6 апреля. Четверг. Начал перечитывать книгу Михайлова о Псковской правде с целью написать статью для «Исторических известий». Не знаю, что выйдет. Был у вечерни в Новодевичьем монастыре; там превосходно поют и читают, и при таком исполнении понимаешь всю красоту и смысл православной службы. Вечером начал читать Яковлева «Приказ сбора» и т. д.; глава I этой книги кажется мне прицепленной к остальному тексту механически. В газетах – вести об украинском съезде в Киеве, на котором раздаются горячие голоса за отделение Украйны и за провозглашение конгресса Украинским учредительным собранием, которое «октроирует» автономию Украйны89. О Русская земля, собранная столькими трудами великорусского племени! Неужели ты начинаешь расползаться по своим еще не окончательно изгладившимся швам! Неужели нам быть опять Московским государством XVI в.!
7 апреля. Пятница. Все утро за книгой Михайлова о Псковской правде до 4-х часов. Затем отправился на Совет на Богословские курсы. Совет происходил у игуменьи. Новое здание, чистота, порядок, масса растений в зале, чудесные пальмы, на которых ни пылинки, белая сирень в цвету. На Совете были епископ Дмитрий, о. Боголюбский, М. Кузьмич [Любавский], Челпанов и Пригоровский и несколько дам. Нам подали чай с великолепными сливками, кулич и пасху. Решался вопрос о дальнейшей судьбе Курсов и о связи их с монастырем. Игуменья говорила, что и до переворота ей трудно было поддерживать дисциплину в общежитии, а теперь будет и совсем невозможно. Решено Курсы все же оставить в монастыре, а общежитие устроить вне его стен, и притом только для желающих в нем жить. Общежитием будет также заведовать монастырь. При выходе с Совета М. К. [Любавский] сказал мне, что он решил не снимать своей кандидатуры в ректоры до подачи записок. Из монастыря я вернулся домой пешком.
8 апреля. Суббота. Все утро за работой над Псковской правдой. Так как уже третий день я чувствую резкую боль в животе, то, приложив к животу согревающий компресс, лег на диван и пролежал весь день. Боль увеличивалась, конечно, еще от прочтенных в газетах известий о стремлении наших социал-демократов во что бы то ни стало заключить мир, хотя бы и сепаратный, без всяких проливов и т. д. Заходил ко мне М. Н. Розанов, но я, к сожалению, не мог его принять. Читал лежа Виппера «Историю Греции».
9 апреля. Воскресенье. Начал писать статью о Псковской правде для «Исторических известий»90 и занят был этой работой все утро. Л[иза] и Миня отправились к обедне в Новодевичий монастырь, откуда вернулись с А. П. Басистовым. С ним беседовали до 3 часов. Остальное время дома за книгой Яковлева. Грозные вести в газетах: о движении сильных отрядов немецкого флота из Киля91 и Либавы92 куда-то в наши воды и воззвание Гучкова о дезертирстве, разрушающем нашу армию93. А. П. [Басистов] сбавил тон и предвидит, что нам сильно, как он говорит, «накостыляют». Я тоже этого очень боюсь, как боялся и с самого начала революции. «О русьская земле!» Вся ты от жара поднявшихся и разыгравшихся страстей пришла в расплавленное состояние, а в какие формы вновь выльешься, кто может теперь предсказать это? Неужели же будет отливать тебя немец по своим образцам?
10 апреля. Понедельник. Усердно работал над статьей о Псковской правде до завтрака, затем заходил в Архив МИД отдать Белокурову статью о Гневушеве. Разговор о положении православной церкви, которая осталась без управления, так как церковью правил император через Синод. А может ли править через Синод Временное правительство, в составе которого могут оказаться и неверующие люди, и неправославные, и даже и совсем не христиане? На обратном пути встретил на Пречистенском бульваре Пичету, который рассказывал мне о безобразиях большевиков, повсюду действующих «захватным правом». Вечер дома. Закончил книгу Яковлева. К исследованию о ничтожнейшем из приказов, пришиты вступительная глава общего характера, представляющая собою конспект книги Веселовского94 и такое же общее заключение о мышлении приказных. И начало, и конец книги написаны очень красиво. Вся же середина представляет собою тщательную, тонкую, скажу даже филигранную обработку материала, но материала неинтересного, ничего не показывающего. Материал этот по частям мог быть пущен в дело для других построений, но в целом, только этот материал как некоторое самодовлеющее целое не заслуживал такой тщательной, стоившей так много времени обработки. Яковлев показал себя хорошим техником, прошедшим солидную школу, но потратил силы и время даром.
