Деятельность Крымского мусульманского комитета однозначно отнесена к коллаборационизму, а все его сотрудники уже в советское время получили различные сроки, как правило, приближенные к максимальным. В действительности все было не так просто. Уже цитированный ранее Нури Халилов в своих воспоминаниях рассказал о том, что находящихся в Николаевском лагере военнопленных крымских татар однажды собрали на встречу с представителем Мусульманского комитета, а затем погрузили в вагон и отправили в Крым. Там они первоначально были использованы на вспомогательных работах, а затем разошлись по домам.
Работая в архиве, я часто выхватываю взором крымскотатарские имена в сочетании с трагическим добавлением: «погиб в бою», «казнен карателями», «умер от голода»…
Попался на глаза список дезертиров одного из партизанских отрядов, в данном случае Кировского. При этом я вынужден подчеркнуть, что этот отряд, один из немногих, не утратил свои продовольственные базы, и потому «массовый исход» не был связан с угрозой голодной смерти. Не были эти люди и бывшими кулаками, не были они и крымско-татарскими националистами. Это были обыкновенные представители партийно-советской номенклатуры районного масштаба, все с обычными русскими фамилиями, и среди четырнадцати имен только один крымский татарин — местный участковый [21, с. 77].
Впоследствии Ф.И. Федоренко писал:» Что же касается нас, партизан, то мы никогда не умаляли заслуг перед Родиной своих боевых товарищей — татар — секретаря Крымского областного подпольного комитета партии Р. Мустафаева, комиссара Четвертого района 3. Амелинова, командира Красноармейского отряда А. Аединова, комиссара Первого отряда Н. Билялова, начальника разведки Третьего отряда X. Кадыева, командира группы подрывников С. Курсеитова…»[101, с. 7].
Признаюсь честно, первоначально меня покоробило то, что Ф.И. Федоренко, к которому я отношусь с огромным уважением, написал не «крымских татар», а «татар». Каково же было мое удивление, когда в этот же день, работая в архиве, я прочитал докладную другого известного партизана, бывшего секретаря Судакского райкома ВКП (б) Аблязиза Османова. Так он тоже пишет «татарин». По-видимому, в те годы, когда не было еще депортации и не было попыток отождествлять крымских татар с казанскими, астраханскими и прочими татарами, и в обиходе, и в официальных документах совершенно без всякого подтекста использовался этноним — татарин. Вспоминаю, что и мой отец, рассказывая о своих друзьях по Ханышкою, никогда не говорил: «крымский татарин», а просто «татарин». Как все меняется. Хочешь сегодня обидеть крымского татарина — назови его татарином!
В беседе с Николаем Ивановичем Дементьевым вновь спрашиваю о его боевых соратниках — крымских татарах. Он без колебаний называет Мемета Аппазова, командира-пограничника, ставшего прекрасным партизаном, награжденного орденом боевого Красного Знамени и, увы, погибшего.
Нисколько не отрицая пагубности действий Мокроусова и других партизанских командиров в отношении крымско-татарского населения горных и предгорных сел, напомню, что добровольческие роты, сформированные, к примеру, в Джанкое или Симферополе, не были следствием неправомочных действий партизан, так как они комплектовались исключительно из числа жителей степных районов.
Мы должны признать тот факт, что весь рассматриваемый в настоящей книге период с ноября 1941 до середины 1943 года в Крыму полыхала самая страшная из всех войн: Гражданская! Факт, который до сих пор боятся признать наши историки. И основной причиной кровавого противостояния было отношение к советскому режиму.
Да, часть крымских татар с оружием в руках и порой ценой собственной жизни сражалась в партизанских отрядах, отстаивая этот режим, так как эти люди, в подавляющем большинстве — работники райкомов партии, прокуратуры, карательных органов, сами стали частью этой системы. Примечательно, что даже после депортации они продолжали подписывать всевозможные обращения, в которых клеветали на борцов за возвращение на Родину, призывали ехать в Голодную степь, по-прежнему, если и колебались, то только с линией партией, которая их так вероломно каждый раз предавала. И сегодня есть крымские татары, которые после таких предельно убедительных уроков, продемонстрированных партией Ленина — Сталина, все равно выступают под ее знаменами, не осознавая, что в случае очередной смены курса они будут ее первыми жертвами.
