Это сообщение явно противоречит словам самого же Н. А. Ивницкого о том, что Сталин "говорил одно, а делал другое" (там же, с. 94), причем под "говорил" здесь имеется в виду позднейшая (2 марта) статья "Головокружение от успехов", а под "делал" - предшествующие (скрытые от населения страны, "секретные") сталинские указания местным руководителям. Однако цитируемая телеграмма от 31 января была именно "секретным" указанием (Н. А. Ивницкий опубликовал ее впервые через 66 лет), и, следовательно, действия Хатаевича вызвали немедленный протест Сталина352.
Хатаевич, естественно, на следующий же день, 1 февраля, ответил Сталину: "Телеграмма принята к строгому руководству" (там же, с. 106). Это, однако, отнюдь не означало, что тяжелейшие последствия предыдущих действий Хатаевича и его "команды" устранены; их уже невозможно было устранить. И Хатаевич вслед за приведенным обещанием "строго" руководствоваться сталинской отповедью откровенно признался: "Арест кулацко-белогвардейского актива приостановить не можем, ибо он почти закончен". И далее: "Мы уверены, что допущенная нами ошибка... не принесет вреда делу коллективизации" (там же).
Но то, что уже было совершено до 31 января, имело поистине роковой характер. И дело было не только в людях, уже подвергшихся жестоким репрессиям, но и в тех людях, которые исполняли или хотя бы считали правильными эти репрессии. В истории, как и в бытии в целом, присутствует мощная, непреодолимая сила инерции. Крайне резкий сдвиг, начатый на рубеже 1920-х - 1930-х годов, вовлек в себя судьбы миллионов людей, и его последствия нельзя было устранить сколько-нибудь быстро. Более того: если бы мгновенная "остановка" и была возможна, она, вероятно, привела бы к новым тяжелейшим результатам. Впрочем, и реальное положение было крайне прискорбно: "На местах широко развязалась антикулацкая стихия, которую трудно "загнать в берега"..." (там же, с. 107) - так излагает Н. А. Ивницкий смысл письма Хатаевича Сталину от 5 февраля 1930 года.
В известном выражении "историю делают люди" обычно видят отрицание фатализма, но, пожалуй, не менее или даже более существенно другое: историю делают такие люди, которые налицо в данный ее период. Коллективизация началась всего через семь лет после окончания непосредственно революционного времени с его беспощадной Гражданской войной...
Спустя два-два с половиной месяца после начала "сплошной" коллективизации, 22 марта 1930 года, один из наиболее близких тогда к Сталину людей, Серго Орджоникидзе, сообщал ему о руководителях Криворожского округа Украины: "Перекручено здесь зверски. Охоты исправлять мало... Все хотят объяснить кулаком, не сознают, что перекрутили, переколлективизировали. Большое желание еще большим нажимом выправить положение, выражают желание расстрелять в округе человек 25-30..." (там же, с. 98); выше приводилось признание Бабеля, принимавшего непосредственное участие в коллективизации на той же Украине и именно в феврале-марте 1930 года: "...я теперь научился спокойно смотреть па то, как расстреливают людей". "Выучка" была надежной: так, Бабель позднее "спокойно" поселился в дачном особняке, из которого ранее отправился на расстрел Л. Б. Каменев (Леонид Леонов вспоминал, что ранее Сталин предложил ему занять эту дачу, но он в ужасе отказался...)353
На предшествующих страницах я стремился осмыслить феномен "1937 год" в его связи с совершившейся в 1929-1933 годах коллективизацией, поскольку без такого соотнесения двух периодов многое невозможно понять и даже просто увидеть. Так, из тех вышеупомянутых восьми членов ЦК, которые непосредственно осуществляли коллективизацию в основных "зерновых" регионах, к концу 1930-х были расстреляны семеро, - "уцелел" один только Андреев, - кстати сказать, уже в 1930 году возвращенный с Северного Кавказа в Москву и более не занимавшийся "коллективизаторством"...
Побуждает задуматься и сравнительно давно опубликованная статистика, говорящая о судьбах всех (71 человек) членов ЦК ВКП(б), избранного в феврале 1934 года - на "съезде победителей" (главнейшей их "победой" была именно коллективизация). Из состава этого ЦК к марту 1939 года (то есть к следующему, XVIII съезду) были репрессированы 46, а уцелели 19 (еще 3 члена ЦК за указанный период умерли своей смертью, 2 покончили с собой, 1 - Киров - был убит террористом). И едва ли уместно счесть "случайностью" тот факт, что из 9 уцелевших цекистов всего только 2 человека - Андреев и Молотов имели прямое отношение к коллективизации (не считая, понятно, самого Сталина), а из 46 репрессированных непосредственно руководили этой "второй революцией" более 20 (!) человек (уже упоминавшиеся Бауман, Варейкис, Косиор, Хатаевич, Шеболдаев, Эйхе, а также "осужденные" в 1937-1939 годах Балицкий, Е. Г. Евдокимов, Зеленский, Икрамов. Кабаков, Криницкий, Постышев, Разумов, Чернов, Ягода, Яковлев-Эпштейн и др.).
