В ранневизантийском обществе в городах доминирующим слоем выступали средние землевладельцы — куриалы, чьи добротные дома определяли архитектурный облик жилых кварталов. Они представляли собой здания, выстроенные в традиционном греко–римском стиле и глухой стеной обращенные к улице, «в скромности постройки чуждающиейся горделивости и пошлости» (150, 212). Для домов куриалов характерно то, что стены и потолки были украшены росписями, а полы — мозаикой; в доме стояли скульптуры любимых и уважаемых людей, а также находились портреты скончавшихся родственников, выполненные на холсте или досках. «Многие куриалы имели собственные библиотеки, где помимо классической литературы содержались речи городских риторов и адвокатов, т. е. современные произведения, которые либо нравились хозяину дома, либо служили своего рода пособием и образцом для его публичных выступлений» (210, 68). И как обычно для византийского образа жизни мерилом достатка служила высококачественная серебряная и стеклянная посуда, а богатством и гордостью дома куриала являлись «драгоценности госпожи».
С середины IV столетия происходит интенсивный процесс расслоения провинциальной, в том числе и муниципальной, аристократии. Основная масса куриалов беднеет, так как приходится продавать за бесценок земли, рабов, серебряную утварь и другое имущество. И только немногие из них упрочивают свое положение и выделяются в особую группу; к концу IX века формируется крупное землевладение, феодальное по своей сути. Основным центром расположения такого рода поместий провинциальной знати становится Малая Азия. Исходя из данных «Геопоник» и иных исторических источников того периода, исследователи реконструируют облик нового поместья, которое могло варьироваться от обширного имения с господским домом в центре до относительно небольшого владения типа хутора. Приведем в связи с этим описание А. А.Чекаловой одного из такого рода имений, подаренного императором Михаилом VII Дукой двоюродному брату Андронику Дуке: «Оно состояло из нескольких земельных участков, содержащих в себе в целом 7300 модиев (более 700 га) пахотной земли. Сам магнат жил в усадьбе, называвшейся Варис, в большом господском доме, со всех сторон окруженном террасой, полы в доме и на террасе были выложены мрамором. Возле дома находились просторные бани, местами также облицованные мрамором. В пределах усадьбы располагались и различного рода хозяйственные постройки: амбар, состоящий из двух отделений — подвала, где хранились скоропортящиеся продукты, и верхнего помещения, куда складывался хлеб: отдельные строения предназначались для ссыпки зерна, соломы и мякины. Имелись при усадьбе также конюшни, хлевы для скота» (142, 572).
Обычно господский дом был немыслим без сада, в котором росли яблони, груши, вишни, сливы, персики, финиковые пальмы, лимонные деревья, айва, гранаты, смоковницы, фисташковые и миндальные деревья, каштаны и орехи (57а, 172–203). Все пространство между деревьями было усажено цветами — розами, лилиями, фиалками и шафраном. Особой любовью пользовались розы, ибо считалось, что в их природе «есть что–то божественное». Ведь, согласно одной из версий античного предания, роза своим происхождением обязана богине охоты Диане. «Влюбленная в Амура, богиня эта приревновала его к дивно красивой нимфе Розалии, полагая, что он предпочел ей эту последнюю. И вот однажды, в диком гневе, она схватила несчастную, повлекла ее в ближайший куст терновника и, изранив страшными шипами этого колючего кустарника, лишила ее жизни. Узнав о горькой участи своей возлюбленной, Амур поспешил на место преступления и, найдя ее бездыханной, в неутешном горе залился горючими слезами. Слезы его капали, капали из глаз на терновник, как роса, и, — о, чудо! — орошаемый ими куст начал покрываться дивными цветами. Цветы эти были розы» (101, 6). Разведение цветов имело не только эстетический характер, их использовали в лечебных целях. Считалось, что плющ помогает излечивать больную селезенку, нарцисс «хорошо охлаждает», а розы «помогают больным глазам» (57а, Гл. 18, 25, 30). Ко всему прочему, не следует забывать, что из роз приготавливали ароматические смеси. В имениях особое место занимали виноградники, где выращивались многие сорта винограда.
В опоэтизированном виде предстает перед нами усадьба Дигениса Акрита, где среди чудесного сада, в котором «лозы чудные свисали винограда… и розы цветом пурпура окрашивали землю», возвышался большой прямоугольный дом, построенный из тесаного камня. Крыша дома и его полы покрыты мрамором, внутри здания были помещения с тремя высокими сводами. «Покои крестовидные, причудливые спальни» сверкали разноцветным мрамором, а полы в покоях были облицованы ониксом, отполированным так, что всякому казалось, что «замерзли капельки воды и льдинки пол покрыли». По бокам здания находились триклинии с золотыми сводами, причем их стены были украшены мозаичными сценами, изображавшими подвиги героев Илиады, Самсона и Давида, чудеса Моисея и пр., причудливо смешивая античные и библейские сюжеты (210, 573).
