Archeocetes сохранили некоторые первичные черты, такие, как различающиеся зубы, ноздри, расположенные на конце морды, гибкую, подвижную шею и конечности, трансформировавшиеся в ласты. Они составляют независимую линию, значительно отличающуюся от зубатых и усатых китов, которые тоже как бы появились уже достигшими совершенной специализации. Их история так же неполна и фрагментарна, как и история дельфинов и китов.
Слуховой аппарат зеглодонов очень похож на аппарат современных китов, и похоже, что они также могли нырять на большую глубину: это были животные открытого океана, и они почти не имели шансов совершенно исчезнуть. Только отступление моря с обширных пространств суши позволило нам найти их останки в осадочных породах, когда-то составлявших дно моря. Кто знает, если их эволюция и специализация продолжалась и в дальнейшем, не могли ли они стать еще более уникальными хозяевами океанских просторов?
Может, по одной и той же причине мы не можем найти ни останков предков современных китообразных в доступных для нас геологических слоях, ни останков морских змеев на наших берегах. Не в обиду будь сказано профессору Симпсону, который неосторожно заявил в 1945 году: «Совершенно очевидно, что почти все виды существующих сейчас млекопитающих открыты», но он сам в то же время предоставил в наше распоряжение аргументы, не позволяющие в это поверить.
Перемена в мнении д-ра Удеманса
Все эти доводы в пользу идентификации зеглодона с морским змеем не были известны молодому Удемансу, когда он писал свою первую статью в 1881 году.
Более того, он вскоре уже находился под впечатлением других аргументов, которые, наоборот, указывали на невозможность их идентифицировать.
В своей большой монографии о великом морском змее, опубликованной одиннадцать лет спустя, он высмеял Ширли В. Вуда-младшего за идею, что зеглодон мог иметь не только длинную шею, но и двухлопастный хвост, похожий на хвост современных китообразных. Когда Удеманс наконец познакомился со статьей преподобного Вуда, его собственный труд был уже в основном написан, и он уделил ей несколько строк в послесловии, подчеркнув ее большой интерес, но также «неточность с точки зрения зоологической науки» и сопроводив ироническими замечаниями по поводу мнения автора о том, что короткая шея Basilosaurus могла быть просто следствием «ошибки реставратора». Что касается собственных прошлых заблуждений, он отнес их на счет своей в то время крайней молодости и недостатка информации: «…мне, как и множеству авторов, писавших на эту тему, казалось, что можно разрешить эту сложную проблему не прочитав всего, что было написано до меня о морском змее, или по крайней мере воспользовавшись только несколькими редкими сообщениями!»
Что же должно было произойти, чтобы оправдать такой резкий поворот в мнении? Конечно, наш молодой зоолог имел возможность познакомиться с множеством новых сообщений о встречах с морским змеем. После систематических поисков он довел их число в своем архиве с 65-ти до 187-ми, не считая тех, которые он посчитал следствием ошибок или результатом фальсификаций.
И, конечно, он стал старше, образованнее и мудрее. (Но это не всегда благоприятствует появлению революционных теорий.) В 1885 году, после того как он посвятил несколько лет скрупулезным, исследованиям морских червей, оттачивая руку на препарировании этих существ и долгими ночами рассматривая их в микроскоп, он завершил работу над докторской диссертацией о системе кровообращения и пищеварения червей немертинов. Его авторитет в научном мире настолько вырос, что вскоре ему предложили встать во главе Зоологического и ботанического общества Гааги. С этого момента он мог ближе познакомиться с животными более внушительных размеров в зоологических садах самого богатого города Голландии, которые также оказались на его попечении. Судя по его записям, интересы Удеманса в то время делились между совсем недавно исчезнувшими нелетающими птицами Маскаренского архипелага, гигантскими кальмарами, выброшенными на берег, и, заметьте это, тюленями.
За всем этим явно маячит тень морского змея. Она, должно быть, неотступно преследовала его и будоражила его воображение, когда он бродил по просторному пляжу Шевенингена и наблюдал за играми тюленей в бассейнах «своего» зоологического сада. Он стал к тому времени видным, красивым мужчиной, с усами и окладистой бородой; ясный и слегка сдержанный взгляд его глаз говорил об интеллигентности и наличии юмора.
