В тот же миг Энрико подскочил к Тулину, ребром ладони нанес удар в горло. Опустив на ступени лестницы потерявшего сознание противника, ринулся в дом. Там коротко вскрикнула Стефания...
Вот Энрико вновь появился на крыльце, подхватил Тулина. Втащил его в дом, запер дверь изнутри.
Потребовалось немного времени, чтобы перенести на кухню мужчину и женщину и выскочить на воздух. Но перед этим он положил ключи Тулину в карман, извлек оттуда и бросил на пол его зажигалку.
Пластиковый стаканчик с бензином и прочее, подготовленное для акции, - все было за стволом дерева, в пятнадцати шагах от дома, прямо перед окном в кухню.
Он облил бензином завернутые в тряпицы куски кирпича: если первый зажигательный снаряд погаснет или не достигнет цели, сразу же будет брошен второй.
Он заставил себя помедлить с полминуты - ждал, чтобы хоть немного унялась резь в глазах, схлынули слезы.
Потом поднял завернутый в тряпку кусок кирпича. Достал зажигалку, поудобнее уложил ее на ладони.
Успел подумать, что обязательно надо унести пластиковый стаканчик и второй обернутый в тряпицу обломок кирпича.
Палец толкнул рифленое колесико зажигалки. Тряпка вспыхнула. В следующее мгновение Энрико метнул в кухонное окно гудящий бензиновый факел, а сам упал за древесный ствол.
Звон лопнувшего стекла утонул в грохоте взрыва.
ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА
В этот теплый летний вечер замок Вальдхоф и окружающий его парк казались огромной бриллиантовой россыпью - так сверкали и переливались в ночи разноцветные огни иллюминации. Гирлянды лампочек и фонариков были вывешены вдоль аллей, охватывали клумбы цветов, змеились по берегам водоемов. На лужайке перед замком в свете цветных прожекторных лучей били в небо струи воды. Фоном для них, если смотреть из замка, являлась трехметровая огненная свастика, которая медленно вращалась. А сам замок - массивный двухэтажный дом с зубчатыми башнями по углам и центральным шпилем в виде трезубца, на котором был укреплен металлический герб владельца - рука с коротким и широким тевтонским мечом, - сам замок Вальдхоф казался обиталищем колдуна из старых германских легенд...
Показался галопирующий всадник. Осадив коня возле крыльца, он спрыгнул на землю и, передав поводья груму, широким шагом направился в замок. Это был хозяин Вальдхофа - Теодор Тилле.
У входа в замок стоял камердинер - атлетического сложения человек во фраке и с белым цветком в петлице. Он вопросительно смотрел на хозяина.
- Можно выключить, - сказал тот. - Все сделайте сами, будку с рубильниками заприте, ключ спрячьте. И не спускайте с меня глаз, когда все соберутся. Вы поняли?
Камердинер молча поклонился.
- А где Андреас?
- Молодой господин у себя, - сказал камердинер. - Он в ванной. Скоро начнет одеваться.
Тилле кивнул камердинеру и вошел в дом.
- Конрад! - вдруг позвал Тилле.
Камердинер встрепенулся и поспешил в замок.
Из центра просторного холла вели на верхний этаж две массивные лестницы. Тилле стоял на левой лестнице, наклонившись через широкие перила.
- Конрад, - сказал он, когда камердинер подошел к лестнице, напоминаю, чтобы репортерам не мешали, если они проникнут на празднество.
Камердинер поклонился. Потом он прошел к будке электрика и выключил несколько рубильников. Иллюминация в парке погасла.
В это время Тилле миновал кабинет, библиотеку и спальню сына, занимавшие все левое крыло верхнего этажа замка, толкнул дверь в ванную.
Тилле-младший только что вылез из ванны, растирался мохнатой простыней.
В зеркале было видно, как отворилась дверь и вошел отец. Не оборачиваясь, Андреас Тилле развел руки в стороны, с силой согнул их в локтях и сжал кулаки. На руках вспухли округлые бицепсы.
- Ну? - сказал он.
- Неплохо, малыш. - Папаша шутливо ткнул его кулаком в спину. Совсем неплохо, вполне годишься, чтобы встать у резиденции фюрера вместо любого из двух бронзовых атлетов - с мечом в руке или с факелом, как тебе больше понравится1... Но шутки в сторону, оденься и как следует осмотри дом. Не упусти ни единой мелочи, в конце концов, сегодня ты здесь хозяин. Ты, а не я.
1 Скульптуры, установленные у главного входа в новую имперскую канцелярию в Берлине.
- Хозяин лишь до двенадцати часов ночи...
- Не пытайся возражать. В двенадцать ты уедешь в Берлин. Утром я присоединюсь к тебе... Ну, марш!
- А это правда, что фюрер держал меня на руках? - вдруг спросил Андреас.
- Правда.
- Сколько же мне было?
- Три года.
- И он спас меня?