Стоит сказать в связи с этим еще об одном из главных деятелей того времени - "уцелевшем" Кагановиче. Во многих сочинениях его представляют в качестве чуть ли не ведущего "коллективизатора". Между тем, хотя у Лазаря Моисеевича, разумеется, вполне достаточно всяческих "грехов", коллективизацией как таковой он все же не руководил354. Нередко упоминают о его "командировке" в 1930 году в черноземные края. Но она состоялась во второй половине марта, то есть после сталинской статьи "Головокружение от успехов" (2 марта) и принятого (10 марта) на основе ее секретного постановления Политбюро "О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении", предназначавшегося для властей на местах. В этом постановлении (фрагменты его опубликованы лишь в наши дни Н. А. Ивницким; см. с. 95-96 его книги), в частности, содержалось требование "немедленно прекратить в какой бы то ни было форме насильственную коллективизацию. Решительно бороться с применением каких бы то ни было репрессий по отношению к крестьянам... немедленно проверить списки раскулаченных и исправить допущенные ошибки...".
Правда (об этом уже шла речь), запущенную в конце 1929 года махину "сплошной" коллективизации, сразу захватившую в свое мощное движение миллионы людей (как насильников, так и их жертв), уже невозможно было остановить... Тем не менее 17 марта 1930 года Политбюро все же направило в основные зерновые регионы "верховных" лиц - Кагановича, Калинина, Молотова, Орджоникидзе и др., обязав их попытаться "склеить" то, что было уже, в сущности, непоправимо разбито... (отмечу, что эта попытка "исправить" тяжелейшее положение, создавшееся в результате "сплошной" коллективизации, была продиктована, конечно же, не какими-либо "гуманными" мотивами, а опасением полнейшего краха сельского хозяйства страны).
Итак, среди тех членов ЦК 1934 года, которые не погибли к концу 1930-х, в самом деле совсем мало лиц, которые были главными "героями" коллективизации, а в то же время почти половина погибших - "победители" в войне с крестьянством. Этот вывод целиком подтверждается и судьбами кандидатов в члены ЦК, избранных в том же 1934 году (их было 68 человек). Пять десятков из них к 1939 году были репрессированы, и около половины этого числа-руководители коллективизации (в частности, Быкин, Вегер, Грядинский, Демченко, Дерибас, Каминский, Кубяк, Лепа, Позерн, Прамнек, Птуха, Шубриков); между тем из около полутора десятков "уцелевших" кандидатов в члены ЦК всего лишь один (Юркин) был непосредственно причастен к коллективизации!
Разумеется, не стоит истолковывать приведенные факты прямолинейно: вот, мол, те, кто сыграли решающую роль в коллективизации, именно "за это" позднее подверглись репрессиям. Речь должна идти об определенном "типе" людей, о деятелях с особенно обостренным "революционным" сознанием и поведением (в силу чего они и стали ранее "героями" коллективизации" - этой "второй революции"); люди этого типа и подверглись прежде всего репрессиям в 1937-м.
Так или иначе, но огромная доля "коллективизаторов" в числе репрессированных "цекистов" и совсем малая их доля среди уцелевших - это едва ли, повторюсь, случайное "совпадение". Вместе с тем проступающая в этих фактах "закономерность" может истолковываться (и истолковывается теми или иными авторами) различно. Как уже говорилось, достаточно распространено представление о буквальном "возмездии", поразившем тех, кто в начале 1930 года беспощадно расправлялись с крестьянством. Есть и версия, согласно которой деятели, осуществлявшие коллективизацию, как говорится, "слишком много знали", - знали о том, на какой великой крови, на каких страданиях огромного количества людей воздвигалась колхозная деревня, и поэтому подлежали уничтожению.
Но, надо думать, наиболее важно другое: к середине 1930-х годов жизнь страны в целом начала постепенно "нормализоваться", и деятели, подобные тем, которые, не щадя никого и ничего, расправлялись с составлявшим огромное большинство населения страны крестьянством, стали, в сущности, ненужными и даже "вредными"; они, в частности, явно не годились для назревавшей великой войны, получившей имя Отечественной, - войны народной, а не "классовой".