И вот однажды решение было принято. Он публикует углубленное исследование по этому вопросу, который занимал его столько времени. С 1889-го по 1892 год он посвящал этой теме все свое свободное время, отдаваясь ей телом и душой. На этот раз из его исследований и размышлений выходило, что морской змей был не чем-то вроде зеглодона, как он считал раньше, но представителем ластоногих, иначе говоря, длинношеим кузеном тюленей и моржей.
У морского змея две или четыре лапы?
На самом деле д-р Удеманс не так уж радикально изменил свое мнение, как может показаться с высоты наших дней. Действительно, в конце прошлого века в научных кругах некоторое время считалось, что зеглодоны были близкими родственниками ластоногих. Поэтому я думаю, что решающее значение в зарождении новой гипотезы д-ра Удеманса сыграло исследование профессора Арчи У. Томпсона, опубликованное среди других в отчетах Парижского международного зоологического конгресса, прошедшего в 1889 году под лозунгом «Надо ли причислять зеглодонов к китообразным?».
Профессор зоологии из «Юниверсити колледж» в Данди, в Шотландии, отвечал отрицательно на этот вопрос. В то время зеглодона считали переходным этапом эволюции между ластоногими и китообразными, ― Томас Хаксли пытался представить его связующим звеном между первыми и вторыми. Но большинство все же видели зеглодона среди китообразных. Профессор Томпсон попытался доказать, что необходимо было отделить их от последних, что они отличались от китообразных множеством примитивных особенностей, и предложил причислять их, скорее, к ластоногим. Удеманса эта идея настолько воодушевила, что он пошел еще дальше и предложил классифицировать зеглодона как настоящего ластоногого. Он придумал даже вид мифического протоластоногого, с длинным хвостом, принадлежавшего к группе выдр, который и дал рождение, с одной стороны, зеглодонам, с другой остальным ветвям ластоногих. Эти ластоногие, как и зеглодон, вначале тоже имели длинный хвост. Затем, в то время как одни теряли мало-помалу свой хвост, трансформируясь в тюленей и моржей, другой вид сохранил его и достиг гигантских пропорций: это теперь великий морской змей, столь близкий сердцу Антона Корнелиса Удеманса.
Сразу же оговоримся, что подобное генеалогическое дерево сегодня, в свете современных знаний, совершенно неприемлемо. В результате многочисленных открытий палеонтологов зеглодоны воссоединились с отрядом китообразных, который разделяется на три подотряда, отличающихся друг от друга некоторыми особенностями: Archeocetes, Ondontocetes, или зубатые киты, и Mysticetes, или усатые киты. Больше нет вопроса о существовании родственных связей между китообразными и ластоногими. Лучшие знатоки китообразных сходятся в мнении, что они приближаются скорее к копытным, чем к хищникам, к которым, без сомнения, относятся ластоногие.
В 1926 году профессор Рауль Антони вслед за Джоном Хантером рассматривал китообразных как животных более близких к непарнокопытным (тапиры, носороги и лошади) по их анатомическим признакам. В 1950 году американские микробиологи Боуден и Джемерой нашли, что они более близки к парнокопытным (свиньи, гиппопотамы, жвачные), проведя исследования крови. Вероятно, более осторожным было бы, подобно Сержу Фречкопу (1944), принять, что «их отделение от общих для всех млекопитающих корней должно было предваряться разделением травоядных и хищников». Во всяком случае, произошло ли это отделение до или после разделения травоядных! от хищников, оно должно было произойти задолго до того, как ветвь ластоногих отделилась от ствола плотоядных.
Чтобы не углубляться дальше в споры специалистов по филогенезу, подчеркнем фундаментальное отличие, которое разделяет теорию, причисляющую морского змея к зеглодонам, и теорию, причисляющую их к ластоногим.
Согласно первой, речь идет о животном, имеющем только пару передних конечностей, по второй, животное имеет две пары конечностей.
Одна или две пары лап ― that's the question.
За монстром надо охотиться так, как когда-то охотились за метеорами
Что касается метода, д-р Удеманс применил в своей работе метод, использованный Кладни в классическом труде о метеорах, появившемся в Вене в 1819 году. Удеманс сам сказал об этом в предисловии.
