- Главный врач может! Идите к нему, он решит ваш вопрос, - врачиха сразу успокоилась и, вложив Ларисины бумаги в ее подшивку, велела медсестре, чтобы та позвала следующую.
- Отдайте, пожалуйста мою справку, - вставая, попросила Лариса.
- Она останется в вашей истории болезни, - снова занервничала врачиха. - Идите, не мешайте работать!
Главврач был у себя, но Ларисе пришлось ждать почти час, пока ее приняли. Главный врач был сравнительно молод, из-под накрахмаленного белого халата выглядывала импортная сорочка и модный шелковый галстук - Лариса видела такие в спецотделе "Березки", когда выбирала подарок мужу на день рождения.
- Ваше заболевание не входит в перечень профессиональных, поэтому направить вас в нашу больницу я не могу. У вас есть прикрепление к Свердловке. Там хорошие врачи, думаю, вас вылечат, - сказал он, перекладывая лежавшие на столе бумаги.
- От чего меня лечить, если я совершенно здорова? - удивилась Лариса. - Я принесла справку и прошу допустить меня к полетам.
- Относительно вашей справки не все ясно. Кто вам ее выдал, на каком основании вы проходили обследование в институте Отто? Туда вас никто не направлял. Ведь у вас не было направления, не так ли? Во всем этом мы разберемся и виновные в том, что ввели вас в заблуждение, будут серьезно наказаны, - он смотрел куда-то в сторону, и Ларисе показалось, что он недоговаривает.
- Кто будет наказан? - спросила она.
- Те, кто организовал вам незаконное обследование и выдал на руки ложное заключение, - вежливо улыбнувшись, объяснил главврач.
- Организовал мой муж, он работает в Обкоме, - соврала Лариса, испугавшись, что у обследовавших ее врачей из Отто будут неприятности.
- Ваш муж? Это меняет дело, - удивился главврач, но, спохватившись, тут же добавил: "Все равно, пока не будет полной ясности, я не могу допустить вас к работе".
- Я буду жаловаться! - воскликнула Лариса.
- Ваше право, - ухмыльнувшись, пожал плечами главврач.
- Я буду жаловаться в Обком! - уточнила она.
- Это - самое лучшее решение. Полагаю, ваш муж поможет принять верное решение, - с видимым облегчением заключил главврач.
Лариса не могла понять, почему в медсанчасти наотрез отказывались допустить ее к полетам. Всю дорогу до дома она вспоминала, что ей говорили, и тем более странным ей это казалось. Как будто никто не интересовался, больна она или нет, их это совсем не интересовало, главное - чтобы она не вернулась к летной работе. И при чем здесь муж? Почему главврач так облегченно вздохнул, когда она пригрозила пожаловаться в Обком? Другой на его месте, наверное, испугался, а он нет - словно обрадовался.
Остаток дня она провела с сыном. Они долго гуляли, потом вместе делали уроки, и Лариса даже смогла решить две задачи.
- Мамочка, ты больше не улетишь? - укладываясь в кровать, спросил Миша.
- Почему ты так решил? - удивилась Лариса.
- Папа сказал бабушке, что тебя уволят.
- Папа пошутил, откуда он может знать, что меня уволят?
- Нет, не пошутил. Он знает, он сказал что ты всегда будешь дома, или он переломает все самолеты.
- Все самолеты папа не сломает, - засмеялась Лариса, в который раз решив, что надо больше бывать с сыном.
Дождавшись, пока Миша уснет, она решила дождаться Николая и включила в спальне телевизор. Показывали передачу "Взгляд" и говорили о политике. Ведущий был чем-то похож на мужа в молодости, когда они только поженились, и он работал в Обкоме комсомола. Смотреть было скучно, и она заснула, сидя в кресле.
Николай пришел почти в двенадцать. У него был усталый вид, лицо какого-то землистого цвета, и Ларисе стало его жалко.
- Раздевайся, я согрею ужин, - сказала она.
- Налей полстакана, там в холодильнике, - хмуро сказал он, усаживаясь за стол.
- Ты не слишком много стал пить? Даже Евгения Васильевна тревожится, осторожно спросила Лариса, подавая ему начатую бутылку "Столичной".
- Все не так, как надо. Если комитетчики правы, то выборы уже проиграны. А виноваты будем мы, всех собак повесят на наш отдел. Но, главное: никто не знает, что теперь делать, и что будет после, - рассеянно объяснил Николай. Перед тем, как выпить, он зачем то поболтал стакан с водкой и, зажмурившись, опрокинул его в рот.
- Вроде, полегчало, - буркнул он через минуту и взялся за еду.
- Может, найдешь другую работу? - спросила Лариса не решившись добавить: "... пока не поздно".
