На весла сели матросы с корабля. Это сразу почувствовалось по тому, как лодку перестало мотать и швырять - она запрыгала в такт волн и осторожно стала приближаться к катеру.
С катера с подветренней стороны спустили штормтрап, и подъем пошел тем же порядком и способом, что и спуск.
Когда Анатолий поднялся на палубу, там шло нелицеприятное объяснение командира катера капитана Батурина с капитан-лейтенантом, фамилию которого Анатолию до сих пор не удалось услышать.
- Я протестую и ещё раз протестую! - запальчиво говорил Батурин. Досмотр был произведен по всей форме, о чем свидетельствует запись капитана Мельникова в бортовом журнале. Если вы не доверяете ему, это личное ваше дело. Но останавливать катер ещё раз на досмотр при такой погоде вам никто не давал права! Я буду жаловаться!
- Сколько угодно, - не глядя на Батурина, ответил капитан-лейтенант. И когда последний боевик выбрался из лодки на палубу, приказал: - Приступить к досмотру!
Боевики кинулись по каютам, и Анатолий с ними. Сидоров и здесь не отставал от него.
Воспользовавшись суматохой и горячкой, присущей при такой команде и такой ситуации, Анатолий махнул на каюту напротив.
- Давай туда!
И Сидоров метнулся в указанную каюту.
Надо было оторваться от него. Анатолий знал, что на корме есть ещё один выход на палубу и заспешил туда. Но Сидоров быстро осознал свою оплошность и кинулся за ним.
- Подожди, мент!
Игорь заскочил в очередную каюту, создавая видимость, что продолжает выполнять распоряжение капитан-лейтенанта. Вытащил пистолет и встал за дверью. Сидоров ворвался следом, разгоряченный, запыхавшийся, поводя головой из стороны в сторону - отыскивая взглядом подопечного. Проговорил со злостью:
- Ну, мент, ну сука...
- Здесь я, - отозвался Анатолий. И когда Сидоров повернулся, со всей силой нанес ему удар по голове.
Преследователь грохнулся на пол. Анатолий снял у него с шеи автомат и бросился к выходу.
А по проходук нему уже бежали Дырдыра и ещё кто-то. Анатолий обернулся и полоснул из автомата очередью. Боевики упали.
Что было дальше, он не видел. Выскочил на палубу и прыгнул в бушующее море. Холодная вода обожгла лицо, руки. Волна подхватила его, швырнула в сторону от катера. Анатолий выронил автомат и стал усиленно грести от световых бликов, пляшущих на воде, стараясь побыстрее и подальше уйти от железных чудищ, иллюминаторы которых светились глазницами страшных приведений. Громадные гороподобные волны то поднимали его ввысь, чтобы он ещё раз увидел ловушку, из которой ему все-таки удалось вырваться, то бросали вниз, в самую бездну, где от мрака и неизвестности сердце сжималось до боли.
К холодной воде он скоро притерпелся, да и пока он не устал, работая руками как веслами, холод не беспокоил его; корабль и катер удалялись, и это радовало его и вселяло уверенность, что он спасен.
Как он ни напрягал силы, железные чудища ещё долго мерцали вдали. А когда исчезли из виду, он почувствовал такую усталость, что руки сами опустились. Чтобы не дать им застыть окончательно, он втянул их в рукава, где было хотя и мокро, но все-таки теплее.
Захотелось спать. Невольно вспомнилась его уютная квартира в Приморске, мягкая, теплая постель. Он отдал бы сейчас половину оставшейся жизни, чтобы оказаться там. И грустно усмехнулся своим мыслям - половина жизни. А сколько ему осталось жить? В холодной воде, где-то вычитал он, человек может продержаться не более четырех часов. Правда, летчик Куницын в Северном море проплавал после катапультирования более десяти часов. Врачи утверждали, что это уникальный случай - видимо, летчику помогло сильное нервное возбуждение. А разве он, Анатолий Русанов, перенес меньший стресс?
Как бы там ни было, он постарается выдержать. И вода здесь не такая холодная, как в Северном море, - ещё не успела остыть после бабьего лета, на редкость теплого и солнечного в этом году.
Он даже задремал, но лишь на несколько секунд, вздрогнул не то от холода, не то от новой волны, подбросившей его на десятки метров. И чернота вокруг была такая, что будто он на самом дне самого глубокого океана - ни единой бледной черточки, ни единого светлого пятна. Преисподняя да и только.
Чтобы отогнать страх и невеселые мысли, он стал вспоминать свои детские годы - лучшие годы его жизни. Не надо было ни о чем беспокоиться, ни о чем заботиться. Отец улетал в заграничные командировки, привозил всегда ему сногсшибательные подарки, вызывавшие зависть у товарищей. Первые коньки-снегурки, первые адидасовские спортивные костюмы, первый воздушный пистолет точь в точь как настоящий.
