Кунта склонив головенку, как упрямый бычок, пытался пролезть вперед.
- Ты, бусурманенок, чего толкаешься! В карман хочешь залезть! схватив Кунту за ухо, крикнул Спиридон и вытащил мальчика из толпы.
Кунта дернулся, изгибаясь всем телом, крикнул:
- Пусти! Пусти!
Василий шагнул вперед, подавляя вспыхнувшую злость, глуховато сказал:
- Ты, казак, не трогай его!
- А ты откудова взялся, заступник? Он меня в бок пырнул, мальчишку мово чуть с ног не сбил! Да еще в карман норовит!
- Ну, это ты врешь, казак. Мы рядом стоим, все видели, - возразил подошедший Суханов.
- Зачем ухо держал? Неправду говоришь! - потирая раскрасневшееся ухо, кричал Кунта. - Я тоже верблюда хочу! Мой будет он, понимаешь? Я на нем пахать буду! Понимаешь? Зачем уха дергаешь?
- Ишь ты, змееныш какой! Твой будет! - Спиридон громко расхохотался. - Тоже нашелся. И глаза-то как у волчонка.
- Напрасно ты, казак, обижаешь парнишку... ведь сегодня мусульманский праздник, ты сам сюда в гости приехал, - убеждающе сказал Василий.
- Тоже понаехали сюда всякие, - оглядывая городскую одежду Василия, проворчал Спиридон, отходя в сторону. - Идите, идите, ежели у вас денег много.
- Не стоит, Кунта, покупать билет, проиграешь, лучше купи гостинца, сказал Василий.
- Зачем гостинца - вот верблюд! Мой будет! Мой!
Кунта говорил так убежденно, что Василию ничего не оставалось, как помочь ему пробраться к столу.
Кунта, бурно дыша, кинул на стол, за которым сидела Зинаида Петровна, серебряный полтинник и вытер рукавом рубахи загорелое черномазое лицо. Ярлычки лежали в кожаной седельной подушке, завязанной тонким сыромятным ремешком. Только с угла было оставлено отверстие, куда нужно было опустить руку. Кунта неторопливо засучил рукав.
- Что хочешь выиграть, мальчик? - спросила Печенегова.
- Верблюд, - бойко и уверенно ответил Кунта.
Толпа вздрогнула от взрыва веселого хохота. Раздались крики:
- А ну, давай! Тяни! Валяй, чернявый! На счастье!
Кунта сунул руку в отверстие подушки, посматривая возбужденно блестевшими глазами на жующего верблюда, осторожно скреб пальцами внутри кожаной подушки.
- Можно брать только один, - показав палец, предупредила Зинаида Петровна.
Но пастушонок, казалось, ничего не слышал. Он быстро выхватил из отверстия руку и разжал ладонь. Там лежала свернутая в трубочку бумажка. Печенегова протянула руку, но Кунта мгновенно крепко сжал ладонь в кулак и хотел выскользнуть из притихшей толпы. Поднялся шум.
- Покажи, покажи! Чего досталось?
Кунта, круто повернувшись к Василию, сказал:
- Тебе одному покажу... читай!
Кондрашов развернул ярлычок и громко прочитал:
- "Только счастливому может достаться этот белый верблюд. Кличка ему - Лебедь".
Толпа на минуту замерла, а потом заорала, засвистела, заулюлюкала.
- Выиграл! Молодец! Выиграл!
Василий подхватил пастушонка на руки, поднес к верблюду и посадил верхом.
- Это мой брат! Мой брат! - растолкав людей, подбежал Мурат и деловито подал обалдевшему от счастья Кунте поводья. Натянув поводья, тихим шагом Кунта тронулся с места. Люди, радостно крича, махали шапками, тюбетейками, малахаями. Счастливец Кунта возвышался над ребячьей оравой, над белым хороводом байских юрт, опоясанных волосяными арканами на узорчатых кошмах. Сопровождаемый толпой, он ехал мимо дымных очагов, где варились барашки, жарился кавардак из жирных почек, печенки и легких. Привязанные у коновязей аргамаки, встревоженные шумом, высоко вскидывали косматые головы. Такие же, как и он, чумазые ребятишки бежали вслед, кувыркались в сухом вытоптанном ковыле, кричали:
- Посади, Кунта! Дай разок проехать!
- Отрежь кочку, бешбармак варить будем!
- Посмотри, Кунта, у твоего верблюда одна нога кривая, хромой, тощой!.. Ха-ха-ха!
Но Кунта, казалось, ничего не слышал; прижимая к теплым бокам верблюжонка голые пятки, он припустил рысью. Раскачивая мягкой кочкой, верблюд пошел плавной и ровной иноходью, оставляя орущих мальчишек далеко позади.
- Счастливым оказался ваш полтинник, Тарас Маркелыч, - сказал Василий.
- У меня рука легкая, да и дал не жалеючи, - поглаживая широкую бороду, ответил старик и улыбнулся доброй, приветливой улыбкой.
- Это хорошо, когда не жалеючи, - задумчиво сказал Василий.
- Двум брательникам привалило счастье: один самородок нашел, другой верблюда выиграл, вот как, - проговорил Суханов.
- Это еще маленькое счастье: может быть, они до настоящего доживут.
