Московское телевидение, показав эти кадры, попросило Мурашева прокомментировать их. Начальник милиции жаловался на грубость и невоспитанность митинговавших. Это была потрясающая сцена, и она происходила на глазах у миллионов телезрителей. Оказывается, начальник ГУВД полагал, что митингующие должны быть благовоспитанными господами с хорошими манерами. В Москве говорят, что Мурашев – первый непрофессионал на этом посту в истории московской милиции. Как бы там ни было, а факт остается фактом: народ не пожелал видеть главного стража порядка рядом с собой и прогнал его прочь.
Снова намек?
Правда, можно привести и такой пример: а разве у метро «Сокольники» народ собрался? Все так часто выступают от его имени, что позволительно спросить: а что же это такое – народ? Послушная безликая масса? Или упитанные личности с хорошими манерами?
ГЕНЕРАЛ ВАРЕННИКОВ ТРЕБУЕТ ВЫПУСТИТЬ ЕГО ИЗ ТЮРЬМЫ
«В Верховный Совет Российской Федерацииот генерала армии
ВАРЕННИКОВА Валерия Ивановича.
Учреждение ИЗ-48/4 ГУВД Мосгорисполкома
ЖАЛОБА
Более 9 месяцев без достаточных оснований содержусь под стражей и привлечен к уголовной ответственности по делу событий в августе 1991 года.
Первоначально 2.9.91 мне было предъявлено обвинение в измене Родине по ст. 64 УК РСФСР. В ходе следствия Прокуратура России не установила состава преступлений и дело прекратила (согласно ст. 5, п. 2. УК РСФСР).
29.11.91 г. предъявлено новое обвинение по ст. 1 Закона СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления» (ст. 64 УК РСФСР) – заговор с целью захвата власти как самостоятельное преступление.
Но и это обвинение (даже без учета, что такой статьи в УК РСФСР нет) ничем не обосновано, что подтверждается следующим:
1. В заговор я не только не вступал и не желал этого, но и никто мне не делал такого предложения. Я не видел в лице руководителей, располагающих высшей законодательной и исполнительной властью, заговорщиков, желающих якобы захватить ту власть, во главе которой они уже поставлены. Эти руководители были одновременно и ближайшими соратниками Президента СССР.
Встреча 17.8.91 на даче КГБ носила обычный открытый консультативный характер. Разбирались проблемы отыскания путей выхода из той тяжелой обстановки, в какой оказалась страна. Отыскивались способы оказания помощи народу и Президенту, а также обсуждались предложения, обеспечивающие стабилизацию ситуации. Подобные встречи практиковались и раньше (с участием и без участия Президента, что подтверждают материалы следствия).
2. Никакого плана захвата власти не существовало, и никто даже мысли такой не высказывал.
Содержание решений руководства, которые были объявлены утром 19.8.91 по радио и телевидению, мною было услышано впервые, как и всем народом нашей страны.
На встрече 17.8.91 никаких документов не видел, в руках не держал и никто их не зачитывал. Я никому никаких справок не давал, предложений не вносил. Мне никто никаких предложений также не делал. О разработке какого-то устного или письменного плана захвата власти и речи не было. Тем более что вопросы об изоляции Президента, усилении охраны его дачи и отключении связи, как указано в обвинении, на этой встрече вообще никем в мое присутствие не поднимались.
3. Никакого отношения к созданию Государственного комитета по чрезвычайному положению и вводу чрезвычайного положения, как и к вводу войск в Москву, не имел. В течение 18, 19 и частично 20 августа находился в Киеве – выполнял указания министра обороны.
4. При мне Президенту СССР нигде не готовились и не предъявлялись требования о введении чрезвычайного положения в стране или уходе Президента в отставку. Ему была доложена тяжелая обстановка в стране и в Вооруженных Силах, выражена просьба принять неотложные меры по ее стабилизации.
5. В период поездки в Крым в составе группы (Бакланов, Болдин, Варенников, Плеханов, Шенин) встречался с Президентом. Но никаких требований ему не предъявлял, ни к чему его не склонял (тем более к отставке), никаких действий, выходящих за рамки беседы, не осуществлял. Доложил ему только о тех вопросах, которые беспокоят офицерский состав. Учитывая, что Президент, на мой взгляд, не воспринял мое сообщение должным образом, я во время прощания официально заявил ему о своей отставке (он ничего не ответил).
19 августа по этому поводу мной был написан рапорт и направлен министру обороны (рапорт приложен к делу).
6. Обвинение в том, что якобы мною было сделано ложное сообщение о болезни Горбачева, выглядит не только абсурдно, но и оскорбительно. Если бы на вопрос о состоянии здоровья я ответил в то время, что он чувствует себя хорошо или даже удовлетворительно, это была бы ложь, так как сам Горбачев при встрече жаловался на плохое самочувствие, внешне выглядел болезненно.