Сколько тогда у него было друзей!
Они были беднее его, а он никогда не скупился, делился с ними не только игрушками, подкармливал тех, кто жил впроголодь. Вокруг него всегда концентрировались ребята, слушались его и не давали в обиду другим группировкам. Были, правда, среди них и те, кто не любил его - из зависти, из-за того, что он учился лучше, что учителя часто хвалили его. Но лебезили перед ним, заискивали. Анализируя прошлое, он только теперь вдруг понял, почему ребята шли за ним. Он был богаче их. И так было всегда: кто богаче, тот сильнее и умнее... Он понимал абсурдность своего умозаключения, однако мысли невольно перенеслись на мэра города Гусарова. Не будь сейчас он у власти, не плати большие деньги таким, как Сидоров, Дырдыра, муж Тамары, разве стали бы они выполнять преступный приказ. Напали на губернаторский катер под предлогом поиска контрабанды. Анатолий от Валунского знал, что катер послан в Японию за видеотехникой. И если бы на нем была контрабанда, команду арестовали бы пограничники с корабля, первыми обнаружившие катер...
Холод начал пробирать Анатолия быстрее, чем он рассчитывал. Вначале стали мерзнуть ноги. Тонкая непромокаемая ткань не пропускала воду, но была плохим теплоизолятором - колени сводило судорогой. И голени под длинными голенищами, несмотря на туго затянутые пряжки, одеревенели, словно туда просачивалась вода.
Анатолий болтал ногами, шевелил ступнями - помогало плохо. Холод быстро распространялся по всему телу. И вокруг по-прежнему царила непроглядная темнота. Даже если рядом проплывет корабль, никто не увидит одинокого человека, не услышит. А при таком шторме вряд ли кто рискнет выйти в море. И сколько ещё будет бушевать стихия? Неужели его ждет холодная, голодная смерть?
В голове затуманилось, мозг работал вяло, мысли разбегались . Он понимал, что надо что-то делать, но забыл что. Ног он уже не чувствовал, они были похожи на набухшие влагой деревяшки, тянувшие на дно и помогавшие волнам накрывать его с головой. Он отплевывал соленые сгустки, жадно хватал после этого воздух, прятал лицо от холодных, обжигающих накатов.
Потом боль притупилась, тяжело стало шевелить руками, головой. Но мозг ещё работал, и он понял, что погибает. В воображении мелькнул образ Светланы. Стало её жаль: такая милая, добрая дочь у такого жестокого отца. Доверила Анатолию самое сокровенное - взаимоотношения в своей семье. Значит, полюбила его. Могла бы быть хорошей женой. Не суждено...
Как быстро пролетела жизнь! Но он давно был готов к смерти, ещё там, в Чечне, когда не раз попал под шквальный огонь. Но там он не терял надежду. Здесь же надеяться не на кого и не на что. Жаль, что придется долго и мучительно медленно околевать. Лучше бы погибнуть от пули... А почему бы нет? У него есть пистолет. Правда, самоубийц считают малодушными людьми. Но вряд ли кто найдет его и узнает как он погиб.
Он достал из кармана штормовки пистолет. Попытался снять его с предохранителя и не смог - пальцы не повиновались.
19
Гусаров вернулся с корабля к машине расстроенным и возбужденным. Русанов, с которым он встретился на корабле, оказался вовсе не советником губернатора, а скорее всего ментом. И псевдоним-то выбрал - Иванкин... На кого он работает? На Валунского, на Пшонкина или на Тюренкова? Хотя какая разница, все они сволочи и подлецы, так и ждут момента, чтобы на чем-то поймать его, посадить за решетку... И к Светлане мнимый влюбленный прилип, чтобы за ним следить. А она, дура, развесила уши: "Такой интеллигентный, такой обходительный; умница". Втюрилась, как школьница. А пора бы уже разбираться в людях. Валерию Алексеевичу этот Русанов-Иванкин не понравился ещё у губернатора. Сидел, молчал, всех разглядывал и слушал. И в школу пришел... Зачем? Журналистом назвался. Статью написать? А где статья? Фельетон какой-то сволочонок накатал. А может, он? - мелькнула догадка. Но он тут же отогнал её, вспомнив, что уточнял фамилию автора - есть такой в "Тихоокеанской звезде". Пусть немного поутихнет, а если удастся переизбраться на второй срок, этот шелкопер узнает кто таков Гусаров. С Русановым-Иванкиным разберется Навроцкий, капитан - мужик крутой, с ментами у него свой счет.
И все-таки на душе было неспокойно. А если на корабле не один мент, и они знают, куда и зачем отправляется корабль? Дело может обернуться очень худо...
