- Вы все же объяснитесь, что означают ваши слова, господин Блинов! взвинченным, нервным голосом потребовал подскочивший к Александру Рылеев. И Александр, улыбнувшись, заговорил: - Господа, именно теперь я понял, что настал момент, когда я могу признаться: под фамилией Блинов я вошел в ваше общество, чтобы иметь полную возможность хорошенько разведать наши замыслы и донести о них графу Милорадовичу. Я - его тайный агент!
- Кое-кто из присутствующих зашумел, послышались гневные возгласы, Александр будто бы увидел даже блеснувшее жало стилета или пистолетный ствол, но большая часть заговорщиков молчала. Всем им казались дикими слова этого лысоватого человека, какого-то Блинова, о том, что он может утолить ненависть Якубовича к мертвому царю, и о том, что он является тайным агентом.
- Господа! Да он просто сумасшедший! По господину Блинову смирительная рубашка плачет! - с радостью прозревшего воскликнул кто-то. Но Александр спокойно возразил ему:
- Нет, господин Каховский, я не сумасшедший! Вы на самом деле видите императора Александра Павловича, который больше двух лет назад, в Бобруйске, добровольно передал скипетр капитану Василию Норову. Зараженный оспой по моей просьбе Норов правил страной все это время, и вот почил... Я же скитался по России, своими глазами узрел многие неправды и народные тяготы, нищету, безнравственность чиновников и лихоимство. Став полицейским, чтобы бороться со злом, я проник в ваше общество и давно бы мог отправить всех вас, господа, в крепость, если бы не... мое согласие с большинством ваших идей!
Никогда прежде Александр не видел на человеческих лицах такого беспредельного изумления. Казалось, если бы сам апостол Петр с ключами от рая явился перед этими людьми, то они не были б поражены так же сильно, как от признания Александра.
- Итак, господин Якубович, - наслаждаясь произведенным впечатлением Александр, - теперь - стреляйте в меня, если хотите, но все же подумайте перед тем, как спустите курок: может быть, я смогу вам быть полезен?
Якубович, нелепо, бесцельно расмахивая сдернутой с головы повязкой, подскочил к Александру:
- Чем ты можешь быть нам полезен, тиран? Ты правил больше двадцати лет, не желая замечать ни бесправия, ни народных страданий! Сам насадил военные поселения, сделав поселян нищими и голодными, из зверя Аракчеева сотворил лучшего друга своего, ему отдал страну во власть! И ещё говоришь, что можешь чем-то нам помочь? Не верю, ни единому слову твоему не верю! - в совершенном исступлении кричал Якубович, и рана на его лбу стала багровой. Потом все увидели что откуда-то из-за широкого пояса он выхватил маленький пистолет, щелкнул курком, вынес было руку с оружием вперед, направляя дуло в голову Александра, стоявшего спокойно, продолжавшего беззаботно улыбаться, но Рылеев, стоявший рядом, сам громко прокричав что-то от испуга, быстрым движением отвел направленный в Александра ствол, и пуля, вылетев и него в сопровождении грохота и дыма, сшибла несколько хрустальных подвесок на люстре.
- Уймись! Нельзя же так! - с укоризной, качая головой, сказал Якубовичу Рылеев. - Нужно выслушать... их величество, а потом и судить. И, обращаясь к Александру, сухо проговорил: - Сударь, мы вам даем возможность оправдаться за чинимый вами вред России. Извольте рассказать, что имели вы в виду, говоря о своей пользе нашему обществу. Постарайтесь говорить ясно, без обиняков. Вас будут слушать люди умные и вовсе не наивные. Ну же!
Александр кашлянул и начал:
- Господа, если правда то, что гвардия и Сенат уже присягнули Константину как новому царю, то вот прекрасный повод в скором времени начать мятеж.
- В чем здесь вы видите повод? - недоверчиво ухмыльнулся Каховский.
- В том, что Константин давно уже отрекся от престола, который, согласно духовной, мною составленной, но не преданной огласке, должен перейти Николаю. Уверен, что скоро все разъяснится само собой, Константин из Варшавы подтвердит свое отречение, будет назначена переприсяга, а сия акция непременно вызовет недоверие как в армии, так и в народе, любящем ясность и однозначность. Но и сего мало, господа! Я предлагаю, когда вы начнете мятеж при помощи верных вам полков, переманить на нашу сторону сомневающихся солдат из ещё верных правительству частей, но... но объявив им, что жив Александр Благословенный! Я покажусь перед ними, заговорю с солдатами, и они пойдут за нами!