- Я уже присмотрел одно совместное предприятие. Сам же его и организовал, но не отпускают. Говорят, либо работаешь до последнего, либо иди, куда хочешь, но без партбилета. А куда мне без партбилета? Вот Кузин молодец! Ушел тихо, по-хорошему со всеми попрощался, теперь главный редактор в "Ленправде". Если разобраться, так это даже повышение - на этой должности может стать членом бюро Обкома, должность позволяет, - Николай налил себе еще, и будто, не замечая, что делает, быстро выпил.
- У меня неприятности. Врачи в нашей медсанчасти и слышать не хотят, что я здорова, - сказала Лариса.
- Ну и черт с ними, пусть не хотят, - рассеянно сказал Николай.
- Но меня не допускают к работе! И главврач сказал, чтобы я посоветовалась с тобой.
- А что тут советовать? Увольняйся, я тебя положу в Свердловку, отдохнешь, поправишься...
- Зачем мне в больницу, если я здорова? - повысила голос Лариса.
- С этой дурой, что тебе справку выписала, завтра разберутся, чтобы не лезла, куда не просят, - со злостью сказал Николай.
- С какой дурой, куда не лезла? - Лариса вдруг вспомнила, что никому не говорила про обследование в институте Отто, тем более - Николаю - Откуда ты узнал про справку?
- Ты же сама мне вчера рассказала, - смутился он.
- Я не ночевала дома и тебя не видела, - чувствуя что-то неладное, сказала она.
- А где же ты ночевала?
- С любовником! - начиная злиться, буркнула Лариса.
- Небось, опять с мамочкой полночи шепталась? - равнодушно предположил Николай. - Давай еще по капельке, и пора спать. Завтра с утра три совещания - одно за другим, вздохнуть некогда, а без толку. Все пойдем ко дну. Помнишь песня была такая: "Мы сами взорвали "Корейца", нами потоплен "Варяг"!" Что мы за народ: сами себя топим и этим гордимся. Представь: тихое, синее море и только пузыри со дна: буль-буль-буль. Наши советские пузыри - самые плавучие в мире. Советский Союз - родина великих пузырей.
- Перестань дурака валять! Объясни, откуда ты знаешь про справку? И, вообще, мне кажется нам надо серьезно поговорить...
- Давай завтра! Если говорить серьезно - то завтра. Кто ж ночью серьезно говорит? Ночью спать надо! Сперва трахнуться с мужем, потом спать, чтобы все было. Как у людей! - с трудом пробормотал Николай. Его щеки порозовели, но он говорил и двигался замедленно, будто засыпал на ходу, и Лариса поняла, что говорить с ним сейчас бесполезно.
- Завтра, так завтра! Но не думай, что отвертишься. Я хочу знать, что со мной происходит, - сказала она.
3.20 ВОЗЬМИ НА ПРИКУС СЕРЕБРИСТУЮ МЫШЬ
В начале одиннадцатого свекровь позвала Ларису к телефону.
- Кто это? Какая Ася Залмановна? - спросила она, и тут же вспомнила, что это ее врач из института Отто. - Извините, я еще не совсем проснувшись...
- Лариса Вадимовна, мне надо с вами встретиться. Дело касается вас. Нет, по телефону нельзя. Буду ждать на набережной, у главного входа в Университет. В двенадцать успеете? Так, ровно в двенадцать! - и в трубке раздались короткие гудки.
- Кто звонил? Голос, будто она не в себе. Я сказала, что ты еще спишь, но она все равно попросила разбудить, - сказала свекровь.
- Спасибо, Евгения Васильна. Это с работы, по делу, - Лариса решила не говорить, кто звонил, но в словах Аси Залмановны было что-то тревожное.
- Все остыло, завтракать давно пора, - кивнув головой, сказала свекровь.
Лариса так торопилась, что вышла из автобуса через остановку от дома и поймала такси. За сорок минут до срока она уже была около Университета. Не зная, как убить время она зашла в вестибюль филологического факультета. Там все было знакомым, но показалось, что все стало меньше и какое-то запущенное. Мимо сновали студенты, в углу у подоконника как всегда курила большая кампания, но Лариса не могла представить себя среди них. Она вдруг почувствовала, что не смогла удержать в памяти то вроде бы недавнее время, когда была студенткой; оно стало чуждым и отдаленным, будто смотришь в перевернутый бинокль
Бесцельно постояв у доски с расписанием, она поднялась в буфет, но там было закрыто, и она вышла. На улице ярко светило солнце, было сухо и ветер взметал в лицо сухую колючую пыль, какая бывает в Ленинграде только весной. От пыли слезились глаза, и першило в горле, она даже пахла особенно, это были остатки тысяч тонн песчано-солевой смеси, которой посыпали мостовые после снегопадов. Еще оставалось время, и, перейдя через дорогу, Лариса спустилась по ступеням к самой воде. Нева уже очистилась, только кое-где, у самого берега прилепились ноздреватые, пожухшие до черноты остатки льда, такие же льдины, раскачиваясь на волнах, проплывали мимо. Это еще был не настоящий, ладожский ледоход, льдины были маленькие и темные, а лед с Ладоги пойдет позже - в конце апреля или даже в мае.