В центре господского дома располагался просторный зал — столовая; в поместье Филарета Милостивого в ней находился большой круглый стол слоновой кости, отделанный золотом (за ним одновременно могло разместиться тридцать шесть человек). Неотъемлемой частью ансамбля имения служила церковь; в том же Варисе была большая церковь, чей купол покоился на восьми колоннах, с хорами и мраморным полом. И наконец, жизнь имения знатного византийца невозможно представить себе без женщины, выступающей ядром семьи, вокруг которого сплачивались все ее члены. И это несмотря на то, что в византийском обществе к женщине относились в основном по–восточному. Она всегда получала домашнее воспитание, на нее смотрели прежде всего как на продолжательницу рода человеческого; в высших (и средних) слоях общества женщины, как правило, бывали затворницами в гинекеях. Женщина при всей своей набожности была прекрасной хозяйкой в усадьбе, ибо за всем наблюдала, ко всему прикладывала руку и играла большую роль, нежели ее муж. Достаточно вспомнить мать Алексея I Комнина Анну Даклассину, имевшую огромное влияние на своих детей, которые, свою очередь, испытывали к ней глубокую благодарность и уважение. Не случайно, при отъезде Алексея I на войну в Иллирии с норманнами Роберта Гвис–кара, он предоставил матери абсолютную власть, полагаясь на ее природный ум, преданность и «многоопытность в житейских делах» (6, 127). Таких женщин было немало среди семей провинциальной византийской знати: понятно, почему византийцы дорожили семьей и своей женой.
Иное положение занимало французское провинциальное дворянство в эпоху абсолютистской монархии. Ведь дворянство, владевшее 20 % территории Франции, внутри себя было дифференцировано: «Наряду с вельможами, жившими за счет пенсий двора (около 4000 человек), существовало так называемое «дворянство мантии» и «дворянство колокольни», состоящее из одворянившихся буржуа; купивших или унаследовавших должность в бюрократическом аппарате королевства, и буржуа, купивших у разорившихся дворян поместья со всеми феодальными привилегиями. Наряду с ними существовало провинциальное дворянство, косное, отсталое, прозябавшее в своих полуразвалившихся замках и усадьбах, замкнувшееся в своей нищете» (108, 293–294). Это провинциальное дворянство несло на себе печать сельской жизни со всеми ее особенностями, унаследованными от предыдущих столетий.
Известно, что в XVI веке вся французская знать жила в сельской местности, обосновавшись в своих замках и дворцах. И хотя многие из них. представляли собой замечательные сооружения с фасадами в античном стиле, с многочисленными скульптурами, причем они были великолепно отделаны мрамором, однако не были приспособлены для комфортной жизни. В них зимой приходилось дрожать от холода, ибо топящиеся (и дымящие часто) печи обогревали только находившихся возле них; находившиеся подальше от камина мерзли и поэтому вынуждены были все время носить теплую одежду. Французский историк Л. Февр пишет: «Обычно для дворянина, живущего не по–княжески, обиталище — усадебный дом, в котором он три четверти времени проводит в одном помещении — на кухне. До XVIII века французский дом не имеет особой комнаты — столовой. Людовик XIV в обычные дни ест в спальне, за квадратным столом, лицом к окну. Сеньоры XVI столетия, более скромные, они обычно едят у себя на кухне, которую в иных провинциях называют «сЬаийои> (обогревальня). На кухне тепло. Или, точнее, не так холодно, как в других комнатах. Здесь постоянно пылает огонь. Пахучий пар, вырываясь из кастрюль, создает атмосферу несколько тяжеловатую, но в общем теплую и уютную. Свежая солома на плитах пола сохраняет тепло для ног. И, кроме того, на кухне многолюдно. Люди живут локоть к локтю. А люди XVI века очень любят так жить. Как все крестьяне, они терпеть не могут одиночества. У XVI века понятия о стыдливости не такие, как у нас. Ему совершенно неведома наша потребность в уединении. В доказательство я упомяну только о размерах кроватей того времени: это монументальные сооружения, в них укладывалось порою множество людей, не испытывающих стеснения и смущения. Каждому своя комната — эта мысль принадлежит нынешнему времени. К чему это? — сказали бы наши предки. Отдельная комната, предназначенная для того или иного, — это тоже современная выдумка. На кухне собирались все и делали все или почти все» (291, 288).
