Сколько раз мне приходилось говорить об этом ответственным за эту политику лицам из госструктур, но всегда следовал один и тот же ответ: "у нас этого добра (урана) много, а сейчас важно срочно получить деньги". Говоря "у нас", эти головотяпы думали не о России, а о себе, временных кладовщиках, распоряжавшихся национальным достоянием как личной собственностью.
Академик В. Нечай попытался своей смертью привлечь внимание страны к преступной политике властей, которые бросили на произвол судьбы атомную науку и промышленность. К моменту смерти академика все специалисты его НИИ практически без какой-либо дифференциации получали по 150 тыс. рублей в месяц (25-30 долларов по тогдашнему курсу). В закрытом городке никаких других источников работы не было. Да и эта мизерная подачка не выплачивалась с июля. Ведущие ученые и конструкторы вынуждены были продавать собственную кровь, выступая в качестве доноров, собирать по окрестным лесам грибы и ягоды, ловить силками диких птиц и т. д. Но гибель академика В. Нечая никого не тронула в кремлевских или белодомовских коридорах. Нет, там сидели люди, обуреваемые совсем другими заботами. Если почитать мемуары самого Б. Ельцина, то там нет даже упоминания о трагедии нашей науки и промышленности. В эти самые месяцы он думал о своей операции, о том, стоит ли ему отдавать "ядерный чемоданчик" Черномырдину или нет, а если стоит, то на какой срок. Сколько указов надо подписать и в какой последовательности их выполнять, чтобы ни на секунду не упустить власть из своих рук. Он сводит счеты с генералами, которые так или иначе помешали ему безмятежно наслаждаться властью, критикует П. Грачева, Д. Дудаева, А. Лебедя, А. Коржакова, М. Барсукова - т. е. тех самых, которых он либо сделал генералами, либо дал им явно не генеральскую власть. Ельцин их всех подбирал "под себя" и для своих удобств. И нигде ни словом, ни строкой он не упоминает о В. Нечае.
Не успев прийти в себя после операции на сердце, 7 января 1997 г. президент опять попадает в больницу с официально объявленным диагнозом "воспаление легких". Сам он решил, что "в бане переохладился". На полтора месяца страна снова осталась без президента. Государственная дума встала на дыбы. Неуправляемая страна, по существу, находилась в руках флибустьеров. Было внесено предложение, чтобы провести независимое обследование состояния здоровья Ельцина. Надо было объективно определить, в состоянии ли президент в полном объеме выполнять свои должностные обязанности. Такой вопрос возникал и раньше, но тогда он объяснялся другими причинами: болезненной привычкой к алкоголю, приводившей к дипломатическим казусам - вроде памятного случая, когда он не мог выйти из самолета в Ирландии, чтобы поприветствовать встречавшего его премьер-министра, или когда он, заложив изрядно за воротник, принимался вдруг ни с того, ни с сего дирижировать оркестром во время визита в Германию. Но президент и слышать не хотел ни о каком медицинском обследовании. Начнутся, дескать, интриги, нечистоплотные игры, возникнет политическая нестабильность.
Мне, как и всем моим друзьям и знакомым, было совершенно очевидно, что страной руководит больной президент, вернее, делает вид, что руководит. В мою бытность в разведке нам приходилось не раз решать вопросы состояния здоровья зарубежных государственных деятелей, рассчитывать примерный ресурс их политического долголетия, определять уровень их творческой и энергетической способности. За рубежом специалисты также накопили большой опыт мониторинга здоровья государственных деятелей. Кстати, опробовали свою технологию, составляя прогнозы как раз чаще всего о советских и китайских партийных и государственных деятелях. Как ни стараются первые лица государства скрывать истинное состояние своего здоровья, им это, как правило, не удается. Но большая часть общественности остается в заблуждении, активно поддерживаемом средствами массовой информации.
