Так что у лингвистов XVI–XVII веков действительно не было оснований считать этот язык «славянским языком», ведь именно устная речь народа является в данном случае критерием. Разговорный язык жителей Московии потому и не считался славянским, что крестьяне, составлявшие абсолютное большинство населения, говорили на своих финских наречиях.
Вот характерный пример: русского языка не знал мордвин Иван Богдашков по прозвищу «Сусанин» из Костромского уезда, а его родня, подавая в 1619 году челобитную Ксении Ивановне, матери царя Михаила Романова, платила толмачу за перевод с финского костромского наречия на «государев» язык (т. е. на славянский «койне» знати). Забавно, что сегодня мордовская Кострома считается в России как бы «эталоном русскости» (даже рок-группа есть, поющая старинные мордовские песни, переведенные на русский язык, с типично финским завыванием женщин, выдаваемым за «славянское»). Но всего два столетия назад никто в Костромском крае по-русски не говорил.
Тот факт, что Московская церковь вещала на староболгарском языке (а дьяки писали на нем грамоты и прочие документы), в этом плане ничего не значит, так как вся Европа тогда в соборах говорила на латыни и вела делопроизводство на латинском языке, хотя ни один народ на этом языке уже давно не говорил. Напомню заодно, что после Люблинской унии 1569 года, когда беларусы создали вместе с поляками конфедеративное государство — Республику (по-польски Речь Посполитую), ВКЛ сохранило своим государственным языком литвинский (то есть, беларуский), а Польша ввела в качестве государственного латинский язык. Но это вовсе не значит, что народный язык поляков — латынь. Точно так же русский язык не был народным в Московии вплоть до того сравнительно недавнего времени, когда российские деревни его наконец выучили.
Вот ещё пример: по сей день во многих деревнях Смоленской, Курской и Брянской областей, входивших когда-то в состав ВКЛ, никто не «окает» на финский манер (как в Рязани или Костроме), а говорят на том же языке, на котором говорят селяне Витебщины и Минщины. Любой лингвист мог бы сделать вывод, что в этих областях живет беларуское население. Но, исполняя политический заказ, российские лингвисты относят их население к тем «окающим» восточным соседям, которые во времена Лудольфа знали всего лишь 41 славянское слово, да и то не во всех деревнях.
Улуханов пишет, что, говоря о существовании у московитов двух языков — славянского (церковного болгарского) и московитского, Лудольф сообщил в «Грамматике языка московитов» следующую подробность:
«Чем более ученым кто-нибудь хочет казаться, тем больше примешивает он славянских выражении к своей речи или в своих писаниях, хотя некоторые и посмеиваются над теми, кто злоупотребляет славянским языком в обычной речи».
Что же это за «славянский язык», если людей смешит употребление славянских слов вместо финских и тюркских? Такого никогда не было в Литве (Беларуси). Наоборот, здесь никто не понял бы того, кто строил фразы, используя вместо славянской лексики финскую или тюркскую.
Проблема такого «двуязычия» из-за отсутствия в России народной славянской основы всегда преследовала создателей литературного русского языка. Сначала он назывался московским, затем российским. Однако после захвата Россией в 1772–1795 годах ВКЛ и Западной Украины пришлось его менять на «великорусское наречие русского языка».
Именно так русский язык фигурировал в 1840-е годы в названии словаря Владимира Даля: «Толковый словарь великорусского наречия русского языка». Даль разделял русский язык на три наречия — беларуское, украинское и российское. Но позже российские лингвисты специально изменили это название на «Толковый словарь живого русского языка», хотя труд под таким названием Даль в типографию никогда не сдавал.
В 1778 году в Москве была напечатана брошюра писателя и лингвиста Федора Григорьевича Карина «Письмо о преобразителях российского языка». Он писал:
«Ужасная разность между нашим языком (повсюду в своей работе он называет его «московским наречием» — В. Д.) и славянским часто пресекает у нас способы изъясняться на нем с того вольностью, которая одна оживляет красноречие и которая приобретается не иным чем, как ежедневным разговором…
Как искусный садовник молодым прививком обновляет старое дерево, очищая засохлые на нем лозы и тернии, при корени его росшие, так великие писатели поступили в преображении нашего языка, который сам по себе был беден, а подделанный к славянскому сделался же безобразен».