Вдруг язвительно рассмеялся один из присутствующих - в статском фраке, в маленьких очочках:
- Ах, какие кружева вы нам здесь сплели, ваше величество! Ну просто бристольский тюль, а не речь! Ну, объясните, для чего мы вам нужны? Хорошо, не умерли вы в Таганроге, так и ступайте в Зимний, в Сенат ступайте, в Государственный совет! Объявите всем о том, что вновь хотите управлять страной, докажите всем, что вы - это вы. А въезжать на трон на мятежных пушках, бывшему государю на них въезжать - верх бессмыслицы! Я не верю вам, ни единому слову вашему не верю!
- И я тоже!
- Я тоже ему не верю! - раздались гневные голоса, но Александр лишь улыбнулся ласково и сказал (выкрики тут же стихли):
- Те, кто два года раболепно кланялся самозванцу, никогда не признают во мне Александра - иначе им придется признаваться в собственной глупости, в лукавстве, в стремлении служить абы кому, хоть черту, лишь бы служить, а сие уж пахнет государственной изменой. Меня прогонит и Аракчеев, и Милорадович, братья-великие князья откажутся от меня, не признает меня и матушка моя, ибо вынуждена была признавать два года рябого самозванца. Все министры и генералы откажутся от меня, потому что каждый из них врал, кланяясь не помазаннику, а совсем другому человеку. Даже жена, Елизавета, повернется ко мне спиной, ибо ей чудно спалось, как я слышал, с самозванцем, с невинным, впрочем, самозванцем. В лучшем случае во мне, если я буду настойчив, увидят прежнего, истинного царя, но постараются поскорее отправить меня в лечебницу для сумасшедших - то, что я сотворил в Бобруйске, только в состоянии умопомешательства и можно б было совершить. А поэтому, господа, я и решил сегодня стать соратником вашим. Пусть не я буду у власти, а кто-нибудь из вас, но зато мы осчастливим Россию, я так этого хочу! Только, молю вас, господа! Во время мятежа не надо крови проливать! Сие никак несовместно с целью, христианской по сути своей, которую мы все видим. Ну, теперь вы верите мне?
Александр со слезами на глазах, растерянно смотря то на одного, то на другого мятежника, очень боялся, что они снова закричат, может быть, даже захотят его убить как шпиона, в чем он сам признался, но они, помолчав, нехотя, по одному стали подавать голоса:
- Что ж, в полезность его прожекта поверить можно...
- Можно, да токмо уж нельзя Александра Павлыча отсюда никак выпускать. Вдруг к Милорадовичу побежит? Он ведь оттуда к нам явился!
В усталом и неопределенном жесте вскинул руку Рылеев:
- Довольно, господа, все и так понятно. План их величества на заметку возьмем. Иметь на руках козырного... - усмехнулся, - короля - дело важное. Конечно, здесь его надобно оставить, под строгим приглядом. Пока же диктатора мятежа избрать нужно.
И мятяжники, как-то слишком быстро ставшие равнодушными к присутствию в их компании персоны, расправиться с которой многие из них ещё совсем недавно мечтали пулей или кинжалом, занялись выборами подходящего лица для должности диктатора, много кричали, ругались, размахивали кулаками и чубуками и наконец остановились на князе Трубецком. А Александр, снова присевший в свой уголок, с удовольствием смотрел на своих новых товарищей-соратников. Ему было приятно, что эти горячие, во многом наивные молодые люди, каждый из которых с удовольствием бы, хоть не надолго, стал бы властелином России, самодержавным, единоличным, поверили ему, оказали честь, приняв его в свои ряды, и Александр уже видел Россию свободной и счастливой, а поэтому слезы радости струились по его щекам, и он не мешал им течь.
... 13 декабря узнали, что Государственный совет провозгласил Николая императором и что завтра Сенат, присягавший прежде Константину, должен будет присягнуть Николаю Павловичу. Александр видел, как озадачены, обескуражены мятежники. узнавшие об этом. Многие, казалось, были в отчаяньи - ходили, обхватив голову руками, даже стонали. Кто-то бранился, доказывая, что нужно ждать восстания на юге после убийства Николая на смотре войск, но таким отвечали, что царь может и не поехать на юг и необходимо что-то предпринимать в Петербурге - убийство Николая на разводе или на параде. Александр видел, что эти умные, смелые люди оказались в решающую минуту нерешительными, слабыми, отстаивали только свой план действий, не желая слушать мнения других. Он понимал, что, выражаясь фигурально, может связать сейчас в прочную веревку решительных действий все эти слабые, тонкие волоконца отдельных мнений, и в этой задаче Александр уже мысленно ощущал себя гораздо более сильным, чем все эти бунтовщики, собравшиеся опрокинуть тысячелетние устои державы.