7. Не имеет оснований обвинение в том, что якобы я склонял руководство Украины к введению в отдельных местностях республики чрезвычайного положения. Ни Кравчук, ни другие свидетели такого акцента не делают.
Находясь в Киеве, я никого и ни к каким «решительным мерам по осуществлению преступных планов» (как записано в постановлении следственных органов) не призывал. Наоборот, все мои устремления были направлены только к одной цели – не допустить беспорядка, сохранить стабильность.
8. Вменяется мне в вину, что 20.08.91 я принял участие в совещании в Министерстве обороны, где якобы обсуждался вопрос о захвате Дома Советов РСФСР. Но я не только прибыл на совещание, когда оно уже шло, и уехал до окончания, но не вносил никаких предложений, сам изучал обстановку. В итоге никто из участников совещания не был задержан, т. к. причин к тому не было (я же оказался в тюрьме).
20.08.91 министр обороны дал мне указание прибыть в Москву. Затем рекомендовал поприсутствовать на совещании у Ачалова, где разбирался вопрос о поддержании порядка в Москве. На совещании говорилось, что отмечена стрельба в различных районах города и что вооруженных лиц (боевиков), представляющих опасность для населения, надо разоружить, в т. ч. в районе Дома Советов России.
Ситуация для меня была совершенно незнакомой. Но было ясно, что Дом Советов охраняется нашими десантниками. Поэтому я попросил Ачалова во всем разобраться, принять решение и меня проинформировать. Анализируя обстановку уже у себя в штабе, понял, что только вывод войск из города снимет напряжение, возникшее вокруг Российского Дома. Для обеспечения вывода частей предусмотрел вызов в город инженерных машин разграждения (а как запасной вариант – танки вместо тягачей с целью растащить машины и троллейбусы на Калининском проспекте). Так же, как и без меня 19.08.91 при вводе войск, предусмотрел возможное проведение воздушной разведки вертолетами маршрутов выхода частей. Но никто никаких конкретных задач от меня не получал.
9. При рассмотрении всех материалов дела видно, что ни в каком заговоре с целью захвата власти я не участвовал и никому в этом не содействовал. Если Верховный Совет России интересует мое принципиальное мнение по этому вопросу, то могу однозначно заявить, что вообще заговора с целью захвата власти не было.
Учитывая изложенное, мною и адвокатом Беломестных Л. Г. неоднократно направлялись ходатайства о прекращении дела в адрес руководства Прокуратуры России, но они удовлетворены не были.
В связи с этим прошу рассмотреть мою жалобу и принять объективное законное решение с прекращением уголовного дела и освобождением меня из-под стражи.
С уважением ВАРЕННИКОВ
29 мая 1992 г.»
Примечание 2001 года. В. Варенников: «На протяжении всего пребывания в «Матросской тишине» меня семь раз переводили из одной камеры в другую и подсаживали «утку». Каждый раз, когда мне меняли камеру, я говорил: «Здравствуйте, товарищи! Я такой-то». – «Мы знаем». – «Ну прекрасно. Я расскажу сейчас, в связи с чем я арестован». И все выкладывал. Я разоружал тех, кого мне подсаживали. «Если у кого-то есть более глубокие вопросы, пожалуйста, задавайте».
На завершающем этапе я чувствовал себя неважно. Я все писал, чтобы была создана парламентская комиссия по расследованию этого дела, почему так произошло. Никто не ответил – ни президент, ни Хасбулатов, ни Верховный Совет, ни Генеральный прокурор. Все ссылались, что это не их функция. Потом по состоянию здоровья меня вынуждены были перевести в госпиталь. Я в Афганистане нахватался малярии и добавил у них, в «Матросской тишине». Начальник тюрьмы Валерий Пантелеймонович подарил мне книгу «Как выжить в советской тюрьме». Ну и разные советы давали заключенные. Например, как покончить с собой…
Короче говоря, когда я почувствовал себя плохо, поместили меня в госпиталь. Отселили, по-моему, на третьем этаже пол-отсека. Охрана была из семи человек. Через пару дней приезжает туда заместитель Генерального прокурора, с ним начальник тюрьмы. Много их, человек пять… Я думаю: «Что же случилось?» Комнатушка у меня малюсенькая – койка и тумбочка. Они зашли и все заполнили – места нет. Заместитель генпрокурора открывает папку и читает. Я уже освобождаюсь от стражи и даю расписку о невыезде. И он читает так торжественно. Я вспомнил, как Громыко вручал ордена мне и Громову. Вот он читал эту грамоту так торжественно, что невольно запомнилось…»