«Беден» и «безобразен» — это сильно расходится с будущей его оценкой как «великого и могучего». Оправданием может служить лишь тот факт, что Пушкин ещё не родился и не приступил к совершенствованию молодого языка («эсперанто»), только что созданного экспериментами Прокоповича — Ломоносова — Сумарокова.
Опять-таки, подобной проблемы никогда не знали беларусы, украинцы, поляки, чехи, болгары, сербы и остальные славяне, у которых язык сельских жителей органично становился языком всего народа. Это чисто российская проблема: как сочетать финский язык селян со славянским языком государства.
В итоге российские лингвисты XVIII века разорвали «пуповину» многовековой связи языка Москвы с болгарским языком, который они дружно нашли «чуждым», «вычурным в условиях России», «тормозившим становление литературного российского языка». И, отвергнув болгарский язык, припали к народному языку («московскому наречию»), на 65–70 % процентов состоящему из финской и тюркской лексики. Вот так, отказавшись от следования болгарскому языку, обращавшему её «в славянство», Россия признала своим языком народный язык славянизированных финнов. Местный патриотизм победил славянское единство.
Мелетий Смотрицкий, беларуский и украинский просветитель, автор изданной в 1619 году в Вильне «Граматіки словенскія правильное синтагма», задолго до «революционера» русской лингвистики Ломоносова создал научные основы языка русинов. Как и Лаврентий Зизаний в его «Грамматике словенской» (1596 год), он четко различал болгарский церковный язык и народный язык русинов:
«Словенски переводимъ: Удержи языкъ свой от зла и устнъ своъ же не глати лети. Руски истолковуемъ: Гамуй языкъ свой от злого и уста твои нехай не мовятъ здрады».
Из этой книги четко следует, что русским языком Смотрицкий считал украинский (в то время называвшийся русинским), а вовсе не язык Московии.
«Нехай» (пусть), «мовять» (говорят), «здрады» (ложь) — это беларуско-украинские слова, которые Смотрицкий называет «переводом на русский язык». Данное обстоятельство бросается в глаза. Поэтому автор статьи «Московское издание Грамматики М. Смотрицкого» (в журнале «Русская речь») доктор филологических наук В. В. Анищенко из Гомельского университета назвал язык, на который Смотрицкий ПЕРЕВОДИЛ церковноболгарский язык, «так называемым «русским»». Так называемый Мелетием Смотрицким? Или «так называемый» всеми в начале XVII столетия?
Отчетливо просматривается желание доктора наук не огорчать российских коллег: дескать, то, что беларуский народ называл в старину русским языком, это всего лишь «так называемый «русский язык»». А «не так называемый», «настоящий» — был только в Московии — болгарский по своей грамматике, финско-тюркский по своей лексике. Видимо, Смотрицкий заблуждался в терминах.
Ненаучно перевирать средневековых авторов. Смотрицкий ясно указал, что «русское» — это исконно народное, то, что и сегодня есть в украинском и отчасти в беларуском языках, тогда как московское основано на болгарском.
Ещё одно всеобщее заблуждение: в России все уверены, что пишут и читают на «кириллице», хотя в действительности используется введенный Петром I «гражданский алфавит». Он кириллицей не является, так как создан вовсе не Кириллом и не его сподвижником Мефодием.
Это имперский российский алфавит, который Россия и в царский, и в советский период старалась навязать всем покоренным ею народам, даже тюркам (например, в Азербайджане). Делает это она и сегодня: недавно Государственная Дума запретила Карелии и Татарстану вернуться к латинице, назвав проект «сепаратистскими происками», хотя именно латиница более удачно отражает фонетические особенности языков финнов и татар. Вообще всё это выглядит полным абсурдом: выходит, что Кирилл и Мефодий создали письменность не для болгар и чехов, чтобы те могли читать византийские библии, а для тюрок, исповедующих ислам!
Второе заблуждение состоит в том, что кириллица считается «славянским алфавитом». На самом же деле она — слегка измененный греческий алфавит, а греки — не славяне. К тому же более половины славянских народов читают и пишут именно на латинице, не на кириллице.
Наконец, это алфавит церковнославянских книг, вовсе не московский. Ссылаться на религиозные православные традиции в данной связи нелепо, потому что в средние века католическая церковь по всей Европе использовала латынь вместо национальных языков.