11 апреля. Вторник. Очень пристально работал над статьей с 10 часов до 5 вечера, не заметив, как пролетело это время, и только по усталости догадался, что уже поздно. Заходил ко мне один из студентов Академии по делу о кандидатском сочинении и рассказал о визите в Академию оберпрокурора [В. Н. Львова]. Был затем студент Университета, очень жизнерадостный юноша Шифрин, принесший реферат для просеминария и спрашивавший, будет ли завтра просеминарий. Я ему сказал, что я уже более не профессор. Он мне заявил на это, что «все студенты очень жалеют о вашем уходе, собираются министру ходатайство подавать». Я поблагодарил юношу за доброе слово. Вечер провел за чтением «Истории Греции» Виппера. Встретил на прогулке Б. А. Тураева, настроенного мрачно и передавшего мне о мрачном настроении С. Ф. Платонова.
12 апреля. Среда. Имел я удовольствие еще раз прочесть в «Русских ведомостях» об увольнении своем из Университета. Оказывается, пришла бумага из министерства к ректору [М. К. Любавскому] об утверждении вновь вступивших профессоров. Поэтому «Русские ведомости» еще раз припомнили и уволенных. Вот и выходит, что жизнь – игра; одни выиграли, другие проиграли; завтра получится обратное отношение. Газета все же меня расстроила. Хорошо, что я взял ее в руки довольно поздно и до тех пор много успел написать о Псковской правде. Вчера доработавшись до усталости, я никак не мог сладить с концом 42 статьи. Продолжал о нем думать и вечером. Утром сегодня очень рано, в седьмом часу, проснулся с готовым решением вопроса и поспешил сесть за стол и записать пришедшее в голову решение. То же бывало еще в гимназии, когда приходилось приготовлять уроки по задачам из математики. С вечера путаешься, не можешь решить, бросишь. Утро приносит с собою решение. Потому-то народная пословица и говорит: «Утро вечера мудренее». В газетах прочел заявление комиссара Москвы Кишкина, что содержание Московского совета рабочих депутатов обходится 250 тысяч в месяц и он не знает, где взять эти средства95. Большую часть дня шел дождь, под который и я попал во время прогулки.
13 апреля. Четверг. Встал очень рано и усерднейшим образом работал над статьей о Псковской правде до завтрака. С 81/2 часов до часу. После завтрака встретил Савина, который сообщил мне, что, несмотря на «Русские ведомости», бумага об увольнении и о включении профессоров еще не получена, говорил мне, чтобы я не беспокоился относительно выборов. Я сказал ему, что у меня есть враги. На это он заметил: «Конечно, вы человек с углами в политике, но все же…» Пока мы так разговаривали, стоя на улице у церкви св. Бориса и Глеба96, вдруг показалось надвигавшееся на нас по проезду Тверского бульвара войско. Во главе ехали начальники на конях, затем двигался хор музыки, за ним шли солдаты в походной форме, заново одетые, но часть шла рядами, другие валили гурьбами по мостовой и по тротуарам, заполняя собою всю мостовую и тротуары по обеим сторонам, в беспорядке, вперемешку с офицерами. Несли красные какие-то флаги с надписями. За воинством двигались обозы с амуницией. Мне стало стыдно и больно при виде этой картины, да и Савин глядел на нее в недоумении. Воинство двинулось через Арбатскую площадь и затем по Арбату, запружая беспорядочной массой весь Арбат и оба тротуара. Спасаясь от дождя, я сел в тихо проходивший трамвай и медленно двигался за этой массой. Войско шло, по-видимому, на Брянский вокзал. С музыкой, и без рядов, в беспорядке. Уж хоть бы все валили толпой! Хуже всего, что часть шла рядами, часть толпою. Тяжело!
Написал письма, между прочим, Лаппо-Данилевскому. Вечер дома. Читал Мине из «Мертвых душ», а затем Виппеpa. Температура стала сегодня при холодном и сильнейшем ветре быстро падать и понизилась до +1°.
14 апреля. Пятница. Отводил Миню в школу при холоде в 1°. Все утро затем за статьей, и довольно производительно. Был на семинарии на В. Ж. К. Зайдя в канцелярию нашего факультета, встретил В. М. Хвостова, с виду весьма довольного. Он обратился ко мне со словами: «Мой белый шар для вас». Я его поблагодарил и сказал, что переживаю тяжелое время. В ответ на это он еще несколько раз повторил о белом шаре и добавил: «Я и Александру Аполлоновичу (Мануйлову) об этом говорил, и он сказал, что положил бы вам белый шар». Вошедший при этом Поржезинский также уверял меня, что мне беспокоиться нечего. Ну, поживем, увидим. Вернувшись домой, нашел у себя замечательно теплое письмо С. Ф. Платонова с выражением сочувствия. Вечер дома за книгой Виппера.
