Во второй сцене Кетсби (Кейтсби) исполняет поручение. Хестингс (Гастингс) отвечает без обиняков:
Скорей дам голову свою срубить,
Чем так переместить венец позволю.
Тем не менее Хестингс (Гастингс) по-прежнему верит в доброе отношение к нему Ричарда и Бекингема и высмеивает лорда Стенли (Стэнли), пытающегося склонить его к побегу. Только в четвертой сцене — в промежутке узники помфретского замка перед казнью трогательно прощаются друг с другом — он избавляется от своего заблуждения, когда герцог Глостер на совете пэров и его посылает на плаху. Шекспир строго следует описаниям Мора и Холла (последний в свою хронику инкорпорировал версию Мора): внезапность обвинения, иссохшая рука, клубника епископа Илийского — сохранены даже такие подробности. Проблема, как всегда, с датами. Ведь нам известно, что Эдуард V прибыл в Лондон 4 мая, совет пэров состоялся 13 июня, узников Понтефракта обезглавили 25 июня, почти через две недели после казни Гастингса[234]. Исторически Гастингс не имел возможности испытывать удовлетворение оттого, что его враги отправились на плаху раньше, как это представлено в пьесе.
Последние эпизоды сцены тоже взяты из хроник Мора и Холла. Шекспир знакомит нас с легковерным лорд-мэром, представляющим «достойных граждан города»: Ричард и Бекингем, «в заржавленных, очень плохих доспехах», объясняют, почему им пришлось убить Хестингса (Гастингса). Затем Ричард посылает Бекингема в ратушу растрезвонить всем о том, что его братья — бастарды, и поручает другому прихлебателю, лорду Ловелу, привести Шоу, брата лорд-мэра — он вскоре должен будет выступить с льстивой проповедью, — а его приближенный сэр Ричард Ретклиф (Ратклифф)[235] уходит за монахом-августинцем Пенкером[236]. Оба эти персонажа — «блестящие проповедники, в большей мере ученые, нежели добродетельные, в большей мере известные, нежели ученые, и все-таки в большей мере ученые, нежели праведные». Пятая сцена[237], монолог писца — всего четырнадцать строк, иллюстрирует вывод Мора о том, что пространная и тщательно составленная прокламация о смерти Гастингса была подготовлена задолго до его казни. Последняя сцена этого акта распадается на две части. В первом эпизоде, который можно датировать 24 июня, Бекингем докладывает Ричарду о своих бесплодных попытках побудить горожан у ратуши к восхвалению нового короля, а они
ни слова не сказали,
Как будто камни или истуканы,
И, бледные, глядели друг на друга.
Во втором эпизоде — в действительности он происходит на следующий день — к протектору в Бейнардский замок заявляются Бекингем, лорд-мэр, группа горожан и упрашивают его принять корону. Дважды он отказывается, потом с неохотой уступает их просьбам и предупреждает:
Но если безобразный срам, злословье
За вашим принужденьем вслед придут, —
Да будет мне щитом насилье ваше
От грязной клеветы и от бесчестья.
Бог видит, видите теперь и вы,
Как от желаний этих я далек.
По пьесе и лорд-мэра, и горожан покорил благочестивый облик Ричарда, представшего перед ними с молитвенником в руках и в сопровождении двух святых отцов. С точки зрения исторической достоверности мы можем быть уверены в том, что к этому времени делегаты уже прекрасно знали: они участвуют в спектакле.
В начале четвертого акта мы вновь попадаем в мир шекспировской фантазии. Стенли (Стэнли) настоятельно просит леди Анну незамедлительно идти в Вестминстер на коронацию, и это обстоятельство ясно указывает на то, что сцена происходит в воскресенье, 6 июля. Вдова-королева Елизавета, направляющаяся к своим сыновьям, в это время в действительности все еще укрывалась в храме. С другой стороны, верно то, что и тогда, и по крайней мере в продолжение предыдущих двух недель к принцам в Тауэр никого не допускали. Маркиз Дорсет, сын Елизаветы от первого брака, тоже прятавшийся в храме, к тому времени бежал, и, хотя мы знаем, что Ричард гонялся за ним с собаками на «манер охотника», ему удалось уехать во Францию. Даже если бы его мать, переживавшая за сыновей, и собиралась идти в Тауэр, то он никак не мог бы ее сопроводить.
