барскую руку, даже почувствовал в этом наслаждение.
— Уй-юй-юй! — завопил Маврозум. — Его еще надо воспитывать! Киньте-ка его в чуланчик из-под рыбы, пусть попотеет, раскается!
В чуланчике, вернее в ящике, расположенном в высоком носу фелюги, оставались полусгнившие остатки какой-то морской снеди. И запах, запах, оглушающая вонь действительно заставляла потеть и раскаиваться. Через пару часов качки на высокой волне Денис был почти без сознания.
Он пришел в себя, когда в узенькое оконце-щель уже глядел синий морской вечер, а за стенкой на палубе разыгрывалась какая-то новая драма.
— Оставь ее, оставь! — кричал-надрывался веснушчатый Костаки, оказывается, он тоже был на этой фелюге. — Ты не смеешь ее трогать, оставь!
— Плетей захотел? — рычал в ответ Маврозум. Мерно скрипели уключины, судно напрягалось, будто состояло не из древесины, а из живых человеческих мускулов.
— Но ты же пафлагонец! — звенел протестующий голос Костаки. — Ты же наш земляк! А она же из нашей деревни, я ее знаю… Отпусти ее незамедлительно, как же ты смеешь!
— Же-же-же, — передразнил его Маврозум, но уже в примирительных тонах. — А мне, я скажу, поп ее продал, вот кто! Он отвел меня к вашему колодцу и говорит: вот она с кувшином идет, хватай! Ничего теперь знать не желаю, я такие деньги отдал!
Сквозь скрип уключин слышался явственный женский плач.
— Мавр, не трогай девочку! — ревели на веслах гребцы.
— Она же свободнорожденная! — подзуживал их Костаки.
— Нет, каковы мерзавцы! — возмутился пират. — Я каждого, из них выкупал из тюрьмы, быть бы им на колах да на реях. А здесь, босяки, они на меня хвост поднимают!
Но гребцы не уступали, некоторые принялись и веслами стучать.
— Да не трогаю я вашу девку! — сдался Маврозум. — Я просто хотел посмотреть, что это за финтифлюшка, как она устроена. А ты, — обрушился он на Костаки. — Для чего сюда к нам сел? В первом же порту на берег вон!
И так всю ночь, то трогательно плакала девочка, то вопил неусыпный Костаки.
Свежим утром Денис очнулся все среди той же рыбьей вони, готовым к новым передрягам судьбы. Из окошка слышался с моря звон походных фанфар. Денис подпрыгнул, уцепился за окошко и увидел в качающейся синеве множество вычурных кораблей с высокою кормою. Реяли вымпела, трепетали львы, единороги и прочие символы и эмблемы. Трудно было не понять, что это и есть сам великий и победоносный императорский флот.
— Это мегадук Контостефан, — определил с мостика Маврозум, с некоторой гордостью перечислив чины и ранги адмирала — великого князя флота. — Узнаю его знак — черный грифон на золотом поле. О-хо-хо, придется идти к нему на поклон, я его должник!
По его приказу один из пиратов, наскоро обмыв физиономию, надел хитон и отправился с миссией к императорскому флоту. Маврозум напряженно следил за его поездкой сквозь хорошо ограненный алмаз, который имел свойство увеличивать. Через час посланник возвратился с известием — изволят принять.
Пираты спешно приводили себя и лодку в порядок, главное — припрятывали лишнее, императорские матросы славились тем, что и пиратов могли при случае обобрать. И наконец, прифрантившись, словно провинциальная красотка, увесив себя не своими драгоценностями, Маврозум прибыл на флагманский дромон. Лодка его тотчас развернулась, чтобы привезти пленников — дар пиратов великому князю флота.
