Тут Чоло сказал нам, что неприятель с многотысячным войском стоит у берегов Аракса и грозится пойти через Эчмиадзин к Еревану. Оставил я Баш-Апаран, кинулся в Ереван.
На окраине города я увидел старика, тот читал воззвание, обращенное ко всем воинам и жителям Еревана. Воззвание было прикреплено к скале, я подошел и тоже прочитал:
«Армяне, спешите спасти свою родину… долг каждого армянина отдать все свои силы для решающего удара по врагу. Нужно еще одно последнее усилие, и враг будет изгнан из нашей страны.
Соотечественники, не время медлить, спешите во имя многострадального нашего народа, не допустим его физического истребления! Вставайте все на священную войну!
Беритесь за оружие! Идите на Сардарапат!»
Старик кончил читать, окинул взглядом всех собравшихся и с криком: «Свобода или смерть!» – пошел вниз по улице, увлекая за собой толпу. Толпа росла, вскоре вся улица была запружена людьми. И меня подхватила эта лавина, вместе с народом я очутился в центре города, перед огромной церковью, построенной из черного камня. Я увидел пять луковичных куполов, на них крест, но не такой, как наш, – на этом кресте еще одна перекладина была, косая. Мне сказали, что это русская церковь.
Толпа двинулась к мосту через Зангу, а я привязал своего коня у дверей церкви и поднялся на колокольню. Я посчитал колокола – их было восемьдесят штук. Язык самого большого колокола был с голову моего коня. Потянул я веревку. Город загудел от набата, звон его, говорят, дошел до самого Егварда. Напротив церкви был родник, и вот гляжу я – люди выстроились цепью и передают из рук в руки кувшины с водой, и цепь эта тянется аж до самой железнодорожной станции.
– Это что же значит? – крикнул я, свесившись с колокольни.
Мне ответили снизу, что вода для воинов, сражающихся в Сардарапате. Кувшинами доставляют на станцию, там переливают в бочки и везут нa Сардарапатское поле. Я спустился с колокольни и тоже встал в цепь. Но не мое это было дело – ни воду передавать, ни в колокола бить. Ведь я был воин, мое место было там, где шел бой.
Сел я на коня и поспешил к берегам Аракса. Я заметил, что люди на телегах, на ослах, а то и просто в руках несут боеприпасы для наших воинов. На полдороге я увидел оставленную без присмотра пушку. Я дал своего коня, чтобы пушку эту как можно скорее доставили на поле.
Дальше я пошел пешком.
Аракс разлился. Через поле к Ай-Зейве ехал на коне епископ – на голове тиара, в руках высоко занесенная сабля. Карабахец он был, имя Гарегин. Лицо у святого отца было худое и ничем не примечательное. Возраст – что-нибудь под сорок. Рядом с ним ехали три молодых священника – Езник, Даниэл, Тадевос – с высоко поднятыми крестами, а за ними толпа – кто с оружием, честь честью, кто в исподнем белье и босиком. Епископ остановил коня.
– Дорогой наш народ! – обратился он к людям. – Араратская Армения под ударом. Армянским войскам приказано оставить Сурмалу и отступить в горы Котайка. Поступило предложение срочно перенести главный алтарь в Севан, Но полчаса назад святейший католикос объявил, что отказывается переносить куда бы то ни было святой престол. Если армянское войско окажется бессильным встать на защиту своего святилища, католикос сам возьмет меч в руки и будет биться до последнего, но не оставит святого Эчмиадзина. До сих пор вы целовали мне руку, – сказал епископ, обращаясь к войску и народу, – а теперь я целую вам ноги. Все на врага!
К нашей радости, все войско и весь народ Араратской долины вступили в неравный бой с врагом. Взялся за меч и святой Эчмиадзин. Дерево – оно корнями дерево, дом – своей основой дом. И епископ Гарегин, а за ним и многотысячная толпа крикнули: «Вперед, к новому Аварайру!»
На берегу Аракса я в первый же день оступился, скатился в какую-то яму и увидел лежавшего там лицом к земле раненого. Раненый сжимал в руках уздечку. Наклонился я посмотреть, кто это, и вдруг на затылке своем почувствовал теплое дыхание. Оглянулся, а это мой конь, на котором я брал Талинскую крепость. Раненым – вы, наверное, догадались – был Андреас. Вид жуткий; не знаюший его человек, глянув на лицо Андреаса, мог окочуриться от страха.
– Андреас, – сказал я, – ты здесь? Ты же на моем коне поскакал в Лори, я сам видел.