- На улице шел бой. Каким-то образом ты оказался на мостовой. Люди метались из стороны в сторону. Кругом гремели выстрелы... Да я сто раз рассказывал об этом!
- Погоди!.. Как же случилось, что нас разъединили? Где в тот момент был ты?
- Толпа, напуганная выстрелами, устремилась на нас, когда мы шли по тротуару, сбила меня с ног... Больше я ничего не помню. Очнулся, когда рядом стоял фюрер. Он держал тебя на руках и помогал мне подняться с земли.
- А кругом стреляли?
- Грохот был такой, что у тебя долго болели уши. Я истратил уйму денег на врачей. Расплачивался с кредиторами почти полтора года.
- Но у меня ничего не осталось в памяти... - Юноша наморщил лоб, затряс головой, - Хоть какое-нибудь воспоминание!..
- Ты был слишком мал. Достаточно, что у меня память в порядке.
- А фюрер... Он помнит?
- В прежние годы он не раз рассказывал об этом, называл твое имя. А сейчас у фюрера столько забот... Не будем нескромны, Андреас, нельзя докучать великому человеку...
Тилле-старший кривил душой. Сегодняшний праздник в честь шестнадцатилетия сына он затеял с единственной целью - напомнить Гитлеру о том, что существует на земле Теодор Тилле, который в трудное для него, фюрера, время не стоял в стороне, помог ему, быть может, даже вызволил из беды, спас...
А юноша продолжал расспросы. Теперь его интересовало, очень ли был беден отец в то далекое время.
- Я же говорил, - ответил тот, - объяснял, что влез в долги и полтора года расплачивался с кредиторами.
- Но сейчас мы богаты?
Отец мог бы ответить: "Да, очень". Но он пожал плечами и заметил, что семья прочно стоит на ногах, только и всего. Андреасу не надо беспокоиться за будущее.
- Тебе помог фюрер?
Тилле-старшему и на этот вопрос полагалось бы дать утвердительный ответ, ибо Гитлер расплатился с ним весьма щедро. Однако он предпочел произнести туманную фразу, из которой можно было понять, что фюрер помогает всем, кто этого заслуживает.
Затем Теодор Тилле направился в свои апартаменты и влез в ванну. Вода оказалась нужной температуры и в меру сдобренной ароматическими эссенциями. Специальные щетки с длинной ручкой, чтобы можно было потереть между лопаток, комплект губок, мыло и шампуни - все это находилось на месте, под рукой. Одним словом, порядок, который Тилле самолично разработал и ввел в доме, этот порядок неукоснительно соблюдался. Убедившись в этом, он блаженно прикрыл глаза и погрузился в воду до подбородка.
Из головы не лез разговор с сыном, его расспросы о фюрере. Тилле усмехнулся, представив, как выглядел Гитлер в далеком 1923 году. В ту пору ему было не до спасения ребенка. Выплыть бы самому, удержаться на поверхности, добраться до берега и столкнуть в воду противников - вот что владело помыслами будущего фюрера.
Тогда-то и была задумана акция, которую потом остряки назвали "пивным путчем". Для путча необходима была хоть какая-нибудь аудитория, полагал Гитлер. Он выступит перед ней с речью, зажжет сердца людей, поведет толпу за собой.
Такой случай представился 8 ноября. В тот день в мюнхенской пивной "Бюргерброй" собрались обыватели, чтобы послушать речь профсоюзного деятеля, посудачить, напиться пива и разойтись.
И вот в зал врывается Гитлер, которого сопровождают два десятка вооруженных штурмовиков. У него горят глаза, всклокочены волосы. Вскочив на стул, он стреляет из револьвера в потолок. В это же время штурмовики устанавливают у выхода пулемет.
Зал ошеломлен, ничего не может понять. А Гитлер уже возле трибуны. Навстречу спешит полицейский офицер. Он преграждает путь, держа руку в кармане.
Гитлер бледнеет от страха, но успевает приставить револьвер к виску полицейского: "Руки вверх!" Оказавшийся поблизости второй полицейский отводит его руку с оружием.
А потом произошло чудо: полицейские отпустили Гитлера. Тот устремился к трибуне, которая была свободна - предыдущий оратор удрал от греха подальше.
"Национальная революция началась! - кричит Гитлер. - Со мной шестьсот человек, вооруженных с ног до головы... Казармы рейхсвера и полиции заняты нами; рейхсвер и полиция уже идут сюда под знаменем свастики".
Все это было вранье. Но завсегдатаи "Бюргерброя" поверили.
Так начался пресловутый "пивной путч".
А вот как он завершился. Наутро, когда Гитлер и Людендорф вывели на улицу обманутых ими людей (им было объявлено, что низложен президент республики, а также имперское и баварское правительства), полиция перегородила узкую Резиденцштрассе и стала стрелять. Путчисты попадали на землю. Как только огонь прекратился, Гитлер вскочил на ноги и удрал, хотя незадолго до этого публично клялся, что "грудью встретит вражеские пули".
