В летописях, составленных при дворе царя Ивана, можно прочесть, что Василий III вручил скипетр жене Елене Глинской, сердце которой было исполнено «великого царского разума», что и позволило ей стать правительницей государства при малолетнем наследнике. Официальная летопись наделяла Глинскую правами законной преемницы великого князя[438]. Однако источники неофициального происхождения рисуют другую картину. Как сообщал псковский летописец, Василий III «приказа великое княжие сыну своему большому князю Ивану и нарече его сам при своем животе великим князем и приказа его беречи до пятнадцати лет своим боярам немногим»[439].
«Немногие бояре» — это и есть регентский совет, назначенный Василием III. Перед самой кончиной монарх еще раз призвал всех членов совета и еще раз «приказывал» им о сыне и о правлении государством. Это второе совещание не имело того значения, какое имело первое, когда было составлено завещание. Под конец Василий отпустил всех, оставив при себе трех человек: Глинского, Захарьина и Шигону. Им он дал последние наставления насчет жены, «како ей без него быти и как к ней бояром ходити». Таким образом, процедура сношений между думой и вдовствующей великой княгиней была поставлена также под надзор опекунов.
Занимаясь «устроением земским», государь ни разу не пригласил «жену Олену». Объяснение с ней он откладывал до самой последней минуты. Когда наступил кризис и больному осталось жить считанные часы, советники стали «притужать» его послать за великой княгиней и благословить ее. Тогда только Елену пустили наконец к постели умирающего. Рыдая, княгиня бросилась к мужу с вопросом о своей участи: «Государь! князь велики! На кого меня оставляешь и кому, государь, дети приказываешь?» Василий III отвечал кратко: «Благословил есми своего Ивана государьством великим княжением, а тебе есми написал в духовнои своей грамоте, как в прежних духовных грамотех отец наших и прародителей, по достоянию, как прежним великим княгиням»[440]. Традиции, сложившиеся в роду Ивана Калиты, хорошо известны. Вдовы московских государей «по достоянию» получали вдовий прожиточный удел, но их никогда не назначали правительницами. Переписка между Василием III и Еленой Глинской показывает, что муж никогда не советовался с женой о своих делах. Перед кончиной он не позаботился посвятить ее в свои планы. Вековые обычаи не допускали участия женщин в делах правления.
Учреждая регентство, Василий III сознавал опасность раздора между думой и многочисленным и авторитетным опекунским советом. Пригласив к себе всех членов думы, монарх обратился к ним с особой речью. Текст ее передан в разных редакциях «Повести» неодинаково. По Постниковскому летописцу, больной призвал бояр крепко постоять за то, чтобы законный наследник «учинився на государстве государем, была бы в земле правда и в вас бы розни никоторые не было». Затем монарх дал разъяснения по поводу нарушения традиции и включения в совет Глинского. «Да приказываю вам, — сказал он, — Михайло Лвович Глинской человек к нам приезщей, и вы б того не молвили, что он приезщей, держите его за здешнего уроженца, занеже мне он прямой слуга». Василий III возложил на Глинского ответственность за обеспечение личной безопасности Елены и малолетнего сына. «А ты б, князь Михайло Глинской, за моего сына великого князя Ивана и за мою великую княгиню Елену… кровь свою пролиял и тело свое на раздробление дал» — так закончил Василий свою речь[441]. В новгородской летописи по списку Дубровского речь передана иначе. Обращаясь к главе думы князю Д. Ф. Бельскому с братьею и к боярам, монарх сказал: «…приказываю вам своих сестричев князя Дмитрия Федоровича Белского с братиею и князя Михаила Лвовича Глинского, занеже князь Михайло по жене моей мне племя…»[442] Василий приказал Д. Ф.Бельского… самому же Д. Ф.Бельскому. Редакторская правка лишила текст логики и смысла. Редактор ставил целью доказать, будто государь наделил главу думы Бельского такими же полномочиями, как и Глинского, поручив ему ратные дела и земское строение. В действительности было не так.
К концу жизни Василий III обладал большой властью. Поначалу никто не смел нарушить его последней воли. Польский гонец, побывавший в Москве через полгода после смерти великого князя, очень точно описал сложившуюся там ситуацию: «…на Москве старшими воеводами, которые з Москвы не мают николи зъехати — старшим князь Василий Шуйский, Михайло Тучков, Михайло Юрьев сын Захарьина, Иван Шигона, а князь Михайло Глинский, тые всею землею справуют и мают справовати до леть (совершеннолетия. — Р. С.) князя великаго». Глинский во всем следует воли сотоварищей, и «все з волею княгини великой справуют. А князь Дмитрий Бельский, князь Иван Овчина, князь Федор Мстиславский тыи теж суть старшими при них (в думе. — Р. С.), але ничого не справуют (не управляют. — Р. С.)»[443].