- Значит, есть впереди настоящее? - прищурив пытливые глаза, спросил Тарас Маркелович.
- А как же! И не так уж далеко.
- Тебе-то откуда известно?
- Слыхал от надежных людей.
- Не от беглых ли, которые по тайге да по степям бродят, а ты их подбираешь да на прииск пристраиваешь? Я тоже таких немало встречал, всякие разговоры слышал о счастье, только покамест не видно его что-то.
- Как говорится, поживем - увидим, - желая переменить разговор, сказал Кондрашов.
Но Суханов продолжал:
- Ты лучше со мной напрямки говори, Василий Михайлович. Вокруг да около ходить не люблю. Так и тебе скажу... Пристав Ветошкин очень тобой интересуется, меня несколько раз пытал, со Шпаком тайную беседу вел в доме Печенеговой. Микешкина невеста подслушала и мне рассказала. Такие, значит, дела.
- О чем же он вас расспрашивал?
- Известно, чем занимаешься, как себя с рабочими ведешь, почему я тебя на работу принял, хозяев не спросил... и так далее... Ну, а я ему ответил, что мне честные и умные помощники нужны, поэтому и принял. Может, ты раньше человека убил, но это не мое дело.
- Спасибо, Тарас Маркелович!
- Не на чем... Осторожен будь, ходи да назад оглядывайся, по-отечески строго предупредил Суханов. Помолчав, добавил: - Я это к тому говорю; что мне будет жалко, если что с тобой случится. Ежели я сначала ошибся, за полицейского шептуна тебя принял, то после понял, кто ты есть. Был на каторге? Был. Знаю. Политических уважаю, люди они твердые, напористые, своего добиваются. Может быть, и добьются, не знаю... Помоги мне. Петр Эммануилович вредную линию гнет... Золотопромывательная фабрика много капиталу съела. Ее надо на другое место переносить. Я хоть и не бухгалтер, но в уме и на бумаге хорошо считать умею. Вчера Шпака уличил, к стенке припер. Крутится, как змея под вилами... Понимает, что меня обмануть трудно. Я ему напрямки высказал, что кредиты, которые он раздобыл, задушат дело. Он, пожалуй, умышленно это делает, чтобы "Зарецк инглиш компани" дать возможности ввести в наше дело капиталы. У них одно желание: вложить в дело Степановых свой пай, прижать нас, а потом и совсем проглотить. Об этом мне еще Авдей Доменов сказал, да вот уехал, куролесит, старый черт!
- Напрасно вы с ним откровенничали, Тарас Маркелович, - огорченно сказал Василий.
- Почему напрасно? Я уже предпринял кое-какие шаги, чтобы свалить его. Я его не боюсь.
- Он так просто не уйдет. Все дело в Печенеговой. Она имеет влияние на Ивана Степанова. А он окончательно пьяницей стал. Они его сознательно спаивают. Вы инженеру открыли карты. Могут дать вам отставку. А тогда они введут здесь белозеровский режим.
- Как же могут дать отставку? Я им дело поставил, миллионерами Степановых сделал, а Шпак - мошенник, прохвост! Меня Доменов правильно предупредил, присматривать за ним велел, я и присмотрелся, на чистую воду его вывел. Ивану сказал, а он мне не верит.
- И не поверит. Он Печенеговой поверит, она его любовница, а с инженером они нашего хозяина обирают и денежки делят. Вы, Тарас Маркелович, слишком честно и просто рассуждаете.
- А как же иначе я должен рассуждать? Наплевать, что мне хозяин не верит! Мы найдем доказательства и сообщим в горный департамент. Там разберутся. Добыча золота - дело государственное! Сочини-ка ты такую бумагу, и пошлем. А Шпака я прогоню, с ним все ясно.
- Это для нас с вами ясно... А он будет доказывать, что это общая ошибка. Бумагу мы с вами напишем и пошлем, приедет комиссия, начнется казенное крючкотворство. Пока это дело разбирается, Степановы нищими окажутся, а рабочие разбегутся.
- До этого никто не допустит. Тут золота на сто лет хватит.
- Вот и привлекут заграничные капиталы, как в Сибири на Ленских приисках.
- Костьми лягу, а делу погибнуть не дам, - взволнованно сказал Суханов.
Они медленно шагали к белым юртам, за которыми всадники готовились к предстоящей байге и козлодранию.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Верные люди донесли Шпаку, что Тарас Маркелович Суханов несколько раз ночью вместе с кучером Микешкой приезжал на Родниковскую дачу, лазил в штреках, будил рабочих, брал пробу и увозил с собой. Инженер знал, что недавно Суханов приехал в Шиханскую, зашел и в не достроенный еще степановский дом, где поселился Иван Степанов, долго о чем-то разговаривал, после чего Аришка выла и кричала, что засадит мужа в сумасшедший дом. Приехавшего Шпака она обозвала сводником и жуликом и до Ивана не допустила. Петр Эммануилович сильно забеспокоился. На другой день Суханов вызвал его к себе и грубо потребовал, чтобы инженер подал в отставку. Вся махинация с постройкой фабрики всплыла наружу. Оказалось, что старик все понял. Шпаку грозило не только увольнение, но, может быть, и тюремная решетка. Инженер растерялся, струсил и без утайки доложил обо всем приехавшему на скачки Хевурду-старшему.