Не раз вспоминал занятную книгу воспоминаний Е. Чазова "Здоровье и власть", в которой главный лекарь кремлевских геронтократов с нескрываемой гордостью рассказывал о том, как врачи выжимали из себя все возможное, чтобы продлить срок физической жизни генеральных секретарей, в частности Л. Брежнева. Бывало, читал книгу и думал: "Врач, безусловно, представитель самой гуманной профессии, и основополагающий принцип их деятельности "не навреди больному" заслуживает всяческого уважения. Это бесспорно в применении к любому человеку. Но честно ли скрывать от народа правду о состоянии здоровья первого лица в государстве, когда врачу известно, что неспособность этого политического лидера адекватно решать государственные задачи наносит стране огромный политический и экономический ущерб? Честно ли использовать все новейшие достижения медицины, чтобы искусственно поддерживать внешний вид благополучного здоровья в безнадежно больном человеке, обманывать нацию, обрекать ее жизнь на стагнацию? Особенно опасно это в условиях России, где в руках первого лица, как правило, - независимо от формы правления сосредоточивается колоссальная власть. Не становится ли в этом случае врач соучастником государственного преступления? Спасая власть одного лица, врач тем самым наносит ущерб интересам национальной безопасности. Наверное, правильнее, честнее, ответственнее поставить вопрос о снятии с больного бремени непомерных обязанностей, помочь России выбрать себе нового руководителя, дабы не терять времени на исторические провалы, которые мы потом именуем "застоем". Ведь мы уже имели такой горький опыт с Л. Брежневым, потом дважды повторяли то же с К. Черненко и Ю. Андроповым. Стоило ли в четвертый раз садиться в ту же лужу?" Но мы сели, расплатившись снова, как и в прежние годы, отставанием и разорением страны. Наши медики явно оказывались плохими гражданами России.
Обсуждение вопроса о здоровье президента в Думе приняло характер скандала. Если левые, в первую очередь коммунисты, чувствовавшие настроение довольно четко через результаты выборов губернаторов, которые все чаще давали неожиданные для правительства "красные" результаты, настаивали на проведении поименного голосования за принятие жесткой резолюции, требующей от президента страны хотя бы подчиниться нормам действующего трудового законодательства, допускающим определенный уровень нетрудоспособности, то правые силы в Думе в лице партий "Наш дом - Россия" и "Яблоко" выступили категорически против. В момент голосования депутаты этих фракций, а также часть аграриев демонстративно покинули зал заседаний. Внешне это выглядело как протест против циничности самой постановки вопроса и характера обсуждения его, а на самом деле никто из протестовавших депутатов не желал оставить в памяти своих возможных избирателей свидетельство личного поведения в столь ответственный момент. Кстати, манера большей части депутатского корпуса уходить от политической ответственности в решающие моменты путем неявки на заседания парламента или путем ухода из зала при голосовании пустила быстро глубокие корни и стала широко применяться. Так была провалена и на этот раз инициатива левых попытаться отправить президента Б. Ельцина в отставку по болезни.
В годы "перестройки" первые частные предприниматели удачно перефразировали старую русскую поговорку и стали говорить: "Куй железо, пока Горбачев!". Процесс "перестройки-реформы" был единым, и поговорка сохранила свою силу и в годы ельцинской администрации.
С чувством горького стыда приходилось слышать, что в престижном московском казино одна ставка превышала стоимость боевой атомной боеголовки. Фонд теннисного турнира, учрежденного, чтобы ублажить президента, когда-то увлекавшегося игрой в теннис, намного превышал бюджет крупного научного центра. Приватизационный процесс шел своим чередом, вызывая лишь ожесточенные конфликты между олигархическими кланами, когда речь шла о наиболее жирных кусках бывшей общенародной (национальной) собственности.
В России установилась власть, которую назвали "семибанкирщиной" - по аналогии с "семибоярщиной", памятной со Смутного времени, когда в отсутствие царя всем заправляли наиболее родовитые бояре. Теперь подошел черед банкиров, которые, даже не стесняясь, требовали от власти все новых и новых полномочий и льгот. К 1996 г. вся финансовая мощь оказалась сосредоточенной в руках узкой группы дельцов, причем почти исключительно еврейской национальности. В нее входили Борис Березовский, Владимир Гусинский, Александр Смоленский, Петр Авен, Борис Хайт, Виталий Малкин. Из русских в числе влиятельных банкиров числились только Потанин и Виноградов из "Инкомбанка". Если в России эти дельцы хотя бы внешне пытались соблюдать приличия, то когда они собирались за границей, не могли удержаться от хвастовства.
В наши руки попала пленка телевизионной передачи, показанной по одной из программ тель-авивского телевещания. Мы увидели, как банкиры-евреи публично похвалялись своим могуществом и влиянием в России. Ничего не изменяя, показали этот сюжет в нашей телепрограмме "Русский Дом". Эффект оказался поразительным. Вся оппозиционная печать живо откликнулась на передачу своими комментариями. Собрание банкиров-евреев назвали "БАНКБЮРО" по аналогии с Политбюро. Правые затаились, сделали вид, что ничего не слоилось, хотя по всем доступным каналам старались выяснить, каким образом этот материал попал в Россию. Придраться к нашей передаче они не могли. Документ есть документ.