– Верно, я даже не стал драться в Баш-Апаране, потому что хотел как можно скорее поспеть к Андранику, да по дороге узнал, что в Сардарапате бой, – заговорил Андреас, садясь рядом. – Куда идешь, Андреас, говорю себе, на берегу Аракса наши бьются. А тут еще со стороны Еревана в колокола ударили, ну, думаю, дело серьезное, армянская земля в опасности. Так для какого же еще дня ты, Андреас, сказал я себе, и повернул коня к Сардарапату. Справа от меня двигалась конная рота корнета Вано, а слева – конные полки из Вана, Зейтуна и Дали Казара. Я присоединился к роте алашкертца Айваза. Уж скольких аскяров из войска Шевки-паши перебил я за эти два дня, не счесть. То, что я не добил, твой конь своими копытами задавил. Этого Сардарапата не случилось бы, если бы мы в свое время защитили как следует Эрзерум, Битлис и Карс, – покачал головой Андреас.
Не Андреас, а сущий медведь. Пока мы разговаривали, из кустов выскочили четыре вооруженных аскяра – одного чуть кандрашка не хватила при виде Андреаса, остальных трех Андреас из своей винтовки тут же на месте уложил. Еще нескольких уничтожил я, обстреляв тростники, – они прятались там за трупами убитых.
Целый день с утра до вечера грохотали пушки. Вечером бой кончился, мы одержали победу. Десятки тысяч солдат из войска Шевки-паши лежали убитые.
Последняя битва была на горе Большая Артени. Там был убит командир батальона смертников. Я взял на себя командование батальоном и повел всех в бой. Конный эскадрон мушца Странника ударил с высот Мастары, а мы подошли снизу и такую устроили им бойию, что солдаты Шевки бежали сломя голову до самого Ани. Ванец Джхангир-ага со своими конникамн-езидам тоже был с нами, и Мамиконян Арха Зорик.
Я вернулся на берег Аракса. Издали вижу, что над той ямой, где лежал Андреас, кружатся черные вороны. «Вай, – сказал я, – Андреаса убили!» Подбежал я, гляжу – Андреас сидит в яме, стонет и краешком глаза поглядывает, как воронье раздирает убитых аскяров. Рядом посуда с водой стоит.
– Андреас, – сказал я, – ты ранен, давай отвезу тебя в Ереван.
– Нет, – сказал он, – я гонец Андраника-паши, я должен вернуться к нему. Привяжи меня к седлу, и выведи на дорогу, лошадь сама привезет меня в Лори.
– Андреас, – сказал я, – ты пришел к нам гонцом седьмого мая, а теперь конец мая, Андраник, небось, давно уже из Лори ушел.
– Все равно, привяжи меня к седлу, где бы паша ни был, лошадь привезет меня к нему, – настаивал Андреас.
Вижу, нет, не переспоришь его, кое-как поднял, усадил в седло, привязал покрепче, чтоб не упал. «Что ж, догоняй давай войско Андраника»,- сказал я и вложил ему в руку поводья. Отъехал он немного, а я стою смотрю вслед. Вдруг Андреас распутал веревки и машет кулаком, кричит вороньей стае: «К Еревану не приближайтесь, от вас смердит! На это поле сошел сам прародитель Ной, он посадил здесь виноградную лозу. Вот так-то мы справимся со всеми, кто пойдет на нас!»
Куда он такой поедет, думаю, отвезу-ка я его лучше в больницу при крепости.
Я в порядке, не задерживай меня, я должен догнать пашу! – Андреас кое-как выпрямился в седле и направил коня в сторону Егварда.
Куда привез его мой конь, я так и не узнал, но, пока я еще мог его видеть, он поднимался в горы все выше и выше.
В тот же день меня ранило в ногу, и я оказался в госпитале в Ереване, это в Ереванской крепости. В этой крепости была еще одна крепость – по имени Шушан. Шушан меня узнала.
– Почему, – спросила она, – полководец Махлуто прислал меня сюда, а сам за мною не приехал?
Шушан была сестрой милосердия. Она ухаживала еще за одним манаскертцем, раненным в Сардарапатском бою.
Вскоре нас с манаскертцем выписали из госпиталя. Мы двинулись через Канакер к Егварду. В Егварде мы узнали, что Фетара Манук со своим войском выступил против правительства Араратской республики. К нему присоединился мушец Странник, он только что вернулся из Сардарапата. Мы спросили Манука, что было причиной этого бунта, и он сказал, что власти Армении заключили мир с Вехибом-пашой, уступив ему большую часть наших земель, а полководца Андраника изгнали за пределы республики.
– Андраника изгнали? Выходит, мы напрасно воевали в Сардарапате и Баш-Апаране, – сказал манаскертец, и мы с ним поехали к Нор-Баязету.
В селе Лчашен манаскертец встретил беженку по имени Вардануш. Сколько на свете живу, двух красавиц только видел в своей жизни – Шушан и Вардануш. Манаскертец был сражен красотой Вардануш и остался в Лчашене.
– Во всем мире сейчас неспокойно, а тревожней всего – в Армении. Время для любви не настало еще, – сказал я.
– Мир любовью успокоится, – ответил манаскертец, и мы расстались.
