Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

Итак, кончина в ближайшие несколько дней Петра Федоровича мгновенно разворачивала политическую ситуацию в лучшую для партии Паниных сторону, причем вне зависимости от реакции государыни на страшную новость из Ропши. Однако промедление со смертью свергнутого царя, чем дальше, тем больше сводило на нет все преимущества, сулившие Никите Ивановичу реванш. Потому что через полгода-год в смерть Петра Федоровича по злому умыслу супруги уже мало кто поверит. Как ни крути, а время играло против оппонентов Екатерины, которым тоже приходилось выбирать из двух зол наименьшее: убивать Петра III в тайне от царицы или не брать грех на душу, всецело положившись на благосклонность Провидения.

Мог ли Н. И. Панин проигнорировать уникальный шанс быстро наверстать упущенное в день Славной революции, если для успеха требовалось убить человека? Вспомните о деле Мировича, в котором фигурировали Панины, пугачевщину, крайне выгодную той же фамилии, и ответ на вопрос станет для каждого очевиден.

Да, Никита Иванович Панин, будучи убежденным макиавеллистом, проблемами этического характера в политике не мучился и не чурался при достижении намеченной цели загубить то или иное число людей.

Таким образом, перед нами два вероятных исторических сценария.

1. Екатерина, не успев еще толком укрепиться у власти, приказывает извести малоопасного, никем не поддерживаемого Петра III, дабы в корне пресечь какие-либо поползновения к его реставрации. Ради чего она не прочь пожертвовать благоприятным отношением к ней подданных и посеять зерна сомнения, как в России, так и за рубежом, в революционной законности ее воцарения.

2. Никита Иванович Панин со товарищи решает воспользоваться естественной или насильственной смертью Петра III в первые дни еще неустойчивого правления Екатерины, чтобы, сыграв на щепетильном отношении императрицы к своей репутации, в лучшем случае принудить к главной политической уступке – регентству при Павле Петровиче, в худшем – снижением общественного доверия к царице пробудить в ней неуверенность в прочности собственного положения.

Один из этих вариантов реализовался в жизни. Если мы возьмем за ориентир первый, то он вступит в серьезное противоречие с известными нам источниками. Во-первых, данная версия противоречит свидетельству большинства современников событий, и особенно рассказу знающего практически все детали Шумахера, заявляющих о невиновности Екатерины. Во-вторых, мы не сможем разумно объяснить причину, по которой Екатерина затянула с приказом о возвращении Иоанна Антоновича из Кексгольма в Шлиссельбург до 10 июля. В-третьих, становится непонятным оправдательный тон двух писем А. Г. Орлова к Екатерине с заверениями о том, что он добросовестно относится к порученной ему миссии. В-четвертых, также теряет смысл и предварительный вызов в Петербург личного врача мужа, И. Лидерса, с последующими уговорами и отсылкой в Ропшу.

Попробуем произвести сопоставление известных нам фактов с версией о заговоре вельмож. Муссируемая в исторических трудах побасенка о самовольстве Орловых тоже не выдерживает критики.

Во-первых, ей противоречит все тот же тон писем Алексея Григорьевича императрице. Многие историки почему-то убеждены, что подлинным адресатом Алексея Орлова была не царица, а потомки. Иные допускают, что Орлов мог обманывать государыню, постепенно подготавливая ту к роковой вести. Между тем непредвзятое прочтение писем приводит к простому, здравому выводу: брат фаворита честно выполняет волю Екатерины и объективно, без задней мысли, докладывает о всем происходящем.

Ни о каких обманах, подготовке к «роковой вести» в письмах речи не ведется. Максимум, что в них есть – это невольно прорывающееся сквозь прямодушные фразы недоумение Алексея, вызванное непонятной ему сильной озабоченностью императрицы судьбой мужа. Историкам лестно, конечно, думать о проницательности Орлова и Екатерины, играющих в «кошки-мышки» то ли с потомками (в первую очередь, с историками), то ли друг с другом. Только придется всех разочаровать. Письма носили сугубо информационную задачу, предназначались исключительно Екатерине, и вряд ли автор в момент написания предполагал, что кто-то еще, помимо и без ведома императрицы, ознакомится с ними. Ну а коли Орлов честно исполнял свой долг, то идти против воли государыни ему смысла нет.