Приведенное донесение имеет большое значение как свидетельство очевидца. Польский дипломат точно очертил круг лиц, управлявших всеми делами Москвы. Эти лица — исключительно члены «седьмочисленной комиссии» — опекунского совета. Два источника независимого происхождения — псковская летопись и польское донесение — одинаково свидетельствуют о том, что опекуны Шуйский, Глинский, Захарьин и другие получили полномочия управлять государством, пока Иван IV не достигнет совершеннолетия. Дипломат называет по именам старших бояр думы — князя Д. Ф. Бельского, конюшего князя И. Ф. Овчины — Оболенского, Ф. Мстиславского, поясняя при этом, что их положение почетно, но они ничего не решают.
Прошло некоторое время, и в государстве вспыхнули раздоры, которых так опасался Василий III. Брат Василия удельный князь Юрий не отказался от своих честолюбивых планов. Исход борьбы за трон зависел от знати, среди которой наибольшим влиянием пользовались князья Шуйские. Сразу после кончины Василия III удельный князь попытался привлечь на свою сторону князей Шуйских, но успеха не добился. Опасность сплотила членов регентского совета. Юрий был арестован и посажен в башню. Однако после ареста князя единодушию бояр пришел конец.
Боярская дума претендовала на власть во всей ее полноте. Старшие бояре не соглашались передать свои прерогативы «семибоярщине». Столкновение в думе закончилось отъездом в Литву одного из самых знатных бояр князя С. Ф. Бельского, окольничего И. В. Захарьина и многих других лиц. Измена скомпрометировала Бельских, которые вынуждены были уступить первенство в думе конюшему боярину И. Ф. Овчине — Оболенскому. Конюший тотчас затеял интригу против Глинского. Конфликт возник на почве сугубо личного соперничества. Едва похоронив мужа, Елена Глинская завела фаворита в лице Овчины. Опасаясь за свое влияние при дворе, регент Михаил Глинский потребовал, чтобы племянница удалила от себя фаворита. Столкновение из–за влияния на великую княгиню приобрело затем политический характер. Спор шел о том, кому управлять государством — Боярской думе или регентскому совету. Не позднее 19 августа 1534 г. регент Михаил Глинский был арестован и препровожден в тюрьму. Главного опекуна обвинили в том, что он якобы опоил зельем умершего великого князя.
Правление Елены Глинской продолжалось недолго. С 1537 г. великая княгиня стала усердно посещать монастыри ради богомолья, что указывало на ухудшение ее здоровья. Близкая кончина правительницы возродила призрак династического кризиса. После смерти Юрия Дмитровского молва указывала на Андрея Старицкого как единственного претендента на трон. Чтобы упрочить положение малолетнего Ивана IV на троне, бояре решили вызвать Андрея в Москву и арестовать его.
Почуяв неладное, удельный князь бежал в Новгород и попытался привлечь на свою сторону новгородских дворян. «Князь великий мал, — писал Андрей новгородцам, — держат государство бояре, и яз вас рад жаловати»[444]. В отличие от правительницы Елены и ее фаворита князь Андрей обладал законными полномочиями старшего из регентов. Однако в конце концов он отказался от намерения начать войну с московскими боярами. Регент явился с повинной в Москву, где его тотчас «посадили в заточение на смерть». На узника надели некое подобие железной маски — тяжелую «шляпу железную» и за полгода уморили в тюрьме. По «великой дороге» от Москвы до Новгорода расставили виселицы. На них повесили дворян, принявших сторону князя Андрея.
Князь Михаил Глинский и брат великого князя Андрей были «сильными» людьми «семибоярщины». Их Овчина наказал самым жестоким образом. Другие же душеприказчики Василия III — князья Шуйские, Юрьев и Тучков заседали в думе до смерти Елены Глинской. По–видимому, именно в кругу старых советников Василия III созрели проекты важнейших реформ, осуществленных в те годы.
Бояре начали с изменений в местном управлении. Обязанность преследовать «лихих людей» они возложили на выборных дворян — губных старост, т. е. окружных судей. Они позаботились также о строительстве и украшении Москвы и провели важную реформу денежной системы. Дело в том, что с расширением товарооборота требовалось все больше денег, но запас драгоценных металлов в России был ничтожно мал. Неудовлетворенная потребность в деньгах вызвала массовую подделку серебряной монеты. В городах появилось большое число фальшивомонетчиков. И хотя виновных жестоко преследовали, секли им руки, лили олово в горло, ничто не помогало. Тогда власти изъяли из обращения старую разновесную монету и перечеканили ее по единому образцу. Основной денежной единицей стала серебряная новгородская деньга, получившая наименование «копейка». На этой «новгородке» чеканили изображение всадника с копьем (на старой московской деньге чеканили всадника с саблей). Полновесная новгородская «копейка» вытеснила легкую московскую «сабляницу».