Во второй сцене Шекспир усиливает дьявольский образ Ричарда. Сначала король обсуждает с Бекингемом то, как ловчее избавиться от двух принцев, затем поручает Стенли (Стэнли)[238] распустить слухи о тяжелом заболевании своей супруги, имея в виду совсем ее устранить, и вслух выражает желание жениться на дочери брата. Здесь же Ричард дает кровожадные наставления сэру Джемсу Тиррелу[239] и отказывается подарить Бекингему обещанное графство Херефорд. В сущности, и эта, и последующая третья сцена основаны на исторических описаниях Мора. Шекспир лишь переносит смерть королевы Анны почти на два года вперед, совмещая ее по времени с убийством принцев. После того как Тиррел подтверждает их умерщвление, Ричард произносит такие слова:
Эдварда дети — в лоне Авраама;
Простилась королева с миром.
Ко времени убийства принцев, надо полагать, Стенли (Стэнли) не успел даже начать распространение слухов о болезни леди Анны. Как нам известно, несчастная королева дожила до марта 1485 года и умерла, возможно, в результате постепенного отравления или скорее всего естественным путем.
Появление в четвертой сцене жуткой королевы Маргариты — безусловно, чистейший вымысел, и в ней вообще трудно признать королеву Маргариту. Она совершенно переменилась со времени биты при Тьюксбери. Перед нами нечто лишь отдаленно напоминающее человека, персонаж скорее из греческой трагедии, а не из английской истории, олицетворение кровной мести женщины, способной даже на то, чтобы испытывать удовлетворение от смерти малолетних принцев. Вторую часть сцены — Ричард демонстрирует исключительные способности в том, чтобы уговорить королеву Елизавету отдать за него свою дочь, — можно считать исторически верной, если мы признаем, а нам как аудитории Шекспира приходится это делать, что первая его жена Анна к тому времени действительно была мертва. В третьем эпизоде королю сначала сообщают о неминуемом выступлении против него Генриха Тюдора и Бекингема, а затем информируют о постигшей их неудаче и возвращении Генриха в Бретань. Поскольку Бекингем все еще жив, а нам известно, что его казнили 2 ноября, то мы с уверенностью можем датировать заключительную часть сцены исходом октября 1483 года.
Крохотный пятый эпизод, завершающий четвертый акт, где лорд Стенли (Стэнли) объясняет, что он не может делом поддержать Ричмонда, так как Ричард держит его сына в заложниках, следовало бы поменять местами с первой сценой пятого акта. Действие явно происходит в августе 1485 года после высадки Ричмонда в Англии. (Причем Генрих сошел на берег не в Хаверфордуэсте или Пембруке, как утверждает сэр Кристофер Эрсуик, а в Милфорд-Хейвене.) Пятый акт на какое-то время возвращает нас в 1483 год и к казни Бекингема за бунт, но во второй сцене мы вновь оказываемся в 1485 году — Шекспир обходит вниманием 1484 год — и остаемся в нем до конца пьесы. Короткая сцена — Ричмонд с ближайшими сподвижниками находится где-то на пути к Босворту — предваряет битву. В последующих трех сценах — третьей, четвертой и пятой — отображается само сражение, а после гибели Ричарда и заключительного монолога Ричмонда, теперь короля Генриха VII, занавес опускается.
Третья сцена, самая продолжительная и наиболее важная, производит такое же сильное эмоциональное впечатление, как и воссоздание батальной атмосферы перед битвой при Азенкуре в «Генрихе V». Два вражеских лагеря готовятся к предстоящей схватке, и Ричарда и Ричмонда беспокоит то, как поведет себя Стенли (Стэнли), но лорд под покровом ночи пробирается в стан Ричмонда и еще раз объясняет ему, что не может открыто встать на сторону пасынка, пока у короля в заложниках находится его родной сын. (Ночной визит, конечно же, придуман Шекспиром. Кроме того, драматург, стремясь упростить сюжет или экономя время, представляет нам только одного Стэнли и не упоминает сэра Уильяма, чье вмешательство сыграло решающую роль в исходе битвы.) Ночью же появляются духи — одиннадцать в общей сложности, — и каждый из них разговаривает то с Ричардом, понося его, то с Ричмондом, желая ему победы. Затем Ричмонд и Ричард обращаются с речами к войскам, и сражение начинается.
Пятая сцена, помимо того что в ней содержится самая знаменитая фраза всей пьесы[240], предназначена для демонстрации воинской доблести короля, жаждущего сразиться в единоборстве с Ричмондом. Здесь же дается недвусмысленный намек на трусость Ричмонда, заставившего еще несколько человек облачиться в такие же, как у него, доспехи. Ричард в пылу сражения кричит Кетсби (Кейтсби):