Но была и вторая категория — это крымские партизаны из числа крымско-татарской молодежи, которая искренне защищала Родину — Союз Советских Социалистических Республик и его, как казалось, неотъемлемую составляющую — Крымскую Автономную Советскую Социалистическую Республику. Став комсомольцами, молодыми коммунистами, они искренне поверили идеалам социализма. По счастливой случайности их семьи не коснулось раскулачивание, их близкие не были признаны врагами народа, и потому эти ребята: Сейдали Куртсеитов, Мемет Аппазов и другие — были искренни в своей борьбе. Смерть в бою с врагом спасла их от грядущей депортации и разочарований.
Но были люди, которые искренне ненавидели Советскую власть и, действуя по принципу «враг моего врага — мой друг», опрометчиво связали свои помыслы с оккупантами.
В 1942 году крымско-татарские добровольцы были самым опасным противником партизан. Опасны тем, что они исповедовали одну и ту же тактику: засада, внезапное нападение, стремительный отход. Опасны своей взаимной ненавистью.
Да! Разлюбили крымские татары Советскую власть! Если в 1920 году они поверили большевикам и в подавляющем большинстве стали под красные знамена, то, увы, разочарование наступило достаточно скоро. Практическое знакомство с руководящей ролью партии, которая не оказалась ни Умом, ни Честью, ни тем более Совестью, знакомство с ее вооруженным отрядом в лице ВЧК, ГПУ, НКВД… окончательно развеяло все иллюзии.
Отказавшись от одного тоталитарного режима, они обратили свои чаяния на другой тоталитарный режим. Увы! Это была трагическая ошибка. И не в плане последовавшей депортации. Нет! Депортация бы состоялась даже в том случае, если бы в Крыму не было бы ни одного добровольца — крымского татарина. Обвинения в коллаборационизме — это всего лишь повод. Обвинение целого народа в предательстве — чудовищная подлость!
Вокруг крымских татар создано несколько мифов, которые четко засели в головах обывателей:
— «крымские татары разграбили продовольственные базы»;
— «депортации не было, а их переселили в теплые края»;
— «то, что татар вывезли из Крыма, спасло их от расправы со стороны возвращающихся с фронта русских солдат»;
— «двадцать тысяч крымских татар воевали на стороне немцев».
В отношении продовольственных баз мы с вами, дорогой читатель, уже разобрались.
В отношении «переезда в теплые края» я могу сказать только одно. По окончании войны в детских домах Узбекистана «языком межнационального общения» был крымскотатарский язык. Это было вызвано тем, что после смерти близких: мам, бабушек, дедушек — тысячи осиротевших мальчишек и девчонок были отданы в детские дома, а поскольку абсолютное большинство из них не владело русским языком, то персонал детских домов был вынужден выучить крымско-татарский язык. Не от хорошей жизни «в этих теплых краях» дети становились сиротами.
Фразу «то, что татар вывезли из Крыма, спасло их от расправы со стороны возвращающихся с фронта русских солдат» придумали люди, которые никогда не жили в Крыму до войны. Мне довелось записать десятки рассказов крымских татар о том, как в разные годы они впервые приезжали в Крым и всегда они встречали «старых русских» — людей, которые были друзьями их родителей. Они принимали их как дорогих гостей, и вопреки властям, которые разжигали межнациональную вражду, демонстрировали подлинное интернациональное братство, которое было так характерно для довоенного Крыма.
Я сам принадлежу к «старым русским» и хорошо помню, как в конце шестидесятых к нам в Марьино, в дом отца, стали приезжать крымские татары, которые, как пароль, держали в руках старые фотографии. Как правило, на них были ученики профтехшколы — мой отец или его сестра Надежда Полякова. А рядом кто-нибудь из их ханышкойских друзей: Идрис Яшлавский, Эсма Яшлавская…
Эти люди — дети Идриса и Эсмы, несмотря на десятилетия депортации, десятилетия обвальной лжи, тем не менее с молоком матери всосали в себя глубокое убеждение в том, что там, на родине в Крыму, и у отца, и у матери есть верные друзья, которые всегда придут на помощь. И такой «дядя Дженя» был практически у каждой крымско-татарской семьи.
Недавно вышла книга стихов моего одноклассника Бориса Марусича, в предисловии к которой я прочитал практически аналогичное. Он пишет, как в его детской памяти отложился приезд друга юности его отца — крымского татарина, имя которого, к сожалению, Борис запамятовал.