Но более важным свидетельством невиновности Орловых является избранный императором Павлом для Алексея вид наказания за участие в событиях июня – июля 1762 года. Если Екатерину Дашкову, вроде бы причастную только к свержению отца императора, Павел Петрович сослал в дальнее новгородское имение, фактически под надзор полиции и без права выезда из усадьбы, то якобы виновного в свержении и смерти Петра Федоровича Алексея Орлова воспитанник Никиты Панина почему-то подверг очень мягкой каре – ссылке за границу для лечения на водах, предварительно удостоив того чести нескольких приглашений к императорскому обеденному столу. Значит, вина Орлова в сравнении с Дашковой – значительно меньше. И быть убийцей Петра III или организатором убийства он никак не мог.

А теперь возьмем за основу вариант с заговором Никиты Панина. И удивительное дело. Разрозненные, казалось бы, не связанные между собой факты мгновенно складываются в ясную и четкую картину.

Прежде всего, поинтересуемся. Если о репутации Екатерины задумался Н. И. Панин, то как к ней относилась сама императрица? Оказывается, она не хуже многоопытного оппонента знала уязвимые места в своем положении и принимала меры, чтобы блокировать какие-либо попытки собственной дискредитации в глазах российской гвардии и дипломатического корпуса. Так, Екатерина прекрасно понимала, что появление в Петербурге Станислава Понятовского, по-прежнему любившего ее, произведет неблагоприятное впечатление в русском обществе, а кроме того, породит на почве ревности недовольство Орловых. И, торопясь пресечь в корне подобного рода неприятности, 2 июля 1762 года государыня отправила через Мерси д’Аржанто старому сердечному другу важное предупреждение: «Убедительно прошу Вас не спешить с приездом сюда, потому что Ваше пребывание при настоящих обстоятельствах было бы опасно для Вас и очень вредно для меня… в настоящий момент все здесь полно опасности и чревато последствиями…»{220}

Но раз императрица беспокоилась о такой мелочи, как возможное посещение Петербурга Понятовским, то самую главную угрозу для себя – скоропостижную смерть свергнутого мужа – она должна была почувствовать в первый же день по возвращении в столицу, что, собственно, и произошло. Екатерине не составило большого труда догадаться, каким козырем в руках Никиты Ивановича могла бы стать печальная весть из Ропши. Поэтому царица в первую очередь взяла под контроль заботу о жизни своего дражайшего супруга. И стоило ей узнать из полученного через Пассека письма о мучающем Петра поносе, напомнившем о слабом здоровье бывшего государя, как императрица тут же принимает решение. Необходимо привезти в Петербург из Ораниенбаума его лечащего врача, знакомого с недугами августейшего пациента (вспомните, Лидерс упомянут первым в списке затребованного, и это не случайно). Пусть тот пока побудет под рукой. Тогда в случае надобности лекаря незамедлительно отправят в Ропшу. А раз уж выпала такая оказия, то можно заодно из Ораниенбаума доставить и любимые вещи мужа, а также привезти камердинера и арапа, с которым Петр любил забавляться.

Впрочем, нельзя исключить и того, что идея написать Суворову пришла к Екатерине независимо от присланного с Пассеком известия. Но, так или иначе, а императрица приняла чрезвычайной важности решение – привезти в Санкт-Петербург лечащего врача супруга Иоганна Готфрида Лидерса. Именно оно и стало завязкой разыгравшейся три дня спустя трагедии в Ропше.

Вечером 30 июня курьер, добравшись до Ораниенбаума, вручил В. И. Суворову предписание Екатерины. Отец будущего прославленного полководца розыскал среди вверенных под его надзор голштинских офицеров, солдат и придворных Лидерса. Нарцисс и камердинер Тимлер, как мы уже знаем, обретались в Петергофе, о чем Екатерине доложат 3 июля{221}. Лидерс с Суворовым находят в Ораниенбаумском дворце собачку и скрипку Петра III. Судя по всему, утром 1 июля доктор с мопсом и инструментом уселся в карету и не спеша поехал в столицу, куда и добрался во второй половине дня. Здесь нелишне отметить существенную деталь. Лидерс, получив вызов в Санкт-Петербург, похоже, испытал облегчение. Он боялся, что из Ораниенбаума поедет прямиком в Ропшу, а там, случись что с бывшим государем, всю ответственность возложат на него. А раз матушка-императрица затребовала всех в Петербург, то, наверное, для них нашли иное применение. По крайней мере, в ближайшие дни к Петру Федоровичу ехать не придется.