«…Согласно расчетам наших экспертов, в случае передачи островов Японии экономика России понесет ежегодные потери в 2 млрд, долларов, поскольку в районе Южных Курил потенциально можно добывать 1,5 млн. тонн минтая, лососевых, крабов и других видов рыб и морепродуктов. Эту сумму следует удвоить, так как России при потере этого района промысла придется закупать лицензии на лов рыбы в зонах иностранных государств.
Япония предлагает установить объем промысла у Южных Курил в 140 тыс. тонн, российская сторона считает реальной цифру в 20 тыс. тонн…»
Когда мы прибыли на очередной остров, я направился в штаб пограничного отряда к командиру. Командир сидел в аккуратном большом кабинете и держал суровую мину. Проверив мои документы, он неожиданно сказал:
— Слушай, полковник, греб бы ты отсюда со своей шайкой. У меня могут быть большие неприятности. Вот шифрограмма от командующего: «Никаких контактов с журналистами». Сейчас мы вас накормим и отвезем в гостиницу поселка, где вы и остановитесь. Христом Богом прошу, не суйте нос к моим пограничникам!
Выслав нас из своего пограничного отряда, полковник тем не менее уже вскоре расшаркивался перед группой итальянских тележурналистов, снимавших документальный фильм. С итальянцами строгому пограничнику контактировать было выгодно — они умели быть благодарными и нежадными людьми…
К моему удивлению, здесь оказалось немало людей, охотно раздававших интервью и рассказывающих японцам страшные истории о том, как русские «захватили» острова. Особенно почему-то доставалось коммунистам. На одном из домов я видел плакат: «Коммунистам и злым собакам вход воспрещен!».
Полковник-пограничник для нашей бригады сделал все так, как и обещал. В поселочной гостинице я сразу приметил богатенького японца, за которым представители местной власти бегали так, как в свою пору, наверное, ухаживали за генсеком. Вечером я явился к нему в номер с двумя журналистами и попросил дать интервью. Японец не на шутку испугался и наотрез отказался, мотивируя это коммерческой тайной своего визита…
К тому времени я уже знал, что японцы ведут в регионе Курил активную разведывательную деятельность. В последние годы резко активизировалась агентурная работа среди российского населения Курил, имеющая целью сформировать у людей мнение о необходимости возврата островов Японии, потому что они якобы «исконно принадлежали ей».
Разведуправление УНО Японии (Управления национальной обороны) значительно увеличило финансовые расходы на «покупку» агентов влияния среди коренного населения Курил. Наши источники на островах и на «том берегу» сообщали, что эти усилия японских спецслужб «увенчались успехом»: на островах уже действует целая «колонна» российских граждан, за соответствующее вознаграждение (деньги, видеоаппаратура, лодки и шхуны, яхты, машины) ведущих активную пропагандистскую работу в пользу «возвращения» Курил Японии или создания совместной экономической зоны.
…Южно-Курильск напоминал мне чем-то полузаброшенный зэковский городок на Колыме. Таким он мне показался серым, захламленным и суровым. В городе шла острая борьба между противниками и сторонниками передачи Курил японцам. Уже создавались общества защиты Курил и инициативные группы по «восстановлению исторической справедливости».
Яростнее всех боролись за передачу островов два старожила — отец и сын (фамилии их уже не помню). Они охотно водили заезжих туристов по острову и упорно твердили, что Курилы — это «кровные японские острова» и что их надо непременно отдать. Японцы хлопали в ладошки. Потом я понял причину такой яростной неукротимости: во дворе сверкала новенькая «хонда»…
Я вспомнил слова Дубынина: «Как могут русские люди с такой яростью отстаивать интересы чужой страны?»
Позже я узнал, что японцы приглашали их в свою страну, обещали им златые горы, жилье, дарили машины и видеотехнику. Получали все это и некоторые наши лоббисты из местной власти. Затем добросовестно отрабатывали «аванс».
…Теплым августовским вечером я забрел на японское кладбище. Аккуратно огороженное и старательно ухоженное, оно показалось мне печальным островком покоя на беспокойном острове. Что-то таинственное было в надгробных знаках с множеством иероглифов.
Я стоял и думал о драме Курил. Подошел пожилой человек. Поздоровались, познакомились. Местный краевед, историк, активист «Движения за возврат северных территорий Японии». Услышав, что я из Генштаба, недобро сверкнул глазами:
— Уносите отсюда поскорее ноги, пока не поздно.
Стало любопытно. Появился повод подискутировать. Мой нежданный собеседник оперировал японскими и американскими книжками. Мы так тогда ни до чего и не договорились. Каждый остался при своем…
Уже в сумерках в местный порт пришел рыболовецкий траулер. Захотелось поговорить с рыбаками. Почти все они были детьми коренных жителей. У одного из них я спросил, что он будет делать, если Ельцин все-таки решит отдать острова.
— Как что? — удивленно сказал он, — Возьму в руки оружие и буду воевать.
Один старый шкипер сказал витиевато, но многозначительно:
— Боюсь, что в Японию полетит президент Ельцин, а назад вернется всего лишь Борис Николаевич…
Кстати, там, на Кунашире, Ельцин мог погибнуть. Он прилетал на остров в качестве кандидата в депутаты. К назначенному времени вылета упал туман почти молочной плотности. Но Ельцин есть Ельцин. Уломал командира корабля: «Летим!» Пилот на какие-то секунды потерял ориентацию на взлетно-посадочной полосе, и одно крыло самолета просвистело буквально в метре от высотного домика в конце взлетно-посадочной полосы…
На Кунашире мы могли потерять будущего президента России.
Рыбаки жаловались, что «японцы кишат в самых хороших местах». Иногда радостно сообщали, что пограничники поймали очередную браконьерскую шхуну. В одной из бухт я видел несколько арестованных японских шхун. В былые времена там стояла целая эскадра. По мере повышения мощности японских двигателей шхун становилось все меньше…
Но российские морские пограничники даже на слабой технике умели шерстить японских браконьеров. Мне рассказали о командире катера с прибалтийской фамилией. На островах о нем ходили легенды. Японцы так его боялись, что давали нашим большие деньги, чтобы узнать, когда прибалт заступит на боевое дежурство. Когда же он стал возвращаться с охоты с пустыми руками, дошло до него, что кто-то продает информацию. И стал путать карты. И снова притаскивал в бухту японские браконьерские шхуны…
Но уволился прибалт, и все возвратилось на круги своя. До того времени, когда Главкомом Пограничных войск. не стал генерал Андрей Николаев, придумавший операцию «Путина», в сети которой вновь густо пошли иностранные браконьеры. Николаевские пограничники при задержании преступников, случается, и постреливают. Но все — по закону…
Задание было выполнено…
ДОКЛАД
…Возвратившись с островов, я доложил Дубынину о результатах поездки, передал ему диктофонные кассеты, газетные материалы, фотоснимки, обращения гражданских и военных.
Начальника Генштаба генерал-полковника Дубынина летом и осенью 1992-го не однажды приглашали на консультации в Верховный Совет, в правительство и МИД. Он доказывал, что Курилы занимают одно из центральных мест в сохранении и укреплении наших стратегических интересов на Дальнем Востоке. Тем более что по-прежнему сохраняется американское военное присутствие в Японии и Южной Корее… НГШ пришел к выводу, что в реально создавшейся ситуации вокруг Курил интересам России больше отвечала бы не демилитаризация островов, а реформирование и военно-техническое обновление нашей группировки войск, адекватное тому, как развивается военно-политическая ситуация в регионе.
…Однажды после очередных слушаний в парламенте я спросил Виктора Петровича, как завершилась вся эта изнурительная схватка. Он посмотрел на меня своими смертельно уставшими глазами, в которых мелькнул какой-то живой, хитроватый огонек, и ответил по-дубынински осторожно, но более чем конкретно:
— Статус-кво…
Через некоторое время Кремль сообщил об отмене визита. Хотя в Токио уже были переброшены президентские «ЗИЛы» и уже было даже известно, когда именно Ельцин побывает на матче по национальной борьбе «сумо»…
То была победа. И было радостно сознавать, что к ней имел непосредственное отношение и наш Генштаб…
ПРОЩАНИЕОсенью 1992 года тяжело больной начальник Генерального штаба лежал в госпитале. Его часто проведывали сослуживцы.
Когда Дубынин умер, проститься с ним в Центральный дом Российской армии пришло людей втрое больше, чем прогнозировалось. Километровая траурная очередь тянулась аж до театра Дурова. В ней было очень много тех, кто воевал с Дубининым на мирных и боевых фронтах. То была огромная потеря для Генштаба. В одной из прощальных речей было сказано емко и точно:
